Лидия Чуковская - Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

• Название: Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
• Автор: Лидия Чуковская
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-86793-879-6

Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.

Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.

---

Вам могут сказать, что направление статьи имеет характер односторонний, что о недостатках книги Вы говорите с блеском и пафосом, а о достоинствах цедите сквозь зубы. Не кажется ли Вам, что так оно и есть? Антикритик легко придерется, например, к последнему разделу Вашей статьи, где Вы, положительно оценивая чуть ли не добрую половину книги, прибегаете в этой оценке почти к тем же ярлычкам и трафаретам («безусловная ценность», «отдельные интересные наблюдения», «представляет ценность» и т. д.), против которых с таким гневом выступили выше.

Мой Вам совет — развить елико возможно эту, позитивную часть статьи. Кроме того, — не смирите ли Вы несколько свой гнев? Кстати, самое слово «гнев» в финальной части — слишком уж громкое и грозное. Смягчил бы я на Вашем месте и другие выражения, вроде «грозная опасность» (стр. 23), «немощь мышления» (стр. 17) и т. п. Бейте во всю силу руки, по заслугам, говорите все, что думаете, но все это чуть-чуть спокойнее и доброжелательнее. Именно чуть-чуть, потому что гнев у Вас перехлестывает через край не так уже часто, но все-таки перехлестывает.

Не обвинял бы я авторов сборника в «формализме», не хвалил бы библиографию, составленную О. Хузе, ибо работа эта сделана тяп-ляп, она неточна, неполна, в ней много ошибок.

Александра Иосифовна говорила мне, что статья Ваша уже набирается, и я не уверен, успеете ли Вы использовать мои замечания и пожелания, если душа Ваша их примет. Если успеете — сделайте, прошу Вас. И для того чтобы уберечь себя хотя бы от справедливых нареканий, и для пользы дела вообще.

Буду рад, как всегда, получить от Вас весточку. Не сердитесь на меня, если что-нибудь в моих читательских замечаниях показалось Вам вздорным и неверным.

60. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

12 мая 1955.

Дорогой Алексей Иванович.

Спасибо, что прочли, спасибо, что написали так подробно. Вы чуть-чуть не опоздали. Но так как вчера статья (по-видимому, происками Кривицкого) из номера шестого снята — теперь уже торопиться особенно некуда. Меня уверяют, будто она пойдет в седьмом, но я не верю[118]. Удалился — или удален? — из редакции Дементьев, главный ее проповедник и защитник.

Впрочем, 90 % из Ваших пожеланий, милый друг, я исполнила еще до того, как получила Ваше письмо, 90, а может быть, и 99.

Немощь мысли — убрано, заменено.

Гнев — заменен грустью.

Перечисление их «интересных» статей заменено целой страницей разбора.

Грозной опасности — нет, ошеломляющей неграмотности — тоже.

Вся страница насчет того, что в Ленинграде, очевидно, плохо обстоит дело с воспитанием, о чем напрасно умолчали Макарова и Лесючевский, — удалена.

Удалено также все о Маршаке (это по настоятельному требованию редакции).

Если статья пойдет (на что не надеюсь), уберу также, по Вашему совету, похвалу библиографии Хузе.

Единственное, с чем я не согласна, дорогой Алексей Иванович, — это с Вашим упреком в том, что я упрекаю их в формализме. У меня написано ясно:

«Эти позиции можно назвать формалистическими, да притом от них веет не литературным формализмом, а каким-то еще худшим — канцелярским».

Не ясно ли, что я говорю о бюрократизме, а отнюдь не о той высокой болезни, которой хворали когда-то некоторые крупные советские литературоведы?

И еще одно несогласие с Вами. Почему Вы пишете о Гроденском, что он человек умный и пр., но только «не владеет слогом»? Какой уж тут слог! Быть может, он и умен, и порядочен, но вопиюще неграмотен и не смеет быть редактором. Ведь это он написал:

«Овладение человеком погоды» — и многое другое. Какое же он имеет право писать о мастерах — Ильине, Паустовском — и редактировать чужие статьи? Он не слогом не владеет, а грамматикой.

Да, еще: теперь у моей статьи есть подзаголовок — «Заметки о языке критических статей».

Вы пишете, что я авторов статей упрекаю в трафаретах, а об их хороших статьях говорю тоже трафаретами. Мне кажется, Ваша параллель не правомерна (и не только потому, что в новом варианте я сделала свой разбор конкретнее): разбор книг — их прямая задача, моя же не столько разбор их статей, сколько разбор языка их статей.

_____________________

Ну бог с ними.

61. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Комарово. 25.V.55 г.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Пишу Вам из Комарова, куда я приехал в надежде отдохнуть, подлечиться и поработать.

Простите, дорогая Лида, что я с такой безобразной самоуверенностью выступил с замечаниями по поводу Вашей статьи. Статья мне очень понравилась — и не могла не понравиться — Вы это хорошо знаете. Мотивы, которые мною руководили, я изложил в том же письме.

В частности, за Гроденского я вступился потому, что на совершенно безоблачном фоне, т. е. на пустом месте ленинградского Детгиза, он действительно выглядит думающим, знающим и кое-что понимающим. Уже одно то, что он пишет статьи и его печатают, выделяет его из общей редакторской массы. Какая-нибудь рядовая (но при этом ответственная и сволочная) редакторша — Калмыкова или Страшкова — в критический сборник и не сунется. Вот Вам уровень!

Но — безграмотный редактор остается безграмотным и среди папуасов. Это я понимаю. Здесь Вы правы.

А вот с «формализмом» — не согласен, что-то мне ухо здесь КОЛЕТ. И у Александры Иосифовны (не знаю, написала ли она Вам об этом) тоже.

В чем дело — объяснить трудно. Вот представьте себе, что Вы читаете в какой-нибудь критической статье: «от стихов NN веет не „чуковщиной“ и не „маршаковщиной“, а чем-то ЕЩЕ ХУДШИМ — передовой статьей районной газеты»…

Все дело, по-видимому, в «еще худшем». И не много ли чести Хузе, Макаровой и Шиллегодскому, когда их ставят в ряд (хотя и на самый край левого фланга) с Б. М. Эйхенбаумом или В. Б. Шкловским?

Впрочем, простите, Лидочка!.. Я тоже заврался: в одном письме защищаю Шкловского и Гроденского.

Еще раз спасибо Вам за статью. Ждем ее с нетерпением. Будет ли она в 7-м номере?

У нас очень мало хороших новостей. Дурных больше. Все вокруг больны. Конечно, Вы знаете и о болезни Е. А. Ворониной[119], и о том, что было с Е. Л. Шварцем (у него микроинфаркт).

В Таллин я ездил с Винокуровым и Михалковым — по поручению начальства — «налаживать» эстонскую детскую литературу. Не напоминайте мне об этой поездке. Михалков отравил мне ее своей бестактностью. Никогда не думал, что мне придется краснеть за него. А пришлось. Когда-нибудь расскажу.

62. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

1/VI 55.

Дорогой Алексей Иванович. Ну как — продолжаете мокнуть в Комарове? Или смилостивилось над Вами небо? У нас продолжается холод, дождь и с таким оттенком подлости, что хочется прочесть погоде в назидание стихи Пушкина о необходимости оттенка благородства[120]. И на погоду должна быть какая-нибудь управа. Как говорит К. И.: «перед деревьями совестно».

Моя статья полеживает в «Новом Мире». Пойдет ли в № 7 — не знаю. Если пойдет, я попробую что-нибудь изменить в абзаце с формализмом. Вообще-то говоря, я формализм терпеть не могу — и тот, первичный, многоумный — и, кроме того, уверена, что авторы сборника в самом деле бессознательные формалисты, — но Вы правы, что с этим термином надо, как говорила Люшина няня Ида, обращаться «поуккуратней». Не знаю, удастся ли изменить, но попробую.

Только зачем Вы, дорогой друг, извиняетесь, что делаете мне замечания? Для меня нету более высокого суда, чем Вы, Александра Иосифовна, Тамара Григорьевна; когда пишу, я всегда думаю о вас троих. Ваше несогласие мне горько — но какая же обида? Никто не имеет больше прав, чем Вы, с меня требовать.

Со мной беда: меня выбрали в бюро детской секции. По предложению парторганизации, зачитанному М. П. Прилежаевой.

63. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

4/I 56.

Дорогой Алексей Иванович.

Поздравляю с Новым Годом Вас и Вашу жену (мне очень приятно писать эти два слова: Вашу жену[121]) и желаю вам обоим бесконечного продолжения на много лет вперед того счастья, которое началось в 1955.

На одном из совещаний в Детгизе (о книгах, которые будут издаваться к 40-летию[122]) я поставила вопрос о переиздании «Республики Шкид». Думаю, что и Вам и вдове надо бы написать какое-нибудь заявление. Говорили ли Вы с юристом?[123]

Вы спрашиваете, над чем я работаю? Пишу для Арнштама сценарий о лейтенанте Шмидте[124]. Люблю я Шмидта отчаянно, но увы! бюро секции, где я член, высасывает много сил, хотя я и не имею чести быть председателем. Вот сейчас надвигается совещание молодых…

64. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

13/III 56.

Дорогой Алексей Иванович.

Я задумала статью о редакционной работе. Есть договоренность с «Новым Миром». Мыслей тоже скопилось достаточно. А вот материала не хватает! Подумайте только: мы все в нем купаемся, а как доходит до дела, никто мне ничего не дает. Мне нужны рукописи с пометками редактора. Не какими-нибудь особенными, а с обыкновенными — так, чтобы можно было понять, к чему редактор клонит, что он подсказывает, куда тянет — хотя бы в языке. Очень, очень Вас прошу, дорогой Алексей Иванович, поглядите в Ваших архивах — не найдете ли чего выразительного?