Паоло Мантегацца - Физиогномика и выражение чувств

• Название: Физиогномика и выражение чувств
• Автор: Паоло Мантегацца
• Жанр: Психология, социальное
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-98857-176-6

Эта книга посвящена исследованию человеческого лица и человеческой мимики. К талантливым авторам-популяризаторам, от которых можно многому научиться, относится итальянский писатель XIX века, профессор флорентийского Музея естественных наук, Паоло Мантегацца. Его перу принадлежит ряд популярных и вместе с тем вполне удовлетворяющих научным требованиям сочинений по психологии, на темы весьма интересные, а именно о природе удовольствия, о природе страдания и т. п., – сочинения, которые содержат в себе всегда и краткую историю изучаемого вопроса, и изложение автором множества своих и чужих интересных наблюдений в данной области.

Сочинение это представляет не только общий интерес для всей образованной публики. Оно может быть полезно и назидательно в особенности для педагогов, стремящихся серьезно поставить дело воспитания юношества, для живописцев, ваятелей и вообще художников, изучающих и изображающих человеческие типы, и, наконец, для актеров, стремящихся воплотить в живые образы бессмертные типы драматического искусства.

---

Слабое впечатление оставляет нас почти в совершенном покое, между тем как сильное волнение производить целый ураган мимики. При чрезмерном напряжении отраженного тока в центробежном направлении мышцы приходят в тоническое сокращение, и тогда получается чрезмерное мимическое выражение, похожее на столбняк.

Мысль, как явление по преимуществу математическое, всегда сопровождается менее распространенною мимикою, нежели чувство.

Чтобы убедиться в различии той роли, какую играют в мимике мысль и чувство, достаточно сравнить оратора, читающего свою речь, с оратором, свободно отдающимся своему вдохновению в речи. В первом случае жесты редки, заучены, холодны, часто неуместны, несвоевременны. Во втором случае мимика сильна, действительна, широковещательна. Такому различию мимики вполне соответствуем и эффект слова прочитанного или же слова сказанного. Никакая книга никогда не может заменить изустного рассказа или урока. Хотя мы иногда и проклинаем тот культ нашего века, который состоит в поклонении парламентам и речам, но должно признаться, что устная речь (parole parlée) – одно из самых сильных орудий человека. Все религии и многие философские школы основались более при содействии устного слова и даже при участии мимики, чем посредством книг.

Между книгой прочитанной и книгой пересказанной нет ни какой разницы в идеях; но эти идеи, выходящие из уст воодушевленного ими человека, доходят до мозга толпы путем уха, представляющего широкую дорогу для чувства. Слово писанное, напротив, холодно; оно доходит до мозга через глаз, представляющий собою орган интеллектуального восприятия и мало чувствительный. Это, может быть, одна из причин, почему слепой чувствует себя менее несчастным, нежели глухонемой. Этот последний лишен душевных движений, тогда как другой лишен только возможности видеть формы.

Слово произносимое имеет значение по преимуществу апостолическое: его видят, его чувствуют, оно является животрепещущим и схватывается целиком, проникнутое впечатлениями и парениям человеческого духа. Возьмем несколько примеров из различных сфер, чтобы убедиться в справедливости того, что я говорю.

Скажите громко среди толпы: «Пожар! Пожар!» или же начните кричать, бежа и жестикулируя: «Горим! Горим!» В первом случай многие останутся на месте, станут расспрашивать, узнавать. А во втором случае произойдет всеобщая и неудержимая паника – спасайся, кто может! Жест – акт более автоматичный, нежели слово, и потому легко увлекает к автоматическому подражанию. В этом можно убедиться, вдруг раскрыв, напр., зонтик на улице в пасмурную погоду, когда дождь еще не идет, или в омнибусе хватаясь рукою за кошелек, как бы для расплаты за место: вы увидите, что многие вслед за вами тоже раскроют свои зонтики и многие полезут к себе в карман за кошельками – по чисто автоматическому подражанию.

Припомните суматоху, появившуюся однажды в одном немецком театре, где случайно в тоже время был в местах на балконе и олимпиец Гёте. Едва только он встал и сделал жест для успокоения волнующейся и бушующей толпы, как вдруг всё стихло, как бы по волшебству, хотя он не сказал еще ни одного слова. А если бы, наоборот, он заговорил, не вставая и без жестов, – эффект был бы гораздо слабее, а может быть и ни какого бы не было.

Все великие ораторы обладают мощной мимикой, усиливающей действие их слова. У многих есть известный жест, или какое-нибудь привычное машинальное движение (tic), необходимое для плавной и блестящей речи. Мингетти, напр., не мог говорить иначе, как держа в руке нож для разрезывания книг. Несчастный Борджио, трагической памяти, имел привычку поднимать ногу и теребить нижний край панталон, чтобы говорить красноречиво.

Друг, отличающейся крайнею назойливостью, красноречивым письмом просит у нас денег, и мы не решаемся дать их. Приходит другой к вам самолично и, благодаря жалостным жестам и удачной мимики, получает тотчас же то, чего первый не мог получить.

Женщина, устоявшая против сотни соблазнительных писем, сдается иногда при первом страстном взгляде, при первой любовной ласке.

Сочувственная связь психических актов между собою зависит, может быть, от аналогии их внутренней природы и вероятно также от тождества или сродства мимических центров, которые их воспроизводят. Интеллектуальный акт вызывает мысль; одно волнение вызывает другое; одно автоматическое движение сопровождается другим, таким же движением.

Если от индивидуальных фактов мы перейдем к великим фактам социальной и народной жизни (этническим), мы увидим, что везде оправдывается тот же закон. Чем ярче какой-либо народ воспринимает впечатления, тем богаче и выразительнее его мимика. Можно убедиться в этом, присмотревшись в галерее картин и статуй, – как люди различного характера и различных рас относятся к какому-нибудь потрясающему сердца художественному произведению.

Однако же, эта столь интересная сцена сравнительной мимики, вместо того, чтобы вызвать аналитическое, глубокое изучение особенностей психического строя различных семейств человеческих, по большей части дает только повод к международным остротам. Мы, напр., люди с живою мимикою, говорим про англичан, что они ничего не чувствуют! А они о нас говорят: «Это шуты какие-то!» Между тем и та и другая насмешка одинаково неосновательны. Нервная клетка итальянца моментально разряжается от накопившейся в ней энергии в центробежном направлении, и беда ей, если бы тысячи телеграфических нитей мимики не образовали собою предохранительного клапана! А нервная клетка англичанина заряжается глубоко и медленно, она сдерживает лучше нарастающую силу. Но люди, должно быть, до конца веков, вместо того, чтобы взаимно изучать друг друга для лучшего понимания, чтобы лучше любить и уважать друг друга, будут продолжать бросать друг другу в лицо эти международные оскорбления, которые резюмируются в таких более вульгарных выражениях: «Это гений, но он сумасшедший», или «Это человек счастливый, но он глупец!»

В мимике есть явления, не относящиеся прямо к условиям защиты, а относящиеся к разряду тех многочисленных сочувственных актов, какие встречаются в различных сферах нервной системы. Если не иметь постоянно в виду сочувственного автоматизма многих жестов, то половина всей мимики останется непонятною. Точно также, не изучив контраста между нашей волей и автоматизмом, невозможно понять всех оттенков, видоизмененных результатов выражения.

Вот четыре различных явления, как примеры того, что мы утверждаем:

– собака, видя вкусный кусок мяса, тотчас наставляет уши в направлении к желанному куску;

– играющий на бильярде, следя за шаром, пущенным им не по надлежащему направлению, показывает глазом, губами, часто всем телом, направление, по какому он должен бы идти;

– портной, прилагая все свое внимание к разрезыванию дорогой материи, сопровождает движение своих ножниц синхронным движением челюстей;

– гребец в лодке часто сопровождает каждый удар весла движением губ.

Когда обращают внимание на какой-нибудь мимический акт, чтобы изучить его, он почти всегда уклоняется от своего самородного, естественного проявления; это можно видеть почти ежедневно на зевоте, которую докучливый наблюдатель сразу останавливает.

Окинув одним взглядом весь мир живых существ, можно сказать, что мимика является тем более интенсивною и тем более разнообразною, чем выше и чем развитее животное в социальном отношении. И устрица имеет свое мимическое выражение боли, но отсюда еще очень далеко до мимики Ниобы и Лаокоона.

Богатству мимики всегда соответствует известное совершенство анатомического строения. Мимика белого человека выше мимики негра, а мимика последнего выше мимики обезьяны, и потому именно, что мышцы лица оказываются более и более развитыми по мере перехода от человекоподобной обезьяны к человеку арийского племени. Весьма вероятно, что у некоторых великих драматических актеров и вообще у людей, умеющих мимикою лица подражать гримасам животных и самым разнообразным волнениям, существует более тонкое и более совершенное распределение работы, благодаря анатомическому устройству лицевых мышц. Вот что об этом пишет Бишоф:

У моей молодой шимпанзе, также как у орангутанга и гиббона, вокруг всей круговой мышцы век, мышц круговой рта и ланитной есть особые мышечные волокна, которым можно было бы дать такие же названия, как и соответствующим мышцам человеческого лица. Но такое тождество трудно доказать, так как упомянутые мышечные волокна вовсе не изолированы от прочих волокон названных мышц. То же самое замечается и у других обезьян, – и я полагаю, что это обстоятельство согласуется с прежним мнением, что человек отличается от всех животных, включая сюда и наиболее развитых обезьян, именно большим развитием и более совершенным обособлением лицевых мышц. Правда, обезьяны сильно гримасничают и выражают энергично на своем лице низшие страсти сильного желания и гнева; но мимика нашего лица, передающая верно и характерно все волнения и страсти, стоит настолько выше, насколько у нас развитие лицевых мышц совершеннее, чем у обезьян[48].