Виктор Митрошенков - Голубые дороги

• Название: Голубые дороги
• Автор: Виктор Митрошенков
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: О войне
• Год: 1976

Автор — полковник авиации — посвящает свою книгу людям этой романтической профессии: летчикам, авиаконструкторам, космонавтам.

В книгу вошли очерки об Антоне Губенко, впервые в истории советской авиации совершившем воздушный таран, о творце первого реактивного самолета В. Ф. Болховитинове, летчике-испытателе Г. Я. Бахчиванджи и других известных и малоизвестных широкому читателю героях.

Значительное место занимают очерки о советских космонавтах В. Быковском, В. Шаталове, Г. Береговом, А. Леонове. Особый интерес представляет хроника последнего месяца жизни космонавта I — Юрия Гагарина.

---

В бою не было ему равных. Когда над аэродромом Грязное завязался воздушный бой, Гулаев ворвался в гущу кувыркающихся истребителей, норовя достать ведущего вражеской группы. Это ему удалось. Враг был уже в севке прицела, еще немного, какое‑то мгновение — и свинцовые трассы понесутся в фашиста. И тут краем глаза он увидел, что над самолетом командира навис немецкий… Гулаев бросил свою машину наперерез. Фашист открыл огонь. Самолет Гулаева дрогнул, свалялся на левую плоскость и стал беспорядочно падать. Враг не мог не поверить в достоверность падения и отвалил в сторону, хотя Гулаев только имитировал падение машины. У земли он развернулся и снова ринулся в гущу боя.

В июле начались бои за освобождение Белгорода. А в небе разгорелась борьба за полное и безраздельное господство в воздухе. Летали наши непрерывно. Однажды колонна фашистских самолетов появилась в районе Гостинищево. Двенадцать советских истребителей, ведомых Гулаевым, вступили в бой. Двенадцать против двадцати пяти! Эта схватка длилась двенадцать минут. Пятнадцать самолетов сбили наши летчики. Из них четыре — Гулаев. Через несколько дней ему присвоили звание Героя Советского Союза.

Три года Гулаев воевал в составе 2–й воздушной армии. Менялись полки, дивизии, операции: Корсунь–Шевченковакая, Ясско–Кишиневская, Берлинская… Но незыблемой оставалась его неустрашимость, его товарищеская верность.

Когда я увидел желтые архивные листки с выцветшими чернилами, на меня пахнуло суровой действительностью войны, смертью, окопами. Там воину говорили только правду, только то, чего он стоит, ничего больше. Скупы и правдивы строки характеристики.

«Ищет боя и навязывает его противнику», — писал командир полка Валентин Фигичев. Но не писал Фигичев, как Гулаев прикрывал в бою своим самолетом командира полка.

Войну Гулаев закончил в Праге. Потом учился в академии. Стал генералом. Был делегатом многих съездов партии. Изучив новые самолеты — сверхзвуковые истребители, летает в любых метеорологических условиях днем и ночью.

Среди встречавших Быковского был и Василий Игнатьевич Воронович — живая легенда нашей лейтенантской юности. Но перед тем как рассказывать о нем, несколько слов о другом выдающемся летчике, предшественнике Вороновича — нашем первом командире полка Иване Михайловиче Холодове.

Говорят, самая первая встреча помнится долго. Я этим не могу похвастать. Все получилось как‑то буднично, неброско. Когда мы, лейтенанты, прибыли в полк, стоял тихий осенний вечер. Солнце разлило на горизонте золотисто–алый закат, и вся округа — низкий кустарник, лощины, буераки и река — все застыло в немом благоговейном оцепенении. Это не вязалось с тем, что мы ожидали увидеть.

И вдруг на землю легли громовые раскаты, откуда‑то из‑за одноэтажных домов, прочертив расцвеченный горизонт, выскочил истребитель и почти вертикально ушел ввысь. И еще долго слышался он в темно–серой пелене неба. Для меня, как и для моих товарищей, молодых лейтенантов, все было ново. В нас пробудилось романтическое чувство. Мы были, как говорится, на седьмом небе.

Но встреча с командирам полка поначалу разочаровала. Он принял нас утром. Невысокий узкоплечий подполковник, тряхнув рыжей шевелюрой, усадил нас на старый диван и попросил подождать. Он разговаривал по селектору, потом кому‑то звонил и все делал быстро, без наигранной солидности, соответствовавшей — в нашем понимании — его должности. Я же представлял командира полка совсем иначе. Он непременно имел большой рост, был плотным, с проседью в волосах, медлительным. Иначе за что же его называть Батей?..

Нашего командира Батей не звали. «То ли солидностью не вышел, — размышлял я на том диване, — то ли недобрал мастерства». Восхищение мое померкло, и воображаемый образ командира потускнел.

Нам еще никто не успел рассказать о командире полка. Не знали мы, что пришел он в авиацию в 1934 году, прочитав о первых Героях Советского Союза. Николай Каманин стал его кумиром. Тогда комсомолец Холодов даже мечтать не смел, что жизнь сведет его с Каманиным; мало того — они станут друзьями.

Иван Михайлович. Так все звали командира. Мы еще не привыкли к этой авиационной упрощенности. Мы были «салагами» — новичками, и то, что создавалось годами, вырабатывалось суровой профессией, были бы рады поломать лишь потому, что это не отвечало нашим мальчишеским представлениям о полковой иерархии. Между авиаторами существуют отношения искренней и крепкой дружбы. Они воюют в воздухе, но учатся не бросать в беде товарищей и «а земле.

В тот первый день подполковник Холодов рассказал нам об истории полка, его традициях, о наших будущих товарищах. Говорил тихо, просто, доверительно. В кожаной куртке без всяких знаков различия, он походил на велосипедиста.

Так мы начали службу. Сдача зачетов, полеты, полеты, полеты… Летчики не устают от полетов.

Командир всюду был с нами. Когда бы полеты ни проходили: днем ли, ночью ли, Холодов был а СКП[1] или летал. Он был неутомим, заботлив, нераздражителен; весь гаев его, если и прорывался изредка, выливался в словах «елки–моталки».

Как‑то капитан Иван Вакуленко при посадке промазал, выкатился за полосу, погнул щитки на стойках шасси. Командир вызвал летчика к себе. Высокий упитанный Вакуленко, сгорбившись, стоял перед маленьким Холодовым. Всей своей фигурой Вакуленко показывал, как виноват и раскаивается. Командир молчал. Вакуленко переминался с ноги на ногу, нервно двигал плечами и изнывал от желания получить любое взыскание — только бы избежать этой пытки молчанием.

 — Эх, Иван Романович! — больше Холодов ничего не сказал.

Чем больше мы узнавали командира, тем лучше понимали, почему его зовут просто Иван Михайлович. В этом было что‑то от сыновнего отношения к нему: ведь мы только учились летать и жить, а этот человек стоял перед нами уже сформировавшимся в каком‑то своеобразном совершенстве — отважный, сильный и добрый.

Была в характере Ивана Михайловича и еще одна замечательная черта. Где бы он ни служил — он всюду служил основательно. Приезжал не на время, а навсегда, приезжал не пожить, а обжить. Он все подчинял будущему. «После нас хоть потоп» — этого он не признавал. Зато был убежден, что те, кто приедет на это место после него, должны жить лучше. Он строил дома, прокладывал дороги, сажал деревья. Военные в своих командирах любят эту черту. А появилась она у него с войны, после разрушений, на которые он за эти годы насмотрелся.

На втором месяце войны полк, в котором служил Холодов, был поставлен на охрану неба Москвы. Дежурства, полеты, потери… Холодов сражался и наблюдал, думал. Ненависть, злость — этого еще мало для победы над врагом. Только мастерство могло принести победу. И Холодов учился.

4 марта 1942 года ему присвоили звание Героя Советского Союза. Обил Иван Михайлович 26 немецких самолетов. Стрелял из любого положения, чаще всего — в упор, таранил, пока была возможность бить — бил врага нещадно.

Иван Михайлович стал нашим другом. Мы радовались такому наставнику, стремились чаще бывать с ним. Он умел чувствовать людей, угадывать в них талант. Например, много внимания он уделял летчику Любченко, помогал ему в трудные минуты. Слава Любченко прежде был механиком, но увлекся авиацией и поступил в летное училище. Летал он хорошо, имел, как говорят, свой почерк. Иван Михайлович пророчил ему большую дорогу в авиации и не ошибся. В 1967 году Вячеславу Сергеевичу Любченко, полковнику, летчику I класса присвоено звание «Заслуженный военный летчик СССР».

Год службы пролетел незаметно. Иван Михайлович был назначен с повышением. Вот так: жизнь еще состоит и из расставаний. К каждому имел дело Иван Михайлович, каждому сказал доброе слово. По старой традиции полк построили на ВПП[2]. Вышел Иван Михайлович вперед, снял папаху (он стал полковником), а оказать ничего не может — горло стиснуло. Обвел взглядом строй, самолеты, посмотрел на дымку, стелющуюся у реки. Так он смотрел, когда начинали полеты, словно и сегодня еще хотел летать. Долго стояли друг против друга Иван Михайлович и мы — летчики, техники, механики.

В авиации не плачут. Слезы там редки, потому они особенно уважаются. Слезы — не слабость. В данном случае — преданность. Полковник плакал, не стесняясь слез.

Командиром полка был назначен полковник Воронович. Высокий, подвижный, с лицом немолодым, в глубоких морщинах, он тоже стал другом и наставником молодых офицеров.

Из всех молодых летчиков Воронович сразу выделил Быковского. Произошло это вот как. Ни один вид спорта не был так популярен в полку, как футбол. Играли в футбол все. Однажды решили офицеры на свои деньги приобрести форму. Но — командир есть командир. Он должен отличаться от рядовых футболистов. Бутсы всем купили черные, а комполка, Василию Игнатьевичу, — желтые. Это дало своеобразный психологический эффект: он их не надевал. На стадион полковник приходил, неся бутсы в руке. Бережно ставил их на скамейку, а сам отдавался организаторской деятельности.