Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

• Название: История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10
• Автор: Джованни Казанова
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:

— Это г-н шевалье Де Сейигальт?

— Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.

— Не окажете ли честь снова подняться к нам?

— У меня неотложное дело…»

---

После их отъезда из Берлина я стал нежным другом Денис. Наша близость началась после ужина, по случаю конвульсий, которые с ней случились и длились всю ночь. Я провел эту ночь у ее изголовья, и на следующий день я получил истинное вознаграждение, которого заслуживало двадцатишестилетнее постоянство. Наши любовные отношения продолжались вплоть до моего отъезда из Берлина. Шесть лет спустя я возобновил их во Флоренции, и я поговорю о них, когда мы там будем.

Несколько дней спустя после отъезда да Лольо она доставила мне удовольствие отвезти меня в Потсдам, чтобы показать все, что стоило там посмотреть. Никто не мог ничего возразить против нашей связи, потому что она всем говорила, что я ее дядя, и я все время называл ее дорогой племянницей. Генерал, ее друг, в этом не сомневался, или делал вид.

В Потсдаме мы видели на параде короля, командующего своим первым батальоном, в котором все солдаты имели в своих штанах накладные карманы с золотыми часами. Король таким образом вознаграждал их за смелость, которую они проявляли, подчиняясь ему, как Цезарь в Вифинии подчинялся Никомеду. Из этого не делали тайны.

Комната, где мы спали в гостинице, где мы жили, была расположена напротив коридора, по которому король проходил, когда покидал замок. Створки окон были закрыты, и наша хозяйка объяснила почему. Она сказала, что Реджиана, очень красивая танцовщица, жила в той же комнате, что и мы сейчас, и когда король, проходя утром, увидел ее совершенно голой, он приказал, чтобы закрывали ее окна; прошло уже четыре года, как это случилось, но их никогда не открывали. Он испугался ее очарования. Его величество, после своих амуров с Барбариной, стал совершенно негативен по отношению к этому. Мы увидели впоследствии, в комнате, где король спал, портрет этой девушки, портрет Кошуа, сестры той комедиантки, на которой женился маркиз д'Арженс, и императрицы Марии-Терезии, когда она еще была девушкой, в которую желание стать императором сделало его влюбленным.

После того, как мы полюбовались красотой и элегантностью апартаментов замка, было удивительно видеть, как живет он сам. Мы увидели маленькую кровать позади ширмы в углу комнаты. Никакой домашней одежды, никаких домашних туфель; слуга, который был там, показал нам ночной колпак, который король надевал, когда бывал простужен, сохраняя обычно и свою шляпу, что должно было быть неудобно. В той же комнате я увидел стол перед канапе, где у него было все, что нужно для письма, и тетради, наполовину обгорелые; он сказал нам, что это была история последней войны, и что инцидент, когда загорелись его тетради, настолько не понравился Его Величеству, что он забросил свою работу. Но он, должно быть, снова взялся за нее, потому что после его смерти она появилась в публике, но ее не оценили.

Пять или шесть недель спустя после короткого разговора, что я имел с этим знаменитым королем, милорд маршал мне сказал, что предлагает мне место гувернера в новом корпусе благородных кадет — померанцев, который он собирается учредить. Их число определено в пятнадцать человек, он хотел дать им пятерых гувернеров; таким образом, у каждого гувернера будет три кадета, шестьсот экю оклада и общий стол со своими воспитанниками. Шестьсот экю нужны будут этому счастливому гувернеру на то, чтобы одеться. Его единственной обязанностью будет сопровождать их повсюду, также и ко двору в дни приема, одетым в одежду с галунами. Я должен был определиться как можно быстрее, потому что четыре других были уже найдены, и король не любил ждать. Я спросил у милорда, где находится этот коллеж, чтобы посмотреть его местоположение, и обещал ему дать ответ не позднее, чем послезавтра. Мне необходимо было все мое хладнокровие, которое, однако, не в моем характере, чтобы удержаться от смеха при этом странном предложении от человека, впрочем, такого умного. Но мое удивление еще более возросло, когда я увидел обиталище этих пятнадцати благородных юношей из богатой Померании. Я увидел три или четыре залы почти без мебели, несколько комнат, в которых стояла только бедная кровать, стол и два деревянных стула, и юных кадетов, всех двенадцати-тринадцати лет, плохо причесанных и плохо одетых в униформу, всех с физиономиями крестьян. Я увидел их всех вместе, с их гувернерами, которые показались мне их слугами, и которые меня внимательно разглядывали, не смея предположить, что я тот их товарищ, которого они ожидают. В тот момент, когда я собрался уйти, один из гувернеров высунул голову в окно и сказал:

— Вот едет король на лошади.

Е.В. поднялся вместе со своим другом К. Исилиусом, и пошел все проверять. Он меня видел и не сказал мне ни слова. На мне был бриллиантовый крест моего ордена на цепи и элегантный наряд из тафты. Но руки у меня опустились, когда я увидел великого Фридриха в гневе, заметившего ночной горшок, стоящий у кровати кадета, который являл глазам любопытного затвердевший осадок, который должен был источать вонь.

— Чья это кровать? — спросил король.

— Моя, сир, — ответил ему один кадет.

— Очень хорошо, но я не с вами хочу говорить. Где ваш гувернер?

Этот счастливец предстал перед ним и монарх, назвав его хамом, хорошенько намылил ему голову. Единственная милость, что он ему сделал, была та, что он изволил ему сказать, что в его распоряжении есть слуга и в его обязанности входит следить за чистотой.

Увидев эту суровую сцену, я потихоньку отошел и направился к милорду маршалу, поспешая поблагодарить его за прекрасную судьбу, которую приготовило мне небо при его посредничестве. Он должен был рассмеяться, когда я в деталях рассказал ему обо всем увиденном, и сказать, что я прав, отказываясь от такого поприща; но он сказал мне также, что я должен пойти поблагодарить короля, прежде чем покинуть Берлин. Он взялся, однако, сам сказать Е. В., что эта должность мне не подходит. Я сказал милорду, что думаю отправиться в Россию; и стал всерьез готовиться к этому путешествию. Барон Трейден добавил мне смелости, пообещав рекомендовать меня герцогине Курляндской, своей сестре, и я написал г-ну де Брагадин, чтобы тот дал мне рекомендацию к банкиру в Петербурге, который мог бы платить мне каждый месяц сумму, достаточную для проживания там без особых забот.

Приличия требовали, чтобы я ехал туда со своим слугой, фортуна предоставила мне одного, когда я занялся поисками. Молодой лотарингец явился к Рюфин, неся в руке весь свой багаж. Он сказал, что его зовут Ламберт, что он только что прибыл в Берлин и что он хочет у нее поселиться.

— Пожалуйста, сударь, но вы мне будете платить день в день.

— Мадам, у меня нет и су; но я получу, когда напишу, где я.

— Месье, я не могу поселить вас.

Видя, что он уходит огорченный, я сказал ему, что заплачу за него за сегодня, и спросил, что у него в его мешке.

— Две рубашки, — ответил он, — и штук двадцать книг по математике.

Я отвел его в мою комнату и, найдя его достаточно хорошо образованным, спросил, каким образом он дошел до того состояния, в котором находится.

— В Страсбурге, — ответил он, — кадет такого-то полка дал мне пощечину в кафе. На следующий день я нашел его в его комнате и убил наповал. Затем я вернулся в комнату, которую занимал, взял свои книги и рубашки в этот мешок и покинул город, имея в кармане только два су. Я шел пешком, и мне хватило денег до сегодняшнего утра. Завтра я напишу в Люневиль, где живет моя мать, и я уверен, что она вышлет мне денег. Я рассчитываю пойти здесь на службу в инженерный корпус, так как полагаю, что могу быть полезен в этой области, а в крайнем случае пойду в солдаты.

Я сказал, что велю дать ему маленькое помещение для слуг, и дам денег на пропитание, до той поры, пока не придет помощь от матери, как он надеется. Он поцеловал мне руку.

Я не думал, что он обманщик, так как он заикался; но тем не менее я сразу написал в Страсбург г-ну де Соанбургу, чтобы узнать, по правде ли случился тот факт, о котором он мне рассказал.

На следующий день я поговорил с офицером из инженерного корпуса, который сказал, что молодых людей, хорошо образованных, в его полку так много, что их больше не принимают, по крайней мере если они не соглашаются выполнять службу солдат. Мне показалось обидным, что этот мальчик будет вынужден пойти на такое. Я начал с того, что провел с ним несколько часов с циркулем и линейкой в руках, и нашел его ученым; я задумал взять его с собой в Петербург и сказал ему об этом. Он ответил, что будет счастлив, и что он будет служить мне в путешествии в качестве кого хочу. Он плохо говорил по-французски, но поскольку он был лотарингец, я не удивлялся; но поразило меня то, что он не только не знал ни слова на латыни, но когда он писал письмо под мою диктовку, орфография его страдала в каждом слове. Видя, что я смеюсь, он не казался пристыженным. Он говорил, что, учась в школе, он старался овладеть только геометрией и математикой, радуясь, что утомительная грамматика не имеет ничего общего с этими науками. Но этот мальчик, дока в области анализа, был невежествен также и в других областях знания. Он не имел никакого представления о мире и во всех своих манерах и ухватках не отличался совершенно от настоящего крестьянина.