Виктор Митрошенков - Голубые дороги

• Название: Голубые дороги
• Автор: Виктор Митрошенков
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: О войне
• Год: 1976

Автор — полковник авиации — посвящает свою книгу людям этой романтической профессии: летчикам, авиаконструкторам, космонавтам.

В книгу вошли очерки об Антоне Губенко, впервые в истории советской авиации совершившем воздушный таран, о творце первого реактивного самолета В. Ф. Болховитинове, летчике-испытателе Г. Я. Бахчиванджи и других известных и малоизвестных широкому читателю героях.

Значительное место занимают очерки о советских космонавтах В. Быковском, В. Шаталове, Г. Береговом, А. Леонове. Особый интерес представляет хроника последнего месяца жизни космонавта I — Юрия Гагарина.

---

И вот полет! Ощущение неба, простора, волнующее чувство силы и способности совершить нечто необыкновенное…

Еще не остывший от пережитых чувств, Антон Губенко отрапортовал командиру отряда о результатах полета. Тот, глядя мимо него, коротко бросил:

 — Двое суток ареста!

Командир отряда был человек неплохой, но упрямый и резкий, как и сам Губенко.

 — Есть двое суток! Разрешите узнать — за что?

 — За все, что вы творили в воздухе.

 — Я хотел испробовать машину. Всего две лишних фигуры!..

 — Воздушная акробатика не входит в нашу программу. Вы не циркач, а военный летчик. Вас на бис никто не вызывал, понятно? Получите двое суток ареста…

Антон воспринял наказание внешне спокойно. На его взгляд, оно явилось результатом неких противоречий, разрешить которые не в силах ни командир отряда, ни он, Антон Губенко.

Командир прав — налицо нарушение инструкции. Но прав и он — «воздушная акробатика» не самоцель, а путь к профессиональному мастерству. Впрочем, то же самое он пытался доказывать и в школе, но результат был тот же — наказание за нарушение.

Губенко попросил разрешение покинуть аэродром. Вечером к нему пришли товарищи.

 — Брось, Антоха, не унывай, — сказал летчик Стригунов. Человек он спокойный, уравновешенный, но тяжелый, как говорят, на подъем. — Не то еще будет в жизни.

Разговор опять же зашел о полетах и инструкциях.

 — Нас хотят втиснуть в рамки наставления, но они тесны нам! Мне хочется смотреть вперед, жить будущим, а не повторять пройденное.

 — Не было у нас умного человека, а теперь есть. Вот — Антон Алексеевич Губенко! Полюбуйтесь, — пошутил Иван Фролов, затем продолжал серьезно: — Мы у тебя, Антон, вовсе не потому, что ты получил взыскание и тебя надо развлечь. Ты прав: нам надо больше летать, надо усложнять программу, больше вводить боевых элементов. На Дальнем Востоке неспокойно, война может разразиться в любую минуту…

 — Правильно, Иван Константинович, — подхватывает Губенко. — Мы должны летать в любую погоду, в любых условиях, в любое время суток. А мы боимся ночи, как кисейные барышни. Ведь ночь — это гарантия успеха! Но тут есть, на мой взгляд, необходимое условие — уметь летать на бреющем. Поэтому совсем не для эффекта избрал я бреющие полеты! Но чтобы хорошо летать у самой земли, нам нужна «воздушная акробатика». Рискованная фигура у земли получится тогда, когда прочувствуешь ее на высоте.

В этот вечер Антон Губенко пришел к убеждению: необходимо научиться летать ночью! Одержимый безграничной любовью к небу, он доверял не поверхностной интуиции, не хлесткому бесшабашию, а глубоким знаниям, постоянным тренажам, упорству и трудолюбию…

К Губенко росло уважение, росло и недоверие. А Антон жаждал «боя». Ну что ж, решил командир эскадрильи, получай!

Командир эскадрильи Бирбуц, старый опытный летчик, суровый характером, отличался грубоватым бесстрашием и презрением к мелочам. Он даже летал всегда без защитных очков, считая это излишней нежностью. Бирбуц, прежде чем разрешить ночные полеты настырному летчику, лично «свозил» его на короткую ночную прогулку как пассажира.

И вот самостоятельный вылет — тот момент, к которому упорно стремился Губенко! Линия взлета обозначена кострами. Мотор набирает обороты, вдруг брызжет целым каскадом искр! Сердце невольно вздрагивает. Хотя такие хвосты искр — явление обычное, только днем оно проходит не так заметно.

Самолет пролетел костры и попал в совершенную тьму. Ничего, кроме освещенной кабины. Потом на земле стали появляться огоньки. Мысленно представляя карту местности, Антон отмечал: вокзал, дорога. Затем огоньки исчезают, и снова темнота. Черное небо, яркие звезды, как в театре на темном заднике. Для пилота небо неразрывно связано с землей. Он уносит ее с собой и чувствует, ощущает каждую минуту. Горы, леса, строения. Все это поглотила ночь, все, но все это существует, живет в воображении. Иначе нельзя: может возникнуть клаустрофобия — боязнь одиночества, недоверие ощущениям, восприятию. Мозг должен работать на полную нагрузку…

Легкий крен. Прекрасно! Антон с радостью убеждается, что машина слушается хорошо. А теперь маленькую бочечку. Ура! Какая ночь! Можно позволить чуть–чуть акробатики — и никто не увидит.

Уже первый ночной полет принес Губенко известность. Дал право добиваться новых исключений из инструкции. Однако он принес и неприятности. Об этом Антон никому не говорил. А произошло вот что. Снижаясь на малом газу, находясь уже в освещаемой полосе, Губенко вдруг Увидел темный силуэт самолета, который шел поперечным курсом, и где‑то у посадочного знака «Т» они должны были столкнуться. Что за диковина? Кто может ночью заходить на посадку поперек полосы? Срабатывает молнии–носная реакция: уходи в сторону! Но выполнить такой маневр у самой земли не просто! Надо резко увеличить обороты мотора. Пришлось сделать фантастический разворот, который в другой, спокойной обстановке, имея время на раздумья, он просто не рискнул бы сделать. Машина с невообразимым стоном, едва не касаясь крылом земли, медленно ушла в сторону.

Так как это происходило над аэродромом, присутствующие на полетах летчики, техники, мотористы приняли это замысловатое акробатическое па за очередную выходку Антона. В то время слыть воздушным лихачом было не так уж зазорно. О лихачах слагали небылицы, их окружали ореолом славы, им подражали, они становились кумирами молодежи. Среди таких летчиков, проявивших удивительное мужество и мастерство, было немало любителей сенсационной популярности, бесшабашной лихости и неблагоразумного риска. Антон Губенко не относился к числу таких людей. Он был новатором, экспериментатором, человеком поиска, стремившимся соединить технические возможности самолета с тактической необходимостью боя. Он тоже рисковал, во многом был первым, но каждый свой новый полет он готовил так же тщательно, как ученик очередную контрольную работу.

Губенко не был воздушным лихачом, но он еще и не постиг всех тайн летного мастерства, хотя непостижимый его разворот был встречен восклицаниями. Антона поздравляли, называли «лихачом первого класса», «циркачом», «акробатом» и еще как‑то. Никто даже не подозревал истинной причины происшествия: Губенко испугался тени собственного самолета! Даже Бирбуц, который незамедлительно явился и крепко отругал за лихачество.

Летное мастерство лейтенанта Губенко росло. На учениях, показательных полетах он продемонстрировал высокую подготовку, мастерское владение самолетом, снайперскую стрельбу. О нем писали в газетах Дальневосточного военного округа, он был отмечен в приказе командующего, как лучший летчик части. Но и простить ему не могли многого.

II

Командир звена старший лейтенант Челишев в годовой аттестации на младшего летчика авиационной эскадрильи лейтенанта Губенко Антона Алексеевича пишет:

«Обладает силой воли, решителен, упрям, впечатлителен. Как в воздухе, так и на земле недостаточно дисциплинирован… К работе относится легкомысленно и в ней не аккуратен, что объясняется не вполне сложившимся характером… Летает с большим желанием, но полетная втянутость недостаточная. В строю играет машиной (резок в управлении). Расчет на посадку хороший, но техника посадки не отработана. Стрелковая подготовка: стрельба по конусу выше удовлетворительного».

Командир второго отряда старший лейтенант Ковалев соглашается с аттестацией и приходит к выводу: не может быть из Губенко хорошего летчика–истребителя.

Но Антон не хотел отступать от задуманного. Его доводы об усилении летной нагрузки были убедительны и аргументированы. Товарищи верили ему, увлекались его идеями. «Если можно добиться высокого класса пилотирования одного самолета, значит, можно добиться того же и на двух», — решил Губенко и стал тренироваться в совместных полетах с Иваном Фроловым. Это было их тайной, они оберегали ее от всех.

Гарнизонная жизнь приносила Антону свои радости. Он полюбил суровую природу Дальнего Востока. Часто бродил по окрестностям, ходил на рыбалку и на охоту. Все здесь вызывало радость: пологие сопки, чистые реки, тонкоствольные ивы, терпкий багульник.

Гарнизон находился в обособленном, удаленном от жилья месте, и о комфорте или развлечениях можно было только мечтать. Но трудности скрепляли дружбу. Авиаторы своими силами благоустроили гарнизон. Посадили деревья, улучшили дороги, оборудовали гарнизонный клуб. Они были горды тем, что здесь, в глухой тайге, они представляют свою Родину.

Этот день был одним из самых обыкновенных, хотя закончился он для Антона самым неожиданным образом. После дневных полетов в клубе чествовали ударников гарнизона. Лучшие летчики, техники, мотористы получали книжки ударника, почетные грамоты, премии.

Губенко поймал себя на том, что ждет, когда назовут его фамилию, и, почувствовав неловкость, поспешно вышел из зала. Постоял в пустом фойе, поднялся по боковой лестнице на второй этаж, остановился перед первой попавшейся на глаза картиной с одним желанием — успокоиться, понять то, что происходит в душе. Обычная зависть, желание быть первым? Или стремление постичь все тайны пилотажа, подчинить себе небо, как мечтал еще в детстве?.. Антон не слышал шагов, резко обернулся на знакомый голос.