Павел Саксонов - Можайский — 1: начало

• Название: Можайский — 1: начало
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив
• Год: 2012

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…

---

Чулицкий был вынужден согласиться:

— Не стану. — И, еще больше, пусть это и казалось уже невозможным, помрачнев, добавил: «Этих тоже придется брать».

— Разумеется. И уж они-то, без сомнения, много интересного нам расскажут об их роли. Однако и без их откровений я готов держать пари: в зависимости от места происшествия, они являлись то непосредственно поджигателями, то устранителями улик поджогов. Кому, как не опытным в своем деле пожарным, и карты в руки? Кто всё это проделает лучше, чем они?

— Но организовать-то их мог Кальберг, а не кто-то еще?

— Да. — Можайский пододвинул к Чулицкому папку с записями из Адресного стола. — Но вряд ли барон страдал бы такой избирательностью по части клиентов. Скорее уж он — по характеру и полет! — развернулся бы на весь Петербург.

— Но мальчишка? — Чулицкий не желал признавать поражение. По крайней мере, не вот так, сразу. — Каким тут боком Мякинин?

Можайский ткнул пальцем в записи из полицейского Архива:

— Ничего общего не находите?

Вот теперь Чулицкий скис:

— Да чтоб оно все горело синим пламенем!

Поручик невольно ойкнул. Сам Михаил Фролович прихлопнул рот ладонью. В кабинете опять воцарилась тишина. Только доктор, пододвинув папку к себе, с любопытством начал перебирать бумаги. Все, за исключением Можайского с его вечно улыбающимися глазами, смотрели на него с мистическим практически страхом во взорах.

— Интересно. — Михаил Георгиевич повертел и так, и этак одну из бумажек и, наконец, положил ее обратно в папку. — И как же это могли проморгать?

Можайский пожал плечами:

— Текучка. Да еще и по разным участкам проходило. Вы же лучше кого бы то ни было знаете, сколько покойников обследуется. Если не ошибаюсь, в минувшем году их было около двух с половиной тысяч?

Доктор подтвердил:

— Да, приблизительно такая цифра.

— Вот видите. — Можайский опять пожал плечами. — Попробуйте вот так, за здорово живешь, не имея для того никаких подозрений, вычленить из такого количества отчетов о смертных происшествиях несколько десятков с совпадающими деталями! Да и что такое запись «мальчик подхватил» или «мальчик позвал на помощь, но помощь опоздала»? Это сейчас уже мы видим прямую связь, а если отбросить в сторону все то, что мы уже знаем?

Теперь уже Михаил Георгиевич пожал плечами, констатировав:

— Пожалуй, вы правы.

— Но убийство Мякинина! Мы все время уходим от него куда-то в сторону! — Гесс, поднявшись со стула, буквально заметался по кабинету, не очень обширному и поэтому измеряемому лишь с десяток крупных шагов туда и обратно. — Если он — участник банды, то кто же его убил и почему? Не брат же, прознав о его проделках? И почему брат покончил с собой? Юрий Михайлович!

Можайский поднял на своего растерянного помощника улыбающийся взгляд:

— Да, Вадим Арнольдович?

— Почему вы обвинили в убийстве гимназиста его брата?

Можайский улыбнулся губами:

— Но ведь это очевидно: потому что он и убил.

— Но как? За что? Почему?

— Если позволите, я не стану отвечать на этот вопрос.

Можайский, продолжая улыбаться губами, продолжал смотреть на Гесса и своими улыбающимися глазами. И хотя Вадим Арнольдович давно уже привык и к необычному взгляду Можайского, и, по необходимости, к вынужденным — чтобы показать, что он и впрямь улыбается — «улыбкам ртом», чувствовал себя не совсем уютно. Можно даже сказать, что в тот момент он чувствовал себя не в своей тарелке. Не потому, что его смущало неестественное сочетание обращенных к нему мертвых улыбок — в глазах и на губах, — нет: к этому сочетанию, повторим, он давно привык. Просто именно в тот момент Вадим Арнольдович, всем своим разумом отказываясь принять ни на чем, как ему казалось, не основанные постулаты и выводы, инстинктом, напротив, тянулся к ним. Говоря проще, он разрывался надвое: между очевидным и скрытым; между фактами и догадками; между логикой и верой. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Вадиму Арнольдовичу было так неуютно.

— Поверьте, — Можайский, между тем, постарался дать объяснение своему отказу, — я бы ответил… если бы знал. Не то, разумеется, знал, убил или нет Мякинин собственного брата: это я знаю точно. А то — зачем и как именно. Я не хочу вступать в область ненужных сейчас догадок: вряд ли они нам чем-то помогут. Скажу только, что сделанное Николаем Вячеславовичем, — кивок на поручика, — предположение верно. Наше дело распадается на преступления proи contra: в пользу организаторов махинаций, пожаров, массовых убийств и во вред им. Убийство гимназиста — из второй категории. Об этом прямо свидетельствуют все несуразности, устроенные словно нарочно: место и гибель дачи; страшные уродства, причиненные для того как будто, чтобы тело невозможно было опознать, и не только сваленная тут же, поблизости, гимназическая форма, но и всунутый в карман телеграфный бланк — очень удобно на тот случай, если все-таки форма ничего не подскажет полиции. И даже в этом конкретном убийстве мы, как видите, имеем pro — отягчение, палки в колеса следствию — и contra: любезно предоставленные следствию подсказки. Из этого можно сделать вывод, что убийца, с одной стороны, был тесно связан с нашими основными, если позволите сказать именно так, преступниками, действовал под их влиянием или с вынужденной оглядкой на них, на их мнение, но вместе с тем, и это — с другой стороны, он желал им неприятностей. В сущности, гибели им желал.

Чулицкий фыркнул:

— Догадки.

Можайский не согласился:

— Нет. Исключительно факты. А вот причина, по которой Мякинин-старший все это сделал, и впрямь была бы догадкой. К сожалению, его собственная смерть лишила нас возможности узнать когда-нибудь правду.

Забегая совсем уже немного вперед, отметим для читателя в скобках, что на этот раз Можайский ошибся. Не в том, что убийцей гимназиста был его собственный старший брат, а в том, что причина этого убийства останется неизвестной. Но в тот момент такое предположение казалось Можайскому логичным; у Можайского не было ничего, что могло бы ему позволить надеяться раскрыть и это, быть может, даже не столько таинственное, сколько просто странное обстоятельство.

— Могу сказать только вот еще что. — Юрий Михайлович с сомнением посмотрел на бутылку и стакан, потянулся к ним, но так и не взял, откинувшись на спинку стула и сложив руки на животе. — У Мякинина были помощники. Причем помощники эти замысла погубить предприятие не знали. Они помогли, переломав гимназисту ноги, руки и позвоночник, засунуть труп в какой-то небольшой ящик; возможно — в чемодан. И помогли доставить его в Плюссу.

— Но почему туда?

— Не знаю. Но зато знаю другое.

Доктор, о чем-то вот уже с минуту или две явно размышлявший безотносительно нити беседы, вскинул на Можайского взгляд:

— Что именно?

— Помощники эти — медики. Нам еще и медиков нужно искать.

Инихов, в отличие от Можайского наполнивший свой стакан и пригубивший его, с шумом поперхнулся. Чулицкий, так и не поднеся к папиросе зажженную спичку, замер, а потом рефлекторно дернулся, когда спичка догорела до пальцев. Гесс, все еще, когда Можайский говорил, стоявший, а не сидевший, опустился на стул. А вот поручик, хотя и понявший Можайского неверно, не удивился: придвинув к себе папку с выписками из Архива, он достал одну из бумаг — наугад буквально — и прочитал изумленным коллегам:

— Исследование тела показало, что никаких механических воздействий на него не производилось, равно как нет оснований подозревать и отравление. Преждевременное трупное окоченение и его бо?льшую против среднего в равных условиях продолжительность следует отнести насчет индивидуальных органических особенностей умершего.

Отложив эту бумагу, поручик — также точно наугад — достал из папки другую и тоже ее зачитал:

— Внешних повреждений на теле не обнаружено. Внутренним исследованием никаких патологий, естественных либо вызванных сторонним вмешательством, также не выявлено. Ранние сроки трупного окоченения и его необычную продолжительность можно считать индивидуальной особенностью организма умершей.

Отложив и эту выписку, поручик достал третью, четвертую, и в каждой из них, никак особенно не подчеркиваясь, было неизменное: «ранние сроки трупного окоченения и его продолжительность — особенность организма умершего или умершей».

— Скажите, Михаил Георгиевич, часто ли так бывает?

— Вообще-то, да, мой юный друг. Однако, — доктор поспешил «успокоить» растерявшегося было поручика, — не может быть совпадением то, что всё это наблюдается у всех наших жертв. Это, вы правы, не случайность и не совпадение. Это — следствие воздействия какого-то препарата. Иными словами, без медиков, если вы это имели в виду, тут не обошлось. По крайней мере, тот — или те, — кто всех этих людей убил, знал, как это сделать, не вызывая подозрений при не слишком тщательном исследовании. Но я хотел спросить не об этом.