Людвиг Тик - Виттория Аккоромбона

• Название: Виттория Аккоромбона
• Автор: Людвиг Тик
• Издательство: Наука
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-02-032701-8

Первый полный русский перевод романа немецкого писателя-романтика Людвига Тика (1773—1853) «Виттория Аккоромбона» (1840) открывает до сих пор неизвестного в России позднего Тика, создавшего многие повести и новеллы на исторические темы. В центре романа события итальянской истории конца XVI в. Судьба поэтессы Виттории Аккоромбоны, ее жизнь и трагическая гибель показаны автором на фоне панорамы итальянской действительности, той анархии, которая царила в карликовых итальянских государствах. Участниками событий выступают как папа Сикст V, глубоко несчастный великий поэт Торквато Тассо, так и скромные горожане и наемные убийцы.

---

Тут папа поднялся и стал ходить по залу быстрыми шагами. На площади только что казнили преступников. Он подошел к окну и подозвал к себе герцога:

— Смотрите! — воскликнул он. — Вот те бандиты и убийцы, которым я никогда, ни при каких условиях не окажу милости! Да! — продолжал он, и его сильный голос звучал, как раскаты грома, а сверкающие глаза с бешенством смотрели прямо в глаза герцога. — И если бы какой-нибудь правящий князь, пусть даже самый светлейший, стоял вот так передо мной, то я вынес бы ему свой приговор, не мешкая, и точно так же привел бы его в исполнение там, внизу. Всё забыто, что касается моего племянника, но каждое новое преступление, каждая связь с бандитами, каждое насилие в моих государствах будет наказано, клянусь Богом, своей честью и честью моего трона. — Он ударил кулаком в грудь. — Только петлю или топор получит каждый, кто бы он ни был.

Браччиано, всегда отличавшийся бесстрашием, на этот раз робко опустил глаза под огненным взором папы. Слуги в соседнем зале пришли в ужас, не зная, что произошло, ибо никогда не слышали столько гнева в голосе Сикста. Браччиано удалился после обычной церемонии прощания.

— Что с тобой, любимый? — озабоченно спросила Виттория, когда герцог вернулся во дворец. — Ты выглядишь бледным, твои глаза утратили блеск. Ты заболел?

— Оставь, дорогая, — ответил супруг. — Я здоров, а это потрясение скоро пройдет. Но мы покинем Рим, уже завтра на рассвете.

Виттория удивилась.

— Да, — промолвил Браччиано, — я стоял в бою под дулом смертоносных пушек, турецкие сабли сверкали над моей головой, до нынешнего дня я не знал, что такое страх. Этот старик там, в Ватикане, ревет, как кровожадный лев, сверкает глазами, как тигр. Он жаждет крови и убийств — я не отважусь противостоять ему.

— Ты говоришь о старом, кротком, смиренном Монтальто? — с улыбкой спросила Виттория.

— Он превратился в дракона, — сказал герцог. — Наша гибель, наша казнь наполнили бы его душу весельем; этого ему нетрудно добиться, ведь любой из моих приверженцев может забыться, даже твой брат Марчелло может поставить меня в опасное положение, история убийства Перетти может всплыть снова, и теперь папа не будет молчать. Нам нужно бежать прочь отсюда, и чем дальше, тем лучше, до самой границы Швейцарии и Германии. Там, наверху, у красивого озера Гарда, в Сало, у меня есть прелестный летний дом; весна только началась, и, предаваясь любви, мы прекрасно проживем теплое время до самой поздней осени. Там рай; люди нам не нужны, музыку и книги мы возьмем с собой и, конечно, самое главное сокровище — любовь.

Виттория, преодолев удивление, охотно подчинилась этому внезапному решению, и уже на следующий день они тронулись в путь. Супружеская чета остановилась в Болонье у графа Пеполи, который с восторгом принял в своем дворце высоких гостей.

За оживленным обедом герцог как бы в шутку сказал:

— Меня гонит прочь из римских владений лютующий Сикст, хотя он стал моим сватом и я отпраздновал помолвку своего сына с его племянницей. И мне еще тревожно здесь, в Болонье, которая принадлежит ему; я тороплюсь покинуть этот залитый кровью край.

— Вы шутите, дорогой князь, — промолвил Пеполи, — будто луна, которая боится, что ее унесут на землю злые волшебницы.

— Друг мой, — ответил герцог, — есть много заклинаний и магических формул, причем самых разнообразных. Колдовство подкрадывается неотвратимо, искусно подготовленное, из какого-нибудь ущелья, и вот уже смерть, как ползущая змея, пробирается потихоньку и злобно скалит зубы, и там, где минуту назад царили здоровье и радость, Лаокоон внезапно обнаруживает себя вместе с сыновьями обвитым ее коварным телом.

Вечером, когда собрался небольшой круг друзей, камердинер принес графу письмо. Тот распечатал его в присутствии герцога; в нем ничего не оказалось, кроме странного шифра.

— Ага! — воскликнул Пеполи. — Спустя годы мне напоминают о моем торжественном обещании, которое я не имею права нарушить.

Он позвал управляющего, приказал тотчас снарядить карету, чтобы в сопровождении двух слуг переправить еще до наступления ночи тех, кто так загадочно дал о себе знать. Граф приказал быстро накрыть для неведомых гостей стол, чтобы они, подкрепившись и отдохнув, могли продолжить ночное путешествие за город, в уединенную крепость.

Когда Браччиано с Пеполи остались одни, граф промолвил:

— Вам, пожалуй, я могу сказать, что чужеземцы — из тех осужденных ссыльных, которые скрываются от гнева папы, — это мой добрый знакомый Асканио и Антонио, бывший баригелл. Теперь, после стольких лет, можно об этом говорить: Асканио спас мне жизнь самым благородным образом, когда я разыскивал старого родственника в Сабинских горах. Мне пришлось тогда за это пообещать Пикколомини спасти тех, кого он пришлет ко мне с этим шифром. Теперь, по-видимому, добродушный Асканио опять попал в переплет, если ему понадобилась моя помощь.

— Однако, — вмешался Браччиано, — вы тем самым подвергаете себя большой опасности.

— Строжайшие эдикты нового папы, — ответил Пеполи, — дошли и до нас, и я не отважусь принять здесь, в Болонье, какого-нибудь ссыльного под свою защиту. Я посылаю их в крепость, лежащую за пределами Папской области и находящуюся под защитой немецкого императора, вассалом которого я являюсь.

Решено было на следующий день отправиться в замок, поскольку Браччиано предпочитал как можно скорее покинуть Папскую и Флорентийскую области, ибо теперь в сопровождении своей молодой супруги не хотел вступать ни в контакты, ни в конфликты со своими родственниками на этих землях.

Браччиано и Виттории приятно было узнать, каким уважением и любовью пользовался в Болонье их друг Пеполи. Он щедро одаривал детей-сирот и тем самым облегчал им вступление в жизнь, великодушно заботился о слепых и о беспомощных стариках. Каждый бедняк, бесправный и несчастный, мог обратиться к благородному графу, и ни один не уходил без утешения. Все нуждающиеся, нищие и больные Болоньи называли его своим защитником. Когда он появлялся на улице, вокруг него собирались толпы, выражая благодарность и почтение. Дворяне уважали его за приветливый и открытый характер. Молодые люди равнялись на него. Священники и ученые тоже высоко ценили его, потому что граф старался поддерживать и науки. Короче говоря, он являл собой образец кроткого, благородного, добродетельного человека. Он не был женат и до сих пор отклонял все предложения о браке, ибо, несмотря на огромное состояние, опасался, что женитьба помешает его благотворительной деятельности, хотя близкие друзья предостерегали его, что в случае если он умрет, не оставив наследников, ближайшие родственники распорядятся его богатствами совершенно противоположным образом.

Рано утром трое друзей выехали из Болоньи и направились в уединенную крепость графа. По дороге Пеполи заявил:

— Вы познакомитесь с одним моим странным родственником: тем самым Белутти, которого я тогда освободил с таким трудом. Раньше он казался воплощением энтузиазма — всё было ему по плечу. В городке его называли сумасшедшим стариком. Когда он стал опасен тамошним бандитам, злодеям удалось выкрасть его из собственного дома и много дней прятать в горах, ежеминутно угрожая расправой. С тех пор старик просто помешался, ему повсюду мерещатся только убийства и огонь, из храбрейшего человека он превратился в отъявленного труса.

Прибыли в замок — прекрасный и величественный среди зеленого безмолвия. Крепкие стены его служили надежной защитой, как и требовалось в те неспокойные времена, поскольку в любой момент можно было ожидать нападения.

В дверях хозяина и гостей уже встречал растроганный Белутти. Заливаясь слезами радости, он поцеловал руку графа и взволнованно воскликнул:

— О мой благодетель! Я снова, может быть в последний раз в своей жизни, вижу вас. Я уже не надеялся увидеть дорогое лицо. Но я должен предупредить вас о смертельной опасности: там, внизу, два странных человека — из тех, с кем вы познакомились в горах. Не приближайтесь к ним, не связывайтесь с ними, не говорите им ни слова, этим негодяям.

Радостно приветствуемые слугами, они вошли в замок. В нижних покоях Пеполи нашел обоих беглецов. Великан Антонио был, как всегда, спокоен и резок.

— Я и не думал, — грубо заявил он, — что мне придется опуститься до того, чтобы принять вашу помощь. Но Сикст хуже бешеного кабана, так что даже дикого Пикколомини он сумел согнуть в бараний рог. И мы, как бы хорошо организованы ни были, разбежались — сумасшедший поп не видит для нас лучшей участи, чем колесование, обезглавливание, сожжение или виселица. Это у него как десерт — самому наблюдать мучения на дыбе. Куда делась наша золотая свобода?

Асканио рассказал грустную историю, сетуя на обстоятельства, снова приведшие его в то же братство. Граф дал им денег, чтобы они могли добраться до Венеции, Далмации, Корфу или даже Германии. Они спешили подальше уйти от когда-то вольных гор, где им теперь угрожала опасность, надеясь там найти убежище и начать новую жизнь.