Энди Фокстейл - Компиляция. Введение в патологическую антропологию

• Название: Компиляция. Введение в патологическую антропологию
• Автор: Энди Фокстейл
• Жанр: Боевая фантастика

Три ангела-хранителя смотрят на своих подопечных. Кто-то из этих людей должен сейчас умереть. Это предопределение, изменить которое вне ангельской компетенции.

Градус накала тотального компилятивного беспредела давно превысил все мыслимые нормы. Спасти сюжет или, на худой конец, попытаться его спасти, может только допущение. Бессмертную сущность трудно чем бы то ни было удивить. И уж в любом случае не удивляет ее непрочность и зыбкость всего человеческого. Абсолютный Игрок — это тот, кто играет теми, которыми играют.

Но допустим, что есть иное измерение и другая логика истории.

«Ангел, незримо витающий над их головами, торжествует. Проект удался на славу, несмотря на обилие черновой работы. Вот он собирает ошметки Джона До после взрыва, прогремевшего в квартире Тима, и кропотливо подгоняет их один к другому, придавая покойнику максимально презентабельный вид». Любой производственный процесс требует побочного расходного материала, необходимого для того, чтобы конечный продукт имел практический смысл.

Ангелы знают, что в силах предотвратить события, повергающие их в невообразимую скорбь или, по крайней мере, минимизировать последствия. Но ангел не волен. Борьба с преумножением зла — не его специализация. Возможно, есть другие ангелы, которые выручают хороших парней. Почему их не оказывается в нужном месте и ко времени — вопрос десятый.

Всякая упорядоченная система возникает из хаоса. Все допустимо. Вся музыка человечества — это только семь нот. Жизнь, которую мы все проживаем — это всего лишь пять притупленных ощущений.

Анализируй все, что с тобой происходит, и не исключено, что однажды твой опыт поможет тебе научиться, самому выбирать, где и когда, в какую часть тела жизнь нанесет тебе очередной терапевтический удар. Опыт и анализ — вот тебе и рычаг Архимеда. Любой исторический факт можно считать условно истинным, лишь покуда живы его свидетели. Трудно лечить отдельно взятого человека. Зато легко и приятно лечить человечество. Обнажать социальные язвы. Ковыряться в них своими наманикюренными дотошными пальцами, облаченными в толстокожий презерватив собственного морального здоровья. Если не получается жить с достоинством, всегда можно достойно умереть.

Ангел на люстре беззвучно вздохнул…

---

— Енох, — окликнул Тим — Скажи, а вас не трогают, ну, эти, гнилые, из неправильного мира? Копы, к примеру? Или бандиты?

— Как они могут нас тронуть? — изумился Енох — Мы под защитой Бога и Мессии. И потом, у Мессии есть названный брат. Он большой святой. Ради спасения избранных он принял на себя множество пут. На милю вокруг обители все принадлежит ему. Ничто здесь не случается без его ведома.

Тим знал, что квартал намереваются сносить. Ему было известно, что подряды на снос и на новое строительство принадлежат корпорации, негласно возглавляемой неким крупным мафиози. Теперь вот выяснялось, что последний еще и великий праведник. Практически равноапостольный. Еще один вопрос беспокоил Тима. Его он и задал:

— Ну, допустим, призвал тебя Мессия. Пришел ты. Служить стал. Сколько времени служить-то нужно, чтобы вознестись?

— Служение наше днями не измеряется. Один раз встав на путь Духа Божьего, ты никогда с него не сойдешь. Даже там, в небесном уделе. Мессия говорит, я скоро вознесусь. По меркам прежней жизни я служу в Обители три месяца. — ответил Енох.

«Все сходится,» — рассчитал Тим. Однажды он украл телевизор. Телевизор был старый, работал паршиво и почему-то показывал лишь один канал. «Дискавери». Пока телек окончательно не сгорел, Тим, сам того не осознавая, много чего нахватался. Теперь вот вспоминал. Передача называлась «How to survive?». В числе прочего в ней говорилось о том, как долго можно прожить без пищи и воды. Сроки были поменьше, но учитывая чудодейственные свойства шняги, которую потребляли тутошние братцы, можно было дотянуть и до трех месяцев.

Внезапно Тим осознал весь чудовищный масштаб происходящего в Обители. Осознание пришло в образах. Тим представил себе фабрику смерти замкнутого цикла. Тим увидел длинный конвейер. Один за одним на ленту конвейера всходили люди. С виду вполне нормальные. Лента конвейера проходила сквозь расположенные на равных расстояниях друг от друга никелированные сверкающие сооружения цилиндрической формы. Внутри сооружений находились хитрые агрегаты, что-то вроде огромных соковыжималок. Но это были очень деликатные соковыжималки. Каждая из них отбирала у человека свою, строго определенную долю соков. Жизненных сил. Соки стекали по прозрачным трубам в циклопических размеров автоклав, в котором кипела своя занятная работа. Соки обезличивались, стерилизовались, выпаривались, спрессовывались в бумагу и выползали из автоклава сквозь узкую щель в его корпусе хрустящими свежеотпечатанными ассигнациями. Конвейер подносил до суха выдоенного человека к последнему цилиндру, выдавая на выходе завакуумированные куски грудинки, окорока, шейки, оковалка… Специальный автомат маркировал эти куски, наклеивая на них этикетки с надписью: «Expiration date — eternality» …

Тиму стало не по себе. Причем не столько от красочности и реалистичности представленной им картины, не от тошнотворной жути, которую она навевала, сколько от неожиданного открытия в себе умения мыслить столь объемно и ярко.

«У меня есть фантазия…» — ошеломленно констатировал Тим. Тим мотанул головой, стряхивая видение. Образы исчезли, но тяжелый, ощущаемый физически осадок все еще колыхался где-то в области желудка. С трудом подавив рвотные позывы, Тим обратился к Еноху с совсем уж пустячным вопросом:

— А если бы посылку получила баба?

— Ангел правой руки однажды обмолвился, что есть еще одна Обитель. Для сестер. Мы сочетаемся с ними на небесах… — Едва договорив, Енох вдруг поперхнулся и закашлялся. Потом кашель перешел в низкий протяжный хрип. Глаза Еноха подернулись мутной пеленой и стали стекленеть. В его горле что-то клокотнуло, затем две напористых, но коротких струи ржавой коричневой сукровицы вырвались из его ноздрей. Тщедушный ручеек той же сукровицы вытек из уголка рта. Легковесное тело покачнулось и медленно, словно перышко, ни малейшего звука не издав, упало на бетонный пол.

— Эй, ты чего?! — крикнул Тим и вскочил на ноги, позабыв о своих ушибах. Тим склонился над Енохом и попытался нащупать биение сонной артерии на его шее. Пульса не было.

— Типа, вознесся братец… — вслух сказал Тим самому себе — И что теперь делать?…

«Валить!» — подсказал ему внутренний голос.

Тим направился к двери, которая, как он думал, выводила прямиком на улицу. Дверь оказалась заперта. Снаружи. Тим метнулся к следующей. И эта оказалась задраенной. Оставался Грот предварительных мистерий. Тим проследовал к нему. Пихнул дверь ногой. Та, натужно скрипнув на давно не смазывавшихся петлях, медленно отворилась.

«Интересно, — подумал Тим — комнатенка-то, наверно, запретная. Но не закрыта почему-то… Хотя эти торчки, небось, и помыслить не могут, что можно вот так вот зайти… Оно им, по ходу, и не нужно.»

В гроте было значительно светлее. Там оказалось окно, выходящее на задний двор. На окне — вертикальные жалюзи. Сквозь них-то и пробивался солнечный свет. В стене напротив Тим увидел дверь черного хода. В замочной скважине торчал ключ. Тим облегченно выдохнул: «Уф-ф-ф!»…

Тим вступил в грот и огляделся по сторонам. Вдоль стен располагались открытые стеллажи, на полках которых были упорядоченно расставлены всякие химические приблуды. Колбы, реторты, перегонные кубы. Банки-склянки с реактивами, названия которых Тиму ни о чем не говорили.

«Ничего себе! — оценил ситуацию Тим — Нормальные предварительные мистерии! Значит, прямо здесь свое зелье и гонят. А чего стесняться при такой-то крыше?».

Перед окном стоял основательный рабочий стол с обитой жестью столешницей. На столешнице находились две газовые горелки и пресс-папье с треугольным флажком. На полотнище флажка Тим разглядел собственное имя.

Тим подошел к столу. Под гнетом пресс-папье лежала записка. Тим отодвинул пресс-папье и взял в руки смятый листок. Нарезанные из газет буквы слагали текст. «Как в триллере» — усмехнулся Тим.

«Привет, Тим! Меня хотели заставить играть на пианино. А меня заломило. И слуха нет. Тем более, у нас с тобой незавершенное дельце. Джон До.» — прочел он. И в ту же секунду почувствовал, как кто-то, абсолютно неслышно подкравшийся сзади, положил руку ему на плечо. Тим резко обернулся. Джон До, целехонький, как будто и не было разнесшего его на молекулы взрыва, но все такой же мертвый, с выпученными шариками-глазами, с багровой странгуляционной бороздой от веревки на шее стоял перед ним. Стоял и лыбился.

— Бля, тебя еще здесь не хватало!!! — заорал Тим, ринувшись к черному ходу. Ключ повернулся легко и уже через миг Тим, сверкая пятками, улепетывал по тесному, заваленному мусором переулку. Вопреки его ожиданиям, нового взрыва не последовало.

Рабочий дневник

Любопытство и лукавство движут цивилизацию. Любой качественный скачок в ее развитии обусловлен либо случайным открытием некого революционного принципа, ставшим следствием того, что какой-то полуидиот-полугений влез-таки в трансформаторную будку с табличкой «Не влезай, убьет!» (причем без всякой осмысленной цели, да еще и жив остался по нелепой случайности), либо намеренным долгоиграющим введением человечества в то или иное заблуждение. Любопытство и лукавство в некотором роде антагонисты. Но чаще всего действуют сообща, поскольку и то, и другое прекрасно осведомлены о кумулятивном эффекте, который они способны произвести. Чем больше в мире лукавства, тем оно очевидней. Не для всех, но для некоторых. Пусть немногочисленных. Но и этих жуков-короедов вполне достаточно для того, чтобы успешно подточить деревянные сваи, на которых покоится такая же бревенчатая лачуга современного им мироустройства. Чем очевидней лукавство, тем острей любопытство короедов. Чем острей и настойчивей их любопытство, тем изощренней и убедительней лукавство системы. Не важно, что пересилит в конечном итоге. Победившее любопытство, утвердившись на вершине пищевой пирамиды, неминуемо начинает лукавить. Ровно с той же степенью настойчивости и изобретательности. Стимулируя подрастающих короедов на новые подвиги и свершения.

Однако, это лишь частный случай. Идеальное допущение. Действительность же от идеала, как всегда, далека. Любопытные по большей части лукавы и редко встретишь лукавца, лишенного любопытства. И это не радует. Если в идеале вырождение чистого любопытства в чистое лукавство обеспечивает непрерывное движение к вершине и последовательную ротацию перспективных носителей витальности, то реальное положение вещей способно довести особо впечатлительных до веревочки с мыльцем. Или до спускового крючка с пальцем. Или до гири на вые и ближайшего водоема. Перечень не полный. Дополните по возможности. Тут уж все зависит от личных предпочтений.

Любопытство и лукавство погубят человечество.

Масштаб разрушительных действий разный, результат один.

Любопытство губит одиночек.