Павел Саксонов - Можайский — 1: начало

• Название: Можайский — 1: начало
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив
• Год: 2012

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…

---

Увлекаемый городовым, Гесс, неожиданно для себя, заметил краешком глаза, что в одном из окон почти всегда пустовавшего дома Великого Князя Константина Константиновича[102] дрогнула портьера: кто-то явно притаился за ней и, невидимый в темноте помещения, наблюдал за происходившим на улице. «Этого еще не хватало!» — подумал Гесс и поспешил перевести взгляд на окна соседнего здания — некогда купеческой, как он знал, вдовы Громовой, а ныне — неплохо устроившейся и во втором замужестве генерал-майорши. Окна этого дома тоже были темны, но за ними, по крайней мере, никто не прятался.

— Вот тебе щас его благородие уши-то и обрежет! — Городовой, отпустив Гесса, схватил за рукав полушубка учинившего бедствие извозчика и, рывком развернув его лицом к Вадиму Арнольдовичу, так наподдал ему в спину, что извозчик едва не рухнул на мостовую.

— Эй, эй! Ты что дерешься?

— А ну, заткнись, черт нерусский! Стой смирно!

И тут Вадим Арнольдович внезапно понял, что городовой, притащив его на место тележной свалки, блокировавшей дорогу, попросту снял с себя всякую ответственность за дальнейшее, переложив ответственность эту на плечи ему, Гессу. Осознание этого обстоятельства и тех наглости и притворства, с которыми этот маневр был исполнен, привело Вадима Арнольдовича в бешенство. Напрочь забыв о притаившемся за портьерой таинственном наблюдателе в Мраморном дворце, он решительным движением отодвинул извозчика в сторону и с силой, неожиданной для его не слишком внушительного телосложения, влепил городовому пощечину. С городового — упав на доски телеги — слетела шапка. Он сам покачнулся, схватился руками за свое лицо, да так и застыл в полном изумлении.

Стало необычайно тихо. Казалось, что смолкли вообще все шумы, еще вот только что наполнявшие набережную и переулок. Даже лошади перестали постукивать копытами, а люди — самых разных, судя по их одеждам, положений — сгрудились, кто как мог, вокруг места необычайного происшествия.

Как и городовой опешивший было извозчик начал вдруг бочком пробираться к своим лошадям, а после, взяв их под уздцы, неожиданно ловко — не иначе, как с перепугу — повернул телегу на Дворцовую набережную. Только длинные, свешивавшиеся с телеги, концы досок слегка задели водосточную трубу дома бывшей купеческой вдовы, а ныне генерал-майорши, причем труба не повредилась.

А дальше случилось совсем невероятное. Настолько, что Гессу от смущения пришлось спасаться натуральным бегством: выдохнув в единое горло, толпа разразилась аплодисментами!

— Да ты силен! — приветствовал вскочившего в экипаж Вадима Арнольдовича Григорий Александрович.

— Черт бы побрал эту батиньоль! — Какую именно «батиньоль» имел в виду Гесс, понять было невозможно: он не уточнил[103]. — Пошел, пошел!

Экипаж снова тронулся, повернул в Мраморный переулок и, быстро его миновав и выехав напротив казармы Павловского полка на Миллионную, а затем — с Миллионной в Аптекарский переулок, полетел к Фонтанке.

23

На Невский, где располагалась главная контора от огня страхового общества «Неопалимая Пальмира», прибыли уже без задержек, что Гесс, дважды за утро попадавший в причудливые ситуации, счел за настоящее чудо. Все это время — впрочем, не слишком продолжительное — Вадим Арнольдович и Григорий Александрович почти не разговаривали, только единожды вступив в короткую перепалку, когда экипаж проезжал мимо строившегося дома товарищества господ Елисеевых[104].

Вадим Арнольдович выразил изумление тем, что власти позволили реализовывать этот, по его мнению, безобразный и безвкусный проект, никак не вписывавшийся в окружающий архитектурный ансамбль проспекта. Григорий Александрович, напротив, был восхищен смелостью решений и пожелал долгие лета Павлу Ивановичу Лелянову — городскому голове, этот проект утвердившему.

— Вот увидишь, — Саевич усмехнулся, добавив сакраментальное «если доживешь», — однажды этот дом станет важной достопримечательностью. Он смел, красив, решителен в своем отказе от застывшего прошлого. Настоящее произведение архитектурного и инженерного искусств!

— Он пошл, вульгарен, безобразен и беззастенчив в своем разрыве с традицией домостроения. Мне искренне жаль того, кто в будущем сумеет углядеть в нем достопримечательность. — Вадим Арнольдович тоже усмехнулся. — Только слепец, невежда или человек со вкусом грубым и невоспитанным сможет в этом бессмысленном и варварском нагромождении стекла увидеть произведение искусства. А ты, мой друг, — Вадим Арнольдович еще раз усмехнулся, добавив то же самое сакраментальное «если доживешь», которое чуть раньше подпустил в свое определение Саевич, — увидишь, несомненно, то, как внешнему уродству и внешнему безвкусию будет соответствовать начинка магазина. Готов поставить тельца против яйца, что всё внутри окажется в бронзе, позолоте и мраморе!

На этот раз Григорий Александрович, парируя, снисходительно улыбнулся:

— Не стану спорить: и бронза будет, и позолота, и мрамор. Да только много ли ты понимаешь? Версаль среди всех магазинов! Магазин-дворец!

Вадим Арнольдович рассмеялся:

— Ну да, ну да! Самое то — заворачивать селедку на мраморном прилавке и резать зелень под бронзовой люстрой! Тебе не смешно?

— А должно быть?

— Не знаю. По мне — так очень смешно!

— Ну так смейся!

— А я и смеюсь!

Гесс и Григорий Александрович, надувшись, как малые дети, отвернулись друг от друга, сделав вид, что рассматривают что-то из противоположных окошек экипажа. Экипаж, тем временем, проехал еще немного и остановился у дома, который, в отличие от елисеевского, ничем из окружающих не выделялся. Именно в нем — жилом со двора и сданном фасадом на проспект под конторы — помещалась «Неопалимая Пальмира». Гесс, прекратив дуться, распахнул дверцу и, сойдя на панель, констатировал:

— Приехали.

Григорий Александрович, наклонившись с сиденья, окинул взглядом заурядные витрины первого этажа и ординарные окна трех остальных: все они были освещены электрическим светом, но что-то в них Григорию Александровичу не понравилось. Ухвативший это по выражению его лица Гесс поинтересовался:

— Что-то не так?

— Пока не могу сказать. — Григорий Александрович тоже вышел из экипажа и, задрав голову, более внимательно осмотрел фасад. — На каком этаже?

— Второй.

— Гм…

— Вот что…

Гесс, все еще не понимая, что именно встревожило друга, тронул его за рукав и предложил:

— Ты тут пока осмотрись да вели кучеру разгружаться, а я поднимусь в контору, предупрежу о нашем визите.

Григорий Александрович согласно кивнул, а Гесс направился к парадной.

Поднявшись на второй этаж по весьма запущенной лестнице и машинально отметив это малореспектабельное обстоятельство в голове, Вадим Арнольдович очутился на площадке перед несколькими дверьми, за которыми, судя по имевшимся на них табличкам, помещались разные — а не только «Неопалимая Пальмира» — товарищества. В принципе, ничего необычного в этом обстоятельстве не было бы, если бы не один момент: «Неопалимая Пальмира» своими оборотами и декларируемым в статистических отчетах размахом деятельности позиционировалась как очень крупное от огня страховое общество. В сущности, и тем, и другим оно уступало разве что «лидерам страхового рынка» — двум-трем наиболее старым и наиболее почтенным компаниям, которые и сами по себе были на слуху у каждого, и в действительности являлись таковыми. Именно поэтому было довольно странно, что богатое, если верить отчетам, общество для своей центральной конторы выбрало, во-первых, далеко не самый респектабельный и даже находившийся не в первой стадии запущенности дом, а во-вторых — разместилось только в одном из помещений на этаже, не заняв, как это водилось, весь этаж целиком.

Впрочем, помещение, как выяснилось тут же, было все-таки не одно.

Гесс толкнул дверь с не очень-то начищенной табличкой «С.О.О. Неопалимая Пальмира» и, удивившись в очередной раз, обнаружил, что дверь заперта. Однако окна, которые он давеча с фасада осматривал вместе с Григорием Александровичем, были освещены, и это явление — запертая при начавшемся уже рабочем дне и при том, что в помещении конторы все-таки кто-то был, дверь — показалось Гессу совсем уж невероятным. С каких это пор страховщики запирают свои конторы от потенциальных страхователей?

Окинув взглядом пространство подле двери, Вадим Арнольдович обнаружил не слишком приметную кнопку электрического звонка: никаких надписей — вроде «звоните и входите» — рядом с ней не было, что тоже наводило на определенные мысли. Было даже не совсем понятно, работает ли звонок вообще. И так как выяснить это можно было только одним способом, Гесс нажал на кнопку и прислушался.

Где-то за дверью, на удивление сильно приглушенное, послышалось характерное бренчание: звонок работал. А вот шагов или каких-то иных, ответных на вызов, звуков слышно не было вообще. И тем не менее, спустя несколько секунд дверь открылась, и Гесс понял причину как приглушенности звонка, так и отсутствия прочих звуков: дверь оказалась неимоверной толщины, чуть ли не сейфовой, металлической, очень тяжелой и только снаружи — с внешней, обращенной на общую площадку, стороны — обшитой деревянными планками, что создавало иллюзию ее «нормальности».