Август Цесарец - Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

• Название: Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы
• Автор: Август Цесарец
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-208-01177-0

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.

---

Пайзл и сам не ожидал, что эти его искусно подобранные слова возымеют такое действие. Петкович, правда, оставался мрачным, как будто все еще сомневался, но вдруг он просветлел и улыбнулся.

— Ты имеешь в виду Регину? Она была здесь. Ты ее видел?

— Да, да, и завтра придет.

— Не завтра, еще сегодня мы с ней будем кататься в автомобиле. Вместе поедем к императору, хо-хо-хо!

Он сел, смеющийся, счастливый, потирая ладони. Пайзл презрительно отвернулся от него.

— Итак, договорились, Тончек. Мужайтесь, все будет хорошо.

— Благодарю, вельможный, — без прежней радости ответил Тончек. Он снова взялся за пилу, но не стал пилить, а оперся на нее и провожает взглядом уходящего Пайзла. Задумался. Вельможный обещал ему больше, чем он рассчитывал. Но почему господин Марко назвал эти обещания лживыми? Он, должно быть, хорошо знает вельможного, потому что с ним на ты. Но все-таки и господин Марко как будто согласился с тем, что в конце концов и император мог бы помочь, император может все. Но именно это обстоятельство заставляет Тончека сомневаться. — Да, да, — рассуждает он громко, чтобы его слышал Петкович, да и Юришич, — послал вот сосед Мартин в прошлом году прошение императору, чтобы ввиду его преклонного возраста отпустили из армии его единственного сына Фабиана. Три раза слал прошение, но все впустую, Фабиану пришлось отбывать солдатчину. Так-то вот. Или это потому, что император далеко, или потому, что сосед этот был уж больно стар и порядка не знает.

— А пришел ли ответ от императора? — оживился Петкович. — Вы не сказали об этом, Тончек?

— Ничего я не сказал, господин Марко. Да, пришло в уезд письмо, но император его не подписал. Кто-то там, помню, подписал, полно печатей было наставлено. Да, императору нужны солдаты, писалось там, и это, наверное, сущая правда. Знает император, что делает, знал он, что влахи взбунтовались против турок{19}. Но как подумаю, что старый Мартин теперь один на земле ломает хребет, а сын его в казарме дни коротает, то прямо хоть плачь, ей-богу. Я так думаю, император добрый, но больно старый, какая уж тут правда и порядок, если его за полоумного и убогого держат. Вот так и с моим прошением может получиться. Как вы думаете, господин Марко?

Петкович молчит. Добрый, но больно старый — в просьбе отказали. Потому что император, скорей всего, и в руках не держал этого прошения. Но они с принцессой Региной доберутся до императора.

— Император получит прошение, все будет хорошо!

— Дай бог! Это было бы справедливо! Не одним же евреям в Хорватии права иметь. Почему бы их не иметь и хорватам? Да, порядка нет. Бают давно, что королевич Рудольф завел бы порядок, так его прогнали, чтоб не занял трон{20}. Пришлось ему бежать. Только его, говорят, кормилица убила. А вот наши селяне сказывают, что был он один раз у нас в Преграде переодетый. И должен был бежать дальше, нигде ему, бедному, не дают покоя. А что вы думаете, господин Марко, жив ли королевич Рудольф? Наверное, бродит по свету и вернется, когда старый император умрет! Дай бог, пожалуй, тогда и нам стало бы лучше.

Говорит, мечтает старый поджигатель Тончек и даже не подозревает, как эта легенда о королевиче Рудольфе вызывает у Петковича целую вереницу болезненных мыслей и фантазий.

— Вернется, вернется королевич Рудольф, — восторженно подхватил Петкович, увлеченный фантастической старой загорской легендой о королевиче Рудольфе, которую, будучи родом из того же края, что и Тончек, слышит не впервые. Более того, королевич был в Преграде, скрывался там, бежал от жандармов. Его преследовал строгий император, не хотел его помиловать, хотя королевич долго просил его об этом, с принцессой Региной посылал ему письма. Несправедливо обвинили королевича, будто он хотел обмануть императора, и император рассердился. Но в конце концов, когда принцесса приедет, чтобы лично просить о помиловании, он сжалится, помилует королевича, передаст ему престол, и тогда восторжествует справедливость для всех, Тончек, хо-хо-хо!

— Эх, хорошо говорите, — радуется Тончек. — Вас так легко понять, а здесь говорят о вас, что… — Петкович дал ему знак замолчать, и Тончек смутился, но потом переменил тему. — Да, совсем забыл спросить о вашей сестре.

— Нечего тут спрашивать! Работай! — прикрикнул на него проходящий мимо надзиратель. Со вздохом Тончек принялся за работу.

Замолчал и Петкович. Не был ли королевич Рудольф и у него в Безне? И старый скотник Тончек носил его на руках и спрашивал: «Хочешь молока?» А потом принц, не желая служить офицером, поссорился с отцом. И отец прогнал его, и все его стали преследовать, когда он вступил якобы в мезальянс с принцессой Региной. И теперь скрывается здесь инкогнито, благородный Марко Петкович — его псевдоним, и никто этого не знает, не должны знать, даже старый Тончек! Не должен и не узнает, пока он не помирится с императором, своим отцом, и тогда появится тот, второй Марко Петкович. Но разве он Габсбург?

Петкович запутался, заблудился в своих мыслях, сознание помутилось, сверкнула было одна мысль — все это обман и ложь, — но она погасла. Веки у него опускаются, и наступает ночь, ночь, полная привидений, но спокойная, как сон без сновидений.

Он откинулся всем телом назад, голова запрокинулась, Юришич даже видит его лицо. Какое-то слабое, приглушенное клокотание, напоминающее предсмертный хрип, вырывается из горла. Юришич прислушался. Устав за этот день и ночь, Петкович, похоже, заснул. Юришич пугливо осматривает двор в ожидании окрика. Все тихо. Чтобы не разбудить Петковича, Тончек оттаскивает козлы в сторону, потом наклоняется к Юришичу и спрашивает шепотом:

— Извините, сударь, спросить хочу, а кем доводится господин Марко этому адвокату?

— Они родственники, доктор женат на его сестре. — Юришич посмотрел на него с укором и сожалением.

— Ой ли? То-то я думаю, о какой это Елене говорил господин доктор? Да, Елена, так ее звали. Красивая была девочка, но очень своенравная и капризная. Увидел бы сейчас, не узнал, ей-богу!

— Тихо, Тончек!

Тончек умолк и вместе с козлами отодвинулся еще дальше. А Юришич направился прямо к Пайзлу. Он слышал разговор Петковича и Тончека, видел, как они восторгались королевичем Рудольфом. Его потрясло это, оба они представлялись ему жертвой бредовых измышлений. Но кто поддерживает эти слухи и кто использует их жертвы, как не люди, подобные Пайзлу, которые при всем своем здравом разуме десятилетиями распространяют если не эту, то слегка исправленную легенду об императоре, его доброте, его помощи людям? Впрочем, разве Пайзл, подслушав только что чужой разговор, не обменялся с Рашулой насмешливыми взглядами, не с кем-нибудь, а именно с Рашулой? Юришич вскипел и, еле сдерживаясь, сказал:

— Позвольте вас спросить, господин доктор, вы слышали, о чем только что говорил ваш шурин?

Пайзл рассеянно посмотрел на него. В сущности, он ничего не слышал, и насмешливый взгляд, которым он обменялся с Рашулой, относился к самому Рашуле; начав комбинацию с правительством, он, собственно, решил твердо придерживаться решения не иметь больше ничего общего с Рашулой. Но даже не об этом думал он сейчас. Его мысли захватила Елена. То, что через доктора Колара он позвал ее, поначалу наполняло его приятным ощущением, но скоро он почувствовал унижение. Зачем звать, когда так мало шансов, что она откликнется? Лучше, наверное, было разыграть равнодушие… Но как победить в себе тоску и отчаяние, терзавшие его от одной только мысли, что всю жизнь он был ее рабом и что в завершение она его наградила тем, что ушла от него, бросила и его, и детей, как будто никогда их не было и нет? Усталость овладела им. Он видел, что Петкович спит. Он и сам бы лег поспать и направился было в камеру, но опять лицом к лицу сталкивается с этим невыносимым Юришичем.

— Ничего я не слышал, — сурово возражает он. — И не интересует меня все это!

— Вас не интересует? А вот меня весьма, весьма интересует, господин доктор!

— Это ваше дело, — шагает Пайзл дальше.

— Может быть, но оно и вас касается. И вы сейчас не уйдете. Признайтесь, что боитесь правды.

— Что такое правда? — резко остановился Пайзл, злой, полный решимости дать отпор этому назойливому человеку.

— Вы спрашиваете, как Пилат. Что такое правда — об этом, доктор, лучше всего поговорить с глазу на глаз.

— С глазу на глаз? У меня с вами нет никаких тайн.

— Со мной нет. А с другими? Впрочем, как хотите, можем и здесь.

Здесь? Здесь, где столько глаз и ушей? И сейчас уже на них смотрят, а может быть, и слышат! Пайзл насторожился.

— Как вам угодно, дружище. Извольте, можно в моей камере…

Они пошли, но путь к лестнице им преградил коротышка с ведром на голове. Он столкнулся с Пайзлом.

— Пардон, господин доктор, — он скинул ведро и ощерился, — колпак у меня немножко велик, я и не заметил.