Ольга Добиаш-Рождественская - Крестом и мечом. Приключения Ричарда І Львиное Сердце

• Название: Крестом и мечом. Приключения Ричарда І Львиное Сердце
• Автор: Ольга Добиаш-Рождественская
• Издательство: «НАУКА» Главная редакция восточной литературы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-02-017271-5

Добиаш-Рождественская О. Крестом и мечом. Приключения Ричарда I Львиное Сердце. Послесл. Б. С. Кагановича. - М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991. - 112 с. (ISBN: 5-02-017271-5)

Перед читателями - книга О.А. Добиаш-Рождественской, одного из самых талантливых русских историков западного Средневековья, представляющая собой, несмотря на небольшой объем, фундаментальное историческое исследование и одновременно замечательное по "интриге", композиции и стилю произведение. Автор изумительным по яркости и богатству красок языком воссоздает зримую картину исторического прошлого, дает отменную психологическую характеристику Ричарда Львиное Сердце ("драматическая фигура блестящего авантюриста и бесстрашного скитальца по суше и морям, жизнь, полная головокружительных успехов и роковых неудач"). Книга будет интересна как историкам-медиевистам, так и широкому кругу читателей, увлекающихся историей.

---

На берегах Гаронны в пору молодости Ричарда прошла коротким, но душистым цветением поэтическая жизнь  Жоффре Рюделя, певца «дальней принцессы» Триполи. Ричард, хотя родился в 1157 году в Оксфорде, вырос  и воспитывался в Аквитании. Едва подучив возможность  создать собственный двор, он населил его трубадурами.

«Он привлекал их отовсюду, — с неодобрением замечает Роджер Ховденский, — певцов и жонглеров; выпрашивал и покупал льстивые их песни ради славы своего имени, пели они о нем на улицах и площадях, и говорилось везде, что нет больше такого принца на свете».

Подобно деду своему, Ричард сам охотно упражнялся в славном искусстве песни. К сожалению, кроме двух поздних элегий, ничего не сохранилось из его творчества: из них одна дошла на французском, другая на провансальском языке. Тот и другой были для него родными. С 1169 года он считался «графом Пиктавии» и, стало быть, аквитанским герцогом, а в 1173 году, когда политике Анри II удалось привести Лангедок в зависимость от Аквитании, Раймунд Тулузский принес Ричарду присягу как своему сюзерену.

На французском юге прошла для Ричарда вся его жизнь, поскольку она не уложилась в поход на Восток, если исключить недолгие его пребывания в Париже и

17

Руане, несколько месяцев войны с отцом около Тура и Ле-Манса и несколько периодов войны то в Нормандии, то в Оверни с прежним другом, парижским королем Филиппом II, в 1194—1199 годах. В Англии, в Лондоне, Ричарда почти не видали, кроме нескольких недель 1189 года, когда он там короновался и после венчания шумно пировал, и потом — нескольких недель 1194 года, на пути из Германии, из имперского плена, во Францию, для борьбы с Филиппом. С историей Англии, таким образом, меньше всего приходится связывать личность Ричарда. И поскольку связь эта была, она носила характер преимущественно отрицательный: она демонстрировала стране в пределах, в каких последняя разбиралась в происходящем (она обнаружила это в движении, приведшем к Великой хартии), обременительность искусственного союза с материковым государством, интересам которого ее так часто приносили в жертву. Происходящее научило ее обходиться без короля, которого она видела так мало и так редко.

Жизнь Ричарда развернулась во Франции, достигла величайшего напряжения на Востоке и завершилась во Франции.

18

II. БОРЬБА ЗА ПРИАТЛАНТИЧЕСКУЮ ФРАНЦИЮ

Ричард был любимцем матери, и, так как эта последняя вечно враждовала с отцом, он был предметом антипатии последнего. Сыновья Анри и Элеоноры — Анри Младший, Ричард и Жоффруа рано стали поверенными матери, которая посвящала их в супружеские измены и любовные похождения Анри II. Вместе с ними и вместе с вассалами тех разноплеменных сеньорий, во главе которых номинально были поставлены принцы: Анри Младший — в Анжу и Нормандии, Жоффруа — в Бретани и Ричард — в Аквитании и Лангедоке, она страдала от тирании короля, деспота как в семье, так и в отношении подданных. «Раздел», который в 1169 году Анри произвел между сыновьями-мальчиками в расчете удовлетворить областное самолюбие этих разнообразных миров, дав им особых принцев, был фиктивным и только дразнил порывы к независимости тех и других. На деле принцы были только куклами, которых не пускали в их «государства» без строгого явного надзора и тайного соглядатайства. В 1173 году, уже женатый и даже коронованный английской короной, Анри Младший и шестнадцатилетний Ричард все еще были только наемными слугами отца в своих «государствах». Побуждаемые матерью и вассалами, они в этом году восстали против Анри II, вызывая разлив инсуррекционных движений по всей огромной французской территории Плантагенетов. Бретанцы и нормандцы Севера, анжуйцы и пуатевинцы у океана, баски пиренейских склонов поднимают оружие за принцев. Волнение докатывается до «Острова океана», и в далекой Шотландии ее король присоединяется к восставшим. В течение тех двух лет, которые захватила война принцев, их постоянной опорой, моральной и военной, был их «вотчим»-сюзерен Людовик VII, столковавшийся в этом деле со своей бывшей супругой.

19

Таковы юношеские впечатления и действия Ричарда. Анри Младший после некоторых неудач первый капитулировал и просил о перемирии. Ричард пытался еще некоторое время держаться, но должен был, в свою очередь, покориться. Элеонора в самом начале войны была схвачена и увезена в заточение. Расправа с сыновьями была относительно милостивой. Их титулы были оставлены за ними. Кроме того, каждому были присвоены на правах личного владения по два замка и часть доходов в их «государствах». Наилучше наделен был младший, «Вениамин отца», шестилетний Иоанн, «граф Меретонии».

С годами власть Ричарда в Аквитании стала более реальной. В пределах общих директив отца он деятельно в ней распоряжается, подавляя восстания, которые в этот и последующий период, период 1176—1178 годов, направлены против отца и сына. Эта вечно откалывавшаяся и вечно бурлившая страна, в смутных и неорганизованных мятежах которой еще с каролингской эпохи хотели видеть проявление «аквитанского патриотизма», была скорее ареной бессознательных возбуждений, не связанных общей мыслью и общим планом, но имевших, конечно, какие-то постоянные причины. Та неустойчивость политических комбинаций, в которые вступала Аквитания, должна была являться стимулом постоянной неуравновешенности. Уже восстание принцев, усмиренное в 1174 году, оставило в ней немало бродячих элементов, опасных и беспокойных людей, готовых поддержать всякое воинственное предприятие. От склонов испанской горной стены вместе с холодным воздухом высот придвигалось влияние привычек горных племен басков — «стражей Пиренеев». Только в отдельных случаях, конечно, питали особенно острое раздражение те бытовые детали, которыми было окружено здесь суровое правление Ричарда — его пресловутая luxuria.

«Он похищал жен и дочерей свободных людей (несвободные, очевидно, в счет не шли), делал из них наложниц».

Трудно думать, чтобы это было главной причиной, по которой от Лиможа до Дакса и Бигорра вассальный мир Пуату и Гаскони непрерывно волновался. Девятнадцатилетний принц в годы 1176—1178 развил энергичную усмирительную деятельность, о которой с восхищением высказывается Геральд Камбрезийский.

«Откинув — по мудрому отеческому распоряжению — имя отцовского рода, он принял честь и власть рода материнского. В нежном возрасте он до того не укрощенную землю обуздал и усмирил столь доблестно, что не

20

только умиротворил потрясенное в ней, но собрал и восстановил рассеянное и разбитое. In formam informia redigens, in normam enormia *13. «Приводя в форму бесформенное, в норму ненормальное» (лат.)*, он упорядочил старинные границы и права Аквитании».

Геральд пользуется случаем, чтобы высказаться о Ричарде вообще. Это принц, который

«гнетет судьбу и пробивает властно пути в грядущее. Он вырывает у обстоятельств успех, второй Цезарь, ибо, подобно первому, верит не в совершенное, а в то, что предстоит совершить. Яростный в брани, он вступает только на пути, политые кровью. Ни крутые склоны гор, ни непобедимые башни не служат помехой внезапным порывам его бурного духа».

Среди тревоги непрерывных восстаний

«благородный граф Пиктавии, — так галантно выражается хроникер, — изучил искусство войны».

Этим мастерством страна славилась искони. В дни же Ричарда в одном из его врагов, затем превратившемся в поклонника, оно нашло очень яркого поэта. Это был Бертран де Борн.

«Чтобы понять, — замечает историк французского общества в XII веке, — до каких пределов могла дойти любовь к войне и кровавой ее резне, до какой степени грабежи, пожары и избиения могли стать для баронов этой эпохи утехой и потребностью, следует изучить жизнь и произведения трубадура Бертрана де Борн, рыцаря и шателена».

На наш трезвый и мирный ум этот поэт произвел бы впечатление сумасшедшего, о котором решительно недоумеваешь, чего он, собственно, хочет. Из него хотели сделать барда борьбы за аквитанскую независимость в период восстаний против Анри и Ричарда. В самом деле, Бертран был не только поэтическим вдохновителем войны. В базилике Святого Мартина Лиможского он сам на Евангелии принимал клятвы заговорщиков и был как бы хранителем их повстанческой присяги.

Однако сделать его носителем национальной или политической идеи могли только те, кто вовсе не читал его стихов. «Идея» его до крайности элементарна. Он хочет одного: чтобы вокруг него не прекращалось взаимное избиение, уважает только тех, кто дерется, и презирает тех, кто этого не делает. Он долго бунтовал против Ричарда, который отнял у него замок. Когда же последний в порыве великодушия или расчета вернул его, Бертран начинает воспевать того, кому дал прозвище «Мой Да и Нет».