Лидия Чуковская - Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

• Название: Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
• Автор: Лидия Чуковская
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-86793-879-6

Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.

Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.

---

Между прочим, не слыхали ли Вы случайно, жив ли Г. О. Мишкевич? Здоров ли этот почтенный старец?

569. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

18.07.85.

Дорогая Лидочка!

Валентина Андреевна Биличенко — человек искренне любящий искусство. Клуб, в котором ей удалось «выбить» 6 комнат для музея, обслуживает учащихся ПТУ. Если не ошибаюсь, там много лет работал, вел литкружок Давид Яковлевич[770]. Я не один раз намекал ей на одиозность сочетания инициалов А. А. и А. А.[771] Может быть, по относительной молодости своей она не слышит странности этого сочетания. Только радуется, что музей будет.

Жив ли Мишкевич, я не знаю. И никто из людей, с кем я общаюсь, этого не знает и знать не может.

570. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

30/VII 85.

Дорогой Алексей Иванович.

Вы спрашиваете, как поживает Клара Израилевна? Да трудновато. На плечи ей 2 г. назад лег новый груз: внук.

Один из результатов: дом К. И. своими двумя этажами все более тяжко ложится на Люшину поврежденную спину.

Когда я получила Ваше письмо с укором, что мы с Люшей не поздравляем Машеньку с днем ее рождения, — мы сразу кинулись к «Нашей Маше» и установили этот день. Потом пришло Ваше письмо Люше, где Вы прямо указываете дату. Спасибо. Мне в самом деле горько, что я могла огорчить Машу.

И еще, дорогой Алексей Иванович, зачем Вы разъясняете мне, как Вы — и все Ваши знакомые — далеки от общения с почтенным старцем? Помню ясно — в своем письме к Вам я писала: «не знаете ли Вы случайно, жив или нет Мишкевич». Случайно всякий может знать о своем согражданине, жив он или помер. Вот я, например, даже сидя в Москве, случайно узнала: он жив. (Прочла в «Новом Мире» рецензию на какую-то его книжонку; совпадение вдвойне странное, потому что давно уже я никаких журналов не читаю и не перелистываю.) Жизнь переполнена случайностями.

571. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

10/VIII 85.

Дорогой Алексей Иванович.

Разумеется, если все Машенькины дни рождения праздновались в Луге — или вообще не в Питере — то я ни на одном из них не была.

Но вот моему вопросу: помнит ли она свое четырехлетие? — Вы удивляетесь напрасно. Почему бы нет? Разные люди помнят себя с разного возраста. Не подряд, конечно, а молниями, кадрами, пятнами. Я помню многое из своей жизни не только в 3 года, но и раньше. (Мы живем на Суворовском пр. 40 а, няня водит нас в Таврический сад. У меня «шум сердечный», и, т. к. я огромная и тяжелая, швейцар, а не няня, на руках несет меня на наш 4-й — или 5-й? — этаж. Я помню его бороду и пуговицы. Помню свой тогдашний капор.) Совершенно ясно помню тот день, когда мама вернулась из больницы с новорожденным Бобой. Мы живем на даче Анненкова. Помню, как папа несет пакет, а мама потом разворачивает и показывает братца — мне и Коле. Мне он совсем не нравится, но я уже смекаю, что выдавать это чувство нельзя. Мне тогда 3 года и 1 месяц.

Так что вопрос мой к Маше: «помнишь ли ты» не был глуп — в четыре года можно помнить — но я перепутала дату праздника — в чем и приношу свои извинения.

Примешивается и еще кое-что (семейная традиция): К. И. никогда не помнил и не праздновал и до старости не хотел праздновать ничьих дней рождения. Ни Колино, ни мое, ни Бобино рождение у нас в семье никогда не праздновалось. В день рождения нашей мамы папа, помню, дарил ей цветы (в горшках), которые она очень любила. Свой день рождения начал праздновать лет с 40, да и то не всегда. О наших говорил: «почему я должен дарить своим детям подарки именно в эти дни? Я их люблю одинаково в любые дни!» Так что семейной традиции «поздравлять в дни рождения» у нас, увы, нет! (Я в этом отношении мыслей К. И. не разделяю.) Сам он полюбил свои 1 апреля уже в старости. «Люблю подарки! — говорил он. — В этот день я смотрю всем приходящим в руки»… Странная существует запись у него в дневнике. Дело в том, что он ведь и праздничных застолий не признавал. И вот — Мурочке нашей 2 года. Ее он любил больше, чем всех нас троих, взятых вместе. И вот мама устраивает праздник: Мурочкин день рождения. Ей два года. Пироги, дети, подарки, друзья. Запись К. И.:

«Мурочкин день. День для меня светлый. Но ненавижу столь организованное безделие»[772].

_____________________

Свой день рождения я начала праздновать, когда вышла замуж, когда подружилась с Ал. Иос., Т. Г. и Зоей Моисеевной. Ходила к ним в их дни, и они ко мне — в мой. (Это еще на Манежном.) Приходил с ними и С. Я. — прелестно пел песни… Потом, уже у Пяти Углов, трижды праздновала свой день: в последний раз в 37 году. Затем отменила (для себя) этот праздник навсегда. (А когда еще праздновала — никаких телеграмм от родителей или братьев никогда не получала.)

Люшин праздновали и празднуют — но без меня. Потому что день 6 августа для меня траурный[773]. Дарю что-нибудь Люшеньке, но на ее празднике не присутствую.

_____________________

Да, память — сложная и странная вещь. Вы прислали недавно Люше (для архива К. И.) воспоминания Рисса о «Дюймовочке»[774]. Фамилию эту смутно помню, но фамилия ничего не говорит мне. Так вот: в его воспоминаниях решительно все перепутано. Вижу я — не нарочно эта ложь, а просто ему уже изменила память. Для меня же незабываема «Дюймовочка» и все, что связано с нею, потому что писала «пьесу» (совместно с Андерсеном!) я. Да, да — вундеркинд. Училась я тогда в Таганцевской гимназии (угол Моховой и Пантелеймоновской. Там теперь почта). Все актеры (девочки; мальчик — один) наш класс. Ставил — К. И. Декорации писал Ю. Анненков (да, да, тот, кто иллюстрировал «12» Блока). Он — приятель К. И. и наш сосед (Кирочная, 9 или 11). Мы еще тогда не были всей гимназией переведены в Тенишевское училище (мужское, рядом), но, по ходатайству К. И., нам для спектакля был предоставлен Тенишевский зал (да, да, тот самый, где шел когда-то «Балаганчик» Блока, где читал Маяковский, где К. И. и многие другие читали публичные лекции). У меня хранится фотография: после премьеры сняты все актеры в костюмах — а справа сидит К. И., слева — Юрий Павлович. На обороте мною записаны (тогда же) имена всех актеров, — да я и так всех помню. Дюймовочку играла вовсе не какая-то Люся (как пишет Рисс), а Таничка Ткаченко, о которой К. И. говорил (тогда), что в ней сидят 5 Савиных и 3 Коммиссаржевских. Я играла лягушку — так и стою там в брюках и в зеленом сюртуке. Старуху — Нина Вейтбрехт (в будущем — плохая драматическая актриса и жена Черкасова). Таничка сделалась потом актрисой-«травести» в ТЮЗ’е… Ну, так я могу без конца… Он пишет, что «Дюймовочку» К. И. поставил в Доме Искусств… Этого никогда не было.

Когда Таганцевскую гимназию объединили с Тенишевским Училищем («15 единая трудовая школа»), мы с Колей написали пьесу «Каракакула». (Он — стихи, я — прозу.) Действие происходит в аду. Шура Зархи играл черта, влюбленного в принцессу Чертеццу, и, накануне самоубийства, должен был у самой рампы сказать: «Не вините никого в моей смерти». На всех репетициях говорил: «Не винуйте», за что и получал тычки и пинки от режиссера Лели Арнштама. (Оба, впоследствии, кинорежиссеры.)

Афиши были такие:

К черту Мольеров, Шекспиров, Островских!
Зал загремит от неистового гула,
Когда увидит пьесу Чуковских
          Каракакула!

Во как!

Рисс пишет, будто о «Дюймовочке» развешаны были афиши на улицах. Этого никогда не было: афиши — в двух наших школах; зрители — учащиеся двух школ и некоторые родители.

_____________________

Правил ли К. И. текст моей «Дюймовочки»? Да, но немного. Устранял переводческие обороты речи.

_____________________

Вы можете говорить о моих суждениях Риссу или нет — как Вам удобнее. Можете и не говорить.

_____________________

Вопросы к Вам: были ли Вы когда-нибудь знакомы с поэтессой Н. Грудининой? Член Союза Писателей; руководительница литературных кружков на заводе «Светлана» и во Дворце Пионеров. (В 1964 г.) Я ее стихов никогда не читала, а встречалась с ней раза три[775]. Знали ли Вы ее и не знаете ли, что и как с ней сейчас, то есть жива ли?[776] В последней писательской книжке ее почему-то нет.

Вот какое письмище я накатала!

Милый Алексей Иванович! Я на Вас никогда не сержусь — не за что!

PS. Из-за отсутствия семейной традиции я так и не научилась вовремя поздравлять. С тех пор как мы с Ал. Иос. в разных городах, я, вне всяких ссор, то поздравляла ее, то нет. То же с Гершем Исааковичем. Мы были безоблачно дружны 49 лет. В особенности в последние лет 7, когда он стал главным консультантом по работам молодых физиков о Мите. Мы часто говорили по телефону, всегда переписывались, да и в Москву он приезжал часто. Но увы! Я то поздравляла его, то нет. И в последний год его жизни — 1984 — забыла… и не перестаю угрызаться. Хотя он меня не упрекал, а только острил по этому поводу.

572. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

26.08.85.