Павел Саксонов - Можайский — 1: начало

• Название: Можайский — 1: начало
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив
• Год: 2012

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…

---

Старуха, как и старик в предыдущем углу, тоже всегда оставалась совершенно безучастной к тем, кто проходил мимо нее. Она, не оборачиваясь даже, продолжала возиться в какой-нибудь из куч, почему-либо потребовавшей ее внимания. Гесс полагал, что старуха выжила из ума: ее бормотание, всегда монотонное и неразборчивое, мало походило на человеческую речь. Во всяком случае, на речь человека, находящегося в здравом рассудке.

Наконец — и снова за ширмой, — в третьем угле помещался тот, ради кого Вадим Арнольдович и являлся в этот Богом забытый, а может быть, и проклятый дом — Григорий Александрович. Этот угол, как и угол старухи, тоже был неимоверно захламлен. Но находившийся в нем хлам был совсем иного рода. Прежде всего, в глаза бросались различные металлические предметы с необычной поверхностью — блестящей, как будто бы даже отполированной. Чем они были раньше, сказать было невозможно: вероятно, и сам Григорий Александрович затруднился бы дать им «служебное» определение, свойственное им в прошлой жизни. Но для чего они были собраны здесь, сомнений не представляло: Григорий Александрович приспосабливал их… на роль зеркал! И не только зеркал «стационарных», если можно так выразиться, но и зеркальных элементов в конструируемых им аппаратах.

Однажды — и, вполне вероятно, это было первым вообще в истории фотографии обсуждением такого рода — Григорий Александрович сказал Гессу:

— При помощи зеркал можно добиться удивительных вещей. Зеркала не только меняют направление света, но, похоже, и сами свойства света, если ты понимаешь, о чем я. Кроме того, зеркало — такой же оптический элемент, как и все остальное, с той только разницей, что свойства зеркал не только природного, но и математического рода, а значит, их можно настраивать и определять по собственному выбору и в строгой зависимости от нужд фотосъемки. Я уже не говорю о том многообразии специальных эффектов — от шуточных до очень даже серьезных, — которые можно получить, как применяя зеркала, так и меняя их настройки.

— Но почему металлические?

— Ты удивишься, — Григорий Александрович протянул тогда Гессу кусок железки и взявшийся откуда-то кусок оконного стекла, — но металл, как правило, существенно легче стекла, а это, согласись, немаловажно. Особенно в тех случаях, когда ты один и тащишь все снаряжение на себе. Металл не настолько хрупок, и это его качество поистине драгоценно. Ведь сколькими злосчастными потерями фотография обязана в самый неподходящий момент разбивавшемуся стеклу! Сколько трудов было положено зря и сколько работ утрачено навсегда. И все только потому, что кто-то, оступившись, ронял вот это!

Григорий Александрович принял из рук Гесса стекло и небрежным жестом — без силы, просто эффектно для демонстрации — бросил его на пол. Стекло с неприятным звуком хрустнуло и распалось на несколько частей.

— Есть и еще один момент: металлы легче поддаются обработке. Вот, посмотри.

Григорий Александрович подал Гессу нехорошего вида зеркало: старое, щербленное, с облезшей местами амальгамой. Отражение в нем получилось неважным: Вадим Арнольдович выглядел в нем так, словно только что проглотил несвежую устрицу. Но, похоже, совсем не это волновало Саевича. Он вынул из сваленных вместе вещей очередную отполированную железку и тоже подал ее своему товарищу.

— Ну, полюбуйся!

— Ты это называешь отражением?

Вадим Арнольдович выглядел разочарованным, и было отчего. Если в обычном, пусть и потрепанном, зеркале отражение было хотя бы узнаваемым, то смутную тень на полированном металле не узнал бы вообще никто. По сути, это было не отражение даже — в привычном значении термина, — а силуэт, который мог оказаться чуть ли не чем угодно.

Григорий Александрович потер руки и усмехнулся:

— Представь, что поверхность этой железки очищена от патины. Что, как ты думаешь, произойдет?

Гесс немного помялся, колеблясь с ответом, но все же предположил:

— Она просто будет меня слепить. Никакого отражения на ней я вообще не увижу!

— Правильнее сказать, — Григорий Александрович, хотя по форме и начал возражать, но головой кивнул согласно, — ты будешь ослеплен и не увидишь собственное отражение не потому, что его нет, а потому, что таково свойство твоих глаз. Они не приспособлены к восприятию столь мощного потока света. Но фотоэлементы, даже самые простые, — совсем иное дело!

Встав с кровати (во всем занимаемом Григорием Александровичем помещении из мебели были только кровать, сомнительного вида стул и тумбочка, поэтому друзья сидели рядышком на кровати), Григорий Александрович подошел к тумбочке, открыл ее и, присев на корточки, начал что-то в ней перебирать. Наконец, он выбрал то, что хотел продемонстрировать Гессу — это оказались фотокарточки, — и вернулся к кровати.

Гесс принял фотокарточки и тут же ахнул: никогда еще он не видел ничего подобного! Изображенные на них люди, животные, предметы были не просто четкими, не портретного даже сходства — да и то: лишь того, к которому общество было привычно в начале века, — нет. Это были вообще не фотографические изображения в понимании Вадима Арнольдовича. Это было то самое, что мог бы увидеть он лично, своими собственными глазами. Причем в иных случаях — лишь внимательно присмотревшись. На мгновение, когда он только принял фотокарточки в руки, Вадиму Арнольдовичу даже показалось, что он сошел с ума: такие изображения на фотографиях? — решительно невозможно! Но, тем не менее, именно фотографии он и держал в руках, снова и снова перебирая их одну за другой и не в силах от них оторваться!

Григорий Александрович выглядел явно довольным: реакция Гесса ему понравилась. Этой реакцией Гесс показал ему, что он, Григорий Александрович, не ошибся, а полученные им снимки — не плод его снисходительного к своему обладателю воображения.

— Именно свет — то, если можно так выразиться, что «переносит» изображение видимого нами на эмульсию, на негатив, на карточку, в конце концов. Его направление, мощь, интенсивность — важнейшие составляющие фотографического снимка. Впрочем, это известно давно. Электрическая дуга или магниевая вспышка — оба этих изобретения — корнями своими лежат в понимании того, насколько всеобъемлющая и важная роль принадлежит световому потоку. Странно лишь то, что, кажется, до сих пор никто — не считая меня, конечно, — Григорий Александрович не без ехидства улыбнулся, — так и не додумался до очевидной, казалось бы, вещи: нет ничего более подходящего для управления светом, чем даже самое обыкновенное зеркало.

Потрясенный Гесс наконец-то оторвался от фотографий и слушал внимательно.

— Но вот ту-то мы и подходим к вопросу выбора материала. — Саевич, нахмурившись и закусив губу, на несколько секунд задумался, но вскоре продолжил. — Стекло, безусловно, всем хорошо. Однако тяжелое и хрупкое. И не такое «блестящее», говоря языком доступным, каким может быть обработанный металл. Даже с лучшей амальгамой, даже с безупречной поверхностью — насколько вообще мы можем судить о поверхности на глаз — оно уступает по рефлекторным возможностям тому же серебру, например. Вспомни…

Григорий Александрович махнул рукой куда-то в сторону, словно именно там находилось прошлое.

— Вовсе не только непомерная стоимость пластинок из серебра заставила отказаться от них при дагерротипировании. Еще и ослепительность этих пластинок. И вот, вместо того, чтобы сделать сами собой напрашивающиеся выводы, люди просто от них отмахнулись. Я понимаю, конечно, — Григорий Александрович совсем не выглядел «понимающим». Скорее уж он мог показаться иронизирующим. — Новизна, первопроходцы, столько всего предстояло измыслить! Где уж тут выкроить время, присесть и подумать!

— Но… — Гессу ирония друга не очень-то пришлась по душе: было в ней что-то желчное, мелочно-злобное, пусть даже Саевич и не стремился кого-то задеть нарочно. — Именно эти люди породили тебя!

Григорий Александрович в упор и очень внимательно посмотрел на Вадима Арнольдовича и — на удивление — тут же согласился:

— Да. Это так. Я не это имел в виду. Я… а, черт! — Саевич помотал головой и сделал это так энергично, что искренность жеста сомнений не вызывала. — Да неважно, в конце концов, что я имел в виду! Ну, так вот…

Саевич взял в руки полированную железку и как-то даже любовно ее погладил.

— Стекло обладает еще и тем недостатком, что обрабатывать его очень трудно. Возможно, когда-нибудь в будущем, мы и дойдем до методов шлифовки — таких, которые позволят нам получить поверхность стекла не просто безупречную на взгляд и на ощупь, но и безупречную по-настоящему: тут ведь, понимаешь, дело в настолько мельчайших неровностях и в настолько тончайших слоях, что нынешние методы обработки решительно не годятся. Впрочем, я не уверен в том, что вообще имеется смысл морочить себе этим голову: хрупкость стекла все равно никуда не денется, а его тяжесть может быть нивелирована лишь уменьшением его же толщины, что, в свою очередь, еще острее ставить вопрос о хрупкости. Металл же не таков!