Александр Щелоков - Живым не брать

• Название: Живым не брать
• Автор: Александр Щелоков
• Жанр: Детектив

---

Ко времени, когда Козорез предстал перед дознавателем, уже нашли Гильмутдинова, который был жив, но находился без сознания в лазарете. Обнаружили и пролом в ограждении охраняемой зоны, в который выехал с территории преступник. Теперь Лев точно мог назвать его фамилию – Чикин, поскольку водитель дежурной машины соучастником убийцы и грабителя явно не был. В этих условиях главным для дознавателя стало выяснение того, почему часовые, охранявшие наружную ограду, не засекли несанкционированного прорыва преступника из запретной зоны наружу.

– Дело в том, – объяснил Козорез, – что в карауле для часовых на периметре скользящий график.

– Объясни, что значит «скользящий график»?

– В связи с сокращением штатов, мы не можем обеспечить часовыми все вышки, которые гарантируют надежную охрану зоны. Поэтому часть вышек пустует. По скользящему графику система расстановки охраны регулярно меняется. На пустовавшие места выставляются часовые, с других они в то же время снимаются. Это мера вынужденная.

– Значит, какие-то участки периметра временами остаются открытыми?

– Да, но о том, какие именно участки не защищены, знают немногие.

– И это при том, что электротехническая система охраны на внешней линии города снята?

– Так точно. Она осталась только на ограде технической зоны.

– Мог рядовой Чикин знать такого рода детали?

– Да, безусловно. От состава караула, заступившего на суточное дежурство, такие сведения не скроешь…

Закончив допрос Козореза, капитан Лев попросил его:

– Не в службу, пригласи ко мне срочно Гуся. Сумеешь найти?

– Так точно! – Козорез был рад, что пока для него все обошлось благополучно.

***

Прапорщик Леонид Гусь в строю без малого двадцать лет. Широколицый, скуластый с едва заметной азиатской узостью глаз, всегда перетянутый поясом и портупеей, в надраенных до блеска сапогах, он строг, но справедлив: дважды за один проступок никогда не наказывает; прежде, чем наказать нарушителя, выясняет, кому должно за непорядок достаться, но заранее честно предупреждает всех: «Щас вот разберусь как следует и накажу кого попало»! Всерьез или шутит – поди, угадай.

В бригаду Гусь попал по переводу из отдельного специального батальона вместе с капитанами Львом и Бурковым, с прапорщиком Щербо. И, конечно, оказавшись в новом коллективе, четверо сослуживцев продолжали сохранять между собой более тесные товарищеские отношения, чем с другими.

Поэтому, когда Гусь узнал о том, что его пригласил капитан Лев, прапорщик воспринял известие без волнения.

– Леонид, – начал разговор капитан Лев, я бы и сам сделал то, что хочу предложить тебе, но меня до конца дознания никуда из гарнизона не отпустят. А этого подонка Чикина надо догнать и открутить ему башку. Ты знаешь, я уже давно не служу идее, но здесь такой случай…

– Бросьте, товарищ капитан. Так я вам и поверю, что вы идее не служите. Денег нам не платят, значит в России единственные патриоты – военные. Служат за так, ко всему хрен знает кому…

– Не в этом дело, Леонид. Ни ты, ни я идее давно не служим. Нет у нас её. Поэтому никакой гуманностью руководствоваться в отношении поганцев, поднимающих руку на членов нашего братства, я не намерен.

– Согласен.

– Леонид, пойди к комбригу. Пусть разрешит тебе двинуть по следу.

– Товарищ капитан, где этот след найдешь?

– Он побежал на север.

– С чего это вдруг? Моча бросилась в голову? Там же на сотню верст глухая тайга.

– Насчет мочи ты прав: она его шибанула по мозгам уже тогда, когда он решил затеять всю эту булду. А на север он побежал в расчете, что его там будет труднее найти. Даже если будут искать.

– Возможно и так, но почему вы решили, что он попрется на север?

– В дежурке с топокарты он оторвал верхнюю часть.

– Докладывали комбригу?

– Доложу, когда закончу допросы.

***

Полковник Зотов прапорщика Гуся знал и ценил. Иногда говорил о нем: грамотешки такому побольше, ещё тот Лебедь из него вышел бы, потом хоть в президенты.

Ко всему Гусь силен физически: на соревнованиях в бригаде по поднятию тяжестей кинул вверх на вытянутую руку двухпудовую гирю (тридцать два кило – не халам-балам!) аж четыреста сорок раз. Это даже болельщикам надоело, и они потихоньку начали расходиться.

Голос у Гуся – труба. И владеет он им в совершенстве: команды подает протяжно, тоном ровным, спокойным, без пережима:

– Рё-от-та, равняйсь!

Солдаты рывком бросают головы в сторону правого плеча, так что, похоже, будто их сдуло порывом ветра. Любо-здорово видеть командирскому глазу такое однообразие. Но существует ещё и строгий старшинский принцип: «я не знаю, как должно быть, но все вы делаете неправильно». Короче, если тебе подчиненные угодили с первого раза, то ты плохой командир. Гусь впитал в себя понимание этой истины с давних пор и традиций не нарушает. Потому как ни старайся, с первого раза прапору не угодишь.

– Отставить! – И опять Гусь командует спокойно, без раздражения. Больше того, считает нужным пояснить, почему и чем не доволен. – Не слышу щелчка головы. – И тут же снова. – Рё-от-та, равняйсь!

Головы дружно поворачиваются вправо, строй замирает.

– Видеть грудь четвертого человека! – Гусь наводит последний глянец на линейку строя. – И подбородочки выше. Так держать!

Строй звенит тишиной, как натянутая, но не тронутая рукой струна.

– Рё-от-та, – пока ещё все тем же спокойным голосом. И вдруг будто бьет по большому барабану. – Смир-р-р-рна!

Строй вздрагивает и костенеет.

Гусь слегка сгибает колени, полуприседает у левого фланга. Затем бросает взгляд вдоль линии сапог. Негромко шипит:

– И не ш-ш-шевелись!

Потом встает ровно и ещё тише с сивые усы, будто мурлыкая, произносит:

– И не ш-ш-шевелись, гавно такая…

«Гавно такая» не для того, чтобы обидеть и тем более оскорбить кого-то. Солдат лицо служивое, форму снимет – вообще гражданин демократического общества, оскорблять его никак нельзя.

«Гавно такая» – только для себя, для услады командирской души, чтобы себе самому показать, насколько точно он знает цену тем, кто служит под его началом. Чего они стоят без его команды. Не подай, и собьются в кучу, будут растерянно ходить диким стадом по плацу, автоматы у всех уже на другой день заржавеют. Даже при всей образованности некоторых солдат без умного руководства они тотчас уподобляются африканской птице страусу, которая даже с высоты своего полета не способна отыскать правильное направление в армейской действительности.

Гусь мыслит ясно, говорит афористично. Услышишь раз, запомнишь навечно. Если он кого-то отчитывает, то предельно тактично и вежливо: «Рядовой Трушин, закройте в строю рот, а то трусы видно». А если что объясняет, то крайне доходчиво: «Ефрейтор Саломаха, последний раз предупреждаю – дневальный на посту не должен выходить за квадрат круга своей тумбочки. Не знали? Теперь знайте, потому что голова у солдата – чтобы носить каску, а разум – чтобы им соображать».

Начальство ценит в Гусе не только его командирские качества, но и трезвую голову: Гусь не пьяница, и, если употребляет нечто с градусами более сорока, то полный мизер – не более сотки в день. Учитывая холодный климат Синегорска с его зимними вьюгами и знобкими летними ветрами, принимая во внимание постоянное пребывание прапорщика вне помещений – на плацу, на технической территории, на периметре охраняемой зоны – легко понять, что в такой ситуации казенная одежонка не очень то греет, а сто граммчиков – как-никак.

Вон, даже в Москве, которая долгое время считалась столицей нашей родины, а теперь даже стала столицей России, зимой слонам в цирке, чтобы они не дали с холоду дуба, регулярно на ночь подносят по стопке. Как считается, для сугрева. И это не анекдот, а неопровержимый факт.

Правда, в привычках Гуся есть небольшой нюанс. Сто граммов на девяносто шесть килограммов живого веса прапорщика, то же самое что дробина для носорога. Поэтому Гусь от причитающейся ему ежедневной нормы воздерживается и позволяет себе захорошеть только по воскресеньям, после баньки под хорошую закусь.

За семь дней к рациону прапорщика набегает семьсот законных граммов, которые Гусь выкушивает за обедом без тостов и церемоний. Сверх семиста, даже если его пытаться принудить силой, Гусь в рот не возьмет ни капли. Характер на этот счет у него железный, а аргумент уважительный. «Вдруг объявят тревогу, – объясняет Гусь свою стойкость в отказе, – я что, должен в роту бежать не тверезый?» Потому бутылочку с семисотграммовым содержанием сорокаградусной в бригаде заслуженно называют «гусем».

Полковник Зотов ценит служак, и потому, когда Гусь попросил его принять, принял без промедления. Гусь тут же попросил разрешения выйти за дезертиром, убийцей и вором в погоню.

– Куда пойдешь? – спросил Зотов, намереваясь таким вопросом проверить, насколько серьезно Гусь продумал свои действия.