Вероника Рот - Избранная

• Название: Избранная
• Автор: Вероника Рот
• Жанр: Детская фантастика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58606-6

Беатрис Прайор живёт в антиутопическом Чикаго, где люди делятся на пять изолированных фракций — каждая со своими обязанностями, ценностями и образом жизни. На церемонии выбора шестнадцатилетняя девушка оказывается в другой фракции, нежели её родители, и мир вокруг героини меняется…

Оригинальное название — «Дивергент» — сложное для перевода слово, что-то вроде «отступник». Беатрис согласно текстам оказывается дивергентом — человеком которому присущи свойства сразу нескольких фракций. В этом антиутопическом мире дивергентом быть опасно, а почему — девушка узнаёт только к финалу. Каждый житель этого мира должен принадлежать к одной из пяти фракций: Альтруизм, Лихость, Товарищество, Эрудиция, Правдолюбие. Напоминает Хогвартс с его факультетскими ценностями… Трис — «переходник» из фракции Альтруизма, проповедующей самоотречение ради служения обществу, в Лихость — пристанище смелых и рисковых натур. Обучение героини в Лихости состоит из драк, стрельбы и преодоления собственных страхов.

В обилии жёсткого экшена «Избранная» следует моде на «мальчишеских книг для девочек», центральные героини которых — не кисейные барышни, а отчаянные пацанки-воительницы. Под стать содержанию и стиль: лаконичный, упругий, не терпящий лишнего даже в описании тонких душевных переживаний. Пожалуй, самая сильная сторона Вероники Рот — психологизм. Юные герои с их проблемами вышли живыми и достойными сопереживания.

А вот этика у мира «Избранной» довольно странная: автор устами героини прославляет ценности Лихости — а это не только решительность, но и бессмысленный риск, агрессия, грубость, «право сильного». А главными злодеями оказываются члены фракции Эрудиции — носители интеллектуального потенциала этого мира. «Сила есть — ума не надо?» Вряд ли это мораль, в которой нуждаются подростки… Пару раз звучит верная мысль о бессмысленности общества, в котором судьбу человека определяет выбор, сделанный в переходном возрасте, но Трис слишком занята обучением, друзьями, первой любовью и интригами, чтобы задумываться о социальных проблемах.

---

Молли пинает Кристину в бок, отчего та растягивается на спине. Ал высвобождает руку и крепко прижимает меня к себе. Я стискиваю зубы, чтобы не расплакаться. Я не жалела Ала той первой ночью, но я еще не жестока; от вида Кристины, обхватившей руками грудь, мне хочется броситься между нею и Молли.

— Хватит! — воет Кристина, когда Молли заносит ногу, чтобы ударить еще раз.

Она протягивает руку.

— Хватит! Я… — Она кашляет. — Я сдаюсь.

Молли улыбается, и я вздыхаю от облегчения. Ал тоже вздыхает, его грудная клетка поднимается и опускается рядом с моим плечом.

Эрик идет на середину арены, нарочито медленно, и встает над Кристиной, сложив руки на груди.

— Прошу прощения, что ты сказала? — тихо спрашивает он. — Ты сдаешься?

Кристина с трудом поднимается на колени. Когда она отрывает руку от земли, на полу остается красный отпечаток. Она морщит нос, чтобы остановить кровотечение, и кивает.

— Вставай, — произносит он.

Если бы он закричал, мне бы не показалось, что меня вот-вот вывернет. Если бы он закричал, я поняла бы, что крик — худшее, что он собирается сделать. Но он говорит тихо и обдуманно. Он хватает Кристину за руку, рывком поднимает с пола и тащит к двери.

— За мной! — приказывает он остальным.

И мы повинуемся.

Река ревет у меня в груди.

Мы стоим у перил. В Яме почти никого нет; сейчас середина дня, хотя кажется, что наступила нескончаемая ночь.

Если бы вокруг были люди, не думаю, чтобы кто-нибудь помог Кристине. Во-первых, мы с Эриком, а во-вторых, у лихачей другие правила — правила, которые допускают жестокость.

Эрик толкает Кристину к перилам.

— Перелезай, — приказывает он.

— Что?

Она произносит это так, как будто ожидает, что он уступит, но ее широко распахнутые глаза и пепельное лицо говорят об обратном. Эрик не пойдет на попятный.

— Перелезай через перила, — повторяет Эрик, медленно произнося каждое слово. — Если сможешь провисеть над пропастью пять минут, я прощу твою трусость. Если не сможешь, я не позволю тебе продолжить инициацию.

Перила узкие и металлические. А еще холодные и скользкие от водяных брызг. Даже если Кристине хватит смелости провисеть на них пять минут, она может просто не удержаться. Либо она решит стать бесфракционницей, либо рискнет жизнью.

Я закрываю глаза, представляю, как она падает на острые камни внизу, и содрогаюсь.

— Хорошо. — Ее голос дрожит.

Она достаточно высокая, чтобы перекинуть ногу через перила. Ее ступня трясется. Она опускает носок на уступ и перекидывает вторую ногу. Глядя на нас, она вытирает ладони о брюки и хватается за перила так крепко, что костяшки ее пальцев белеют. Затем она убирает одну ногу с уступа. И вторую. Я вижу между прутьями ограждения ее лицо, полное решимости, со сжатыми губами.

Рядом со мной Ал засекает время.

Первые полторы минуты у Кристины все хорошо. Она крепко держится за перила, и ее руки не дрожат. Я начинаю думать, что она может справиться и показать Эрику, как глупо было в ней сомневаться.

Но затем волна разбивается о стену и белые брызги окатывают спину Кристины. Она ударяется лицом об ограждение и вопит. Ее ладони соскальзывают, и теперь она держится одними кончиками пальцев. Она пытается ухватиться получше, но у нее мокрые руки.

Если я ей помогу, Эрик заставит меня разделить ее судьбу. Позволю ли я ей разбиться насмерть или обреку себя на участь бесфракционницы? Что хуже: бездействовать, когда другой умирает, или стать изгнанником, ничего не добившись?

Мои родители легко ответили бы на этот вопрос.

Но я не мои родители.

Насколько мне известно, Кристина не плакала с тех пор, как мы здесь оказались, но сейчас ее лицо морщится, и она всхлипывает так громко, что заглушает рев реки. Еще одна волна разбивается о стену, и брызги покрывают ее тело. Одна из капель попадает мне на щеку. Ее руки снова скользят, и на этот раз одна из них отрывается от перил, так что она висит на кончиках четырех пальцев.

— Давай, Кристина! — кричит Ал на удивление громко.

Она смотрит на него. Он хлопает в ладони.

— Давай держись. Ты можешь. Держись за перила.

Хватит ли мне сил, чтобы не уронить ее? Стоит ли вообще пытаться, если я знаю, что слишком слаба и не могу ей помочь?

Я знаю, что это за вопросы: оправдания. «Здравый смысл способен оправдать любое зло; вот почему для нас так важно не опираться на него». Это слова отца.

Кристина взмахивает рукой, нащупывая перила. Больше никто ее не подбадривает, только Ал хлопает в свои большие ладони и кричит, не сводя с нее глаз. Жаль, я так не могу; жаль, мне не пошевелиться; я лишь смотрю на нее и недоумеваю, давно ли стала столь отвратительной эгоисткой.

Я гляжу на часы Ала. Прошло четыре минуты. Он чувствительно пихает меня локтем в плечо.

— Давай, Кристина, — говорю я. Мой голос не громче шепота, и я прочищаю горло. — Осталась минута.

На этот раз у меня получается громче.

Вторая рука Кристины находит перила. Ее руки трясутся так сильно, что мне кажется, будто сама земля содрогается подо мной, отчего все перед глазами качается, просто я не замечаю.

— Давай, Кристина, — произносим мы с Алом, и, когда наши голоса сливаются, я начинаю верить, что мне хватит сил ей помочь.

Я помогу ей. Если она опять соскользнет, я помогу.

Очередная волна разбивается о спину Кристины, обе ее руки соскальзывают с перил, и она вопит. Я тоже издаю вопль. Он словно доносится со стороны.

Но Кристина не падает. Она хватается за прутья ограждения. Ее пальцы скользят вниз по металлу, пока голова не исчезает из виду; остаются лишь пальцы.

На часах Ала горит 5.00.

— Пять минут прошло. — Он почти выплевывает эти слова в Эрика.

Эрик смотрит на свои часы. Неторопливо, наклоняя запястье, а у меня тем временем скручивает живот и не хватает воздуха. Я моргаю и вижу сестру Риты на мостовой под железнодорожными рельсами; руки и ноги согнуты под неестественными углами; я вижу, как Рита кричит и плачет; я вижу, как я отворачиваюсь.

— Хорошо, — произносит Эрик. — Можешь подниматься, Кристина.

Ал направляется к перилам.

— Нет, — отрезает Эрик. — Она должна подняться сама.

— Нет, не должна! — рычит Ал. — Она сделала, как вы велели. Она не трусиха. Она сделала, как вы велели.

Эрик не отвечает. Ал перегибается через перила, и ему хватает роста, чтобы дотянуться до запястья Кристины. Она хватает его за предплечье. Ал тянет ее наверх, его лицо красное от досады, и я бросаюсь вперед, чтобы помочь. Как я и подозревала, я слишком маленькая, чтобы от меня был прок, но я подхватываю Кристину под мышку, когда она оказывается достаточно высоко, и мы с Алом перетаскиваем ее через ограждение. Она падает на землю, ее лицо все еще в пятнах крови после драки, спина насквозь мокрая, тело дрожит.

Я опускаюсь рядом на колени. Она поднимает взгляд на меня, затем на Ала, и мы вместе переводим дыхание.

Глава 10

Ночью мне снится, что Кристина снова висит на перилах, на этот раз цепляясь пальцами ног, и кто-то кричит, что только дивергент может ей помочь. Поэтому я бросаюсь вперед, чтобы вытащить ее, но кто-то сталкивает меня с обрыва, и я просыпаюсь, прежде чем разбиться о камни.

Потная и дрожащая, я иду в женскую ванную, чтобы принять душ и переодеться. Когда я возвращаюсь, поперек моего матраса написано «Сухарь» красной краской из баллончика. То же слово написано буквами помельче на каркасе кровати и еще раз — на подушке. Я оглядываюсь по сторонам, мое сердце колотится от злости.

Питер стоит за моей спиной и насвистывает, взбивая свою подушку. Трудно поверить, что я ненавижу такого доброго на вид человека — его брови от природы приподняты, и у него широкая белозубая улыбка.

— Классно смотрится, — замечает он.

— Я тебя случайно чем-то обидела? — спрашиваю я, хватаю простыню за угол и сдергиваю с кровати. — Может, ты не заметил, но мы теперь в одной фракции.

— Понятия не имею, о чем ты, — отмахивается он и смотрит на меня. — К тому же мы с тобой никогда не будем в одной фракции.

Я качаю головой, снимая наволочку с подушки. «Только не злись». Он хочет вывести меня из себя; ему это не удастся. Но всякий раз, когда он ударяет по своей подушке, мне хочется врезать ему в живот.

Входит Ал, и мне даже не приходится просить его о помощи; он просто подходит и помогает мне снять постельное белье. Кровать придется отскребать потом. Ал относит стопку простыней в корзину, и мы вместе идем в тренировочный зал.

— Не обращай на него внимания, — советует Ал. — Он идиот и, если ты не станешь злиться, рано или поздно прекратит.

— Хорошо.

Я касаюсь щек. На них еще горит румянец злости. Надо отвлечься.

— Ты разговаривал с Уиллом? — тихо спрашиваю я. — Ну, после… сам знаешь.