Лидия Чуковская - Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

• Название: Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
• Автор: Лидия Чуковская
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-86793-879-6

Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.

Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.

---

Мы с Финой отправились в пеший путь на место встречи с приятельницей и машиной. Сели. Ехали часа 1 ½ — 2.

На могилу я пришла одна. Я пошла сверху, от церкви, вниз, вниз, вниз; мимо могилы Пастернака; тропинка между двумя березами; ниже…. еще ниже… и на могиле К. И. увидела кого-то одного, черного человека, в потертом пальто, с развевающимися на ветру волосами.

Это оказался Володя. Он стоял один возле могилы и плакал.

Я — не заплакала. В детстве, в юности, в молодости была отчаянная плакса, а теперь вот разучилась.

Володя помог мне положить мои хризантемы на обе могилы. Вниз мы спустились вместе. Я не видела его (и не слышала) несколько месяцев.

_____________________

Ваше письмо о том, как т. Романов вручил Вам орден, я получила. Не ответила тогда потому, что наши письма пересеклись и я поджидала ответа на свое. Кажется, я никогда не была в Смольном; а иногда мне мерещится, будто бы была там в 19 г. по какому-то делу с К. И.

_____________________

Помните, как отвечала Т. Г. на вопрос: «Что надо дать с собою в путь человеку, чтобы он не мог вырасти негодяем?» Она говорила: 1) чувство чести, 2) воображение, 3) волю. «Все остальное — производное от этих трех основ», — говорила она. Так вот: Ваше творчество кладет в душу эти три основы.

447. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

31/XII 78.

Дорогой Алексей Иванович.

Хочется написать о другом, но начинаю с дел — или, точнее, сначала с извинений, а потом с дел. Извинения примите в том, что я, вероятно, уже задавала Вам эти вопросы. Простите меня, что пишу снова. Если можете — ответьте.

1) Каковы, по Вашему, годы рождения и смерти Розалии Ивановны?[595] Тот же вопрос задаю Александре Иосифовне. Определите хоть «на глазок». Я не способна.

2) А. А. говорила, будто Симонов приезжал в Питер и очень ее порицал «в 49 г.». Я задумалась: почему в 49-м? Не в 47 ли? И если это было, то где? В Союзе? В газете?

Мы с Финой безысходно корпим. В городе я корплю над примечаниями, на даче пишу «Памяти детства». Конца не видать.

448. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Ленинград. 5.I.79.

Дорогая Лидочка!

Только что получил Ваше письмо, отвечаю не откладывая. Вы правы, ответить на Ваши вопросы я, к сожалению, не могу. В каком году приезжал Симонов в Ленинград — не знаю. Вопрос этот не волновал меня тогда, мало волнует и сейчас. Существа Ваших сомнений не понял: почему бы ему не порицать Ахматову и в 1949 году и в 1952-м?

Что касается возраста Розалии Ивановны, то, конечно, могу определить только на глазок. Появилась она у Маршаков в конце двадцатых или в начале тридцатых годов. Вероятно, ей было под сорок. А умерла она, пережив всего год-полтора Самуила Яковлевича. Думаю, что они были почти ровесники.

В Риге живет старая учительница М. Б. Кан, почитательница и корреспондентка Корнея Ивановича. Мне она, как и некоторые другие рижане, стала писать как раз в связи с Розалией Ивановной, вернее — с моим упоминанием о ней в воспоминаниях о С. Я. Сейчас не поленился, разыскал «Новый мир», где впервые были опубликованы с сокращениями эти воспоминания: октябрь 1966. А ведь пока написались, пока напечатались… Нет, могу утверждать, что умерла Розалия Ивановна не позднее 1965 года. А родилась, вероятно, в начале девяностых…

449. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

16/I 79.

Дорогой Алексей Иванович.

Простите, что отвечаю не сразу. Очень была загружена и заверчена.

Морозы… Я к ним отнеслась равнодушно, хотя и у нас дома было не без стужи (мы в этом году впервые не заклеили окна), и у нас не шла вода. Но это пустяки, а мы струхнули из-за дачи. И не в том дело, что там у меня в комнате было 6–8 градусов тепла, что ж! валенки! носки! куртка! шапка! — но, милый друг, котельная, где стоят газовые котлы. Туда я не вхожу (по слепоте), а между тем — трубы, за которыми надо следить. Если в трубах вода замерзнет и лопнет труба, напр., в кабинете К. И., где все его вещи и книги, — это для нас катастрофа. Кругом, на соседних дачах, было много аварий. В мое дежурство (36–42°) как-то повезло, обошлось, а вот бедной Кларе Израилевне выпало на долю много хлопот, потому что в кухне из кранов перестала идти вода, а это знак близящегося бедствия. Она вызвала аварийную бригаду, которая явилась на 4-й день! Но в конце концов все обошлось, ничего нигде не лопнуло. У нас ведь ни дворника, ни истопника.

Вот это наш постоянный испуг: дача. Она ведь еле держится, для нее все опасно. И могилу надо держать в порядке, при любых градусах и снегах. Я же на гору не поднимаюсь.

Главное сейчас напряжение — это Люшин аврал, т. е. публикация Дневника К. И. с записями о Блоке для Литературного Наследства.

Клара Израилевна начала водить экскурсии — с Люши хоть это снято.

450. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

19.I.79.

Дорогая Лидочка!

Звонила на днях Александра Иосифовна, благодарила за «Избранное». И я (уже не в первый раз) не мог не поблагодарить Бога — за то, что она никогда не была моим редактором. Я и без того очень не уверенный в своих силах и способностях автор. Всякую критику, даже явно несправедливую, я принимаю на веру. Как я понял, из моего нового Александре Иосифовне не понравилось ничто, кроме «Рейса № 14»… «Очаровательный рассказ». «Лопатка» — лучше других, но плохо построен. «Собственная дача» — не детский рассказ, о «Маленьком офицере» — «как-нибудь поговорим». «Живой китайчонок» произвел на нее «неприятное впечатление» — чуть ли не шовинистические нотки.

Конечно, в таких случаях нельзя не задуматься. В чем же дело? Откуда такая разноголосица? Люди одного круга, одной школы, близких вкусов так по-разному оценивают одни и те же рассказы. Вы — из хорошего отношения к автору — переоцениваете его работу? Да, может быть. Такое бывает. Но ведь Вас не тронул «очаровательный» японский рассказ. И я не могу не согласиться с Вашей оценкой: девочка удалась, и многое другое удалось, а рассказа нет.

Маша по своей инициативе поздравила Владимира Иосифовича. Получила любезный ответ, в котором, к удивлению Маши, она не обнаружила привета родителям. Я — еще понятно. Но Элико-то при чем? За что ее-то?

451. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

27.I.79.

Дорогая Лидочка!

Не знаю, дошли до Вас мои письма, где я отвечал на вопрос о Розалии Ивановне и другие, все Ваши до меня дошли, спасибо, а многое доставило радость, за которую тоже спасибо. Целый столбик на тетрадочной странице выстроился с циферками, всего не перечислишь. Начинать надо со вклейки, а дальше — я рад, что Вы еще в тепле, прелестны застигнута песней военной. Не весна. Война. И отрывки чудесны. И этот страшный, изглоданный страданьем лик и следующее. Но есть и меньше понравившееся и совсем непонравившееся. Хороши (а второе не побоюсь сказать — монументально) два четверостишия.

Вот что я мог несвязно набросать в той спешке, в какой сейчас нахожусь[596].

452. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

1/II 79.

Дорогой Алексей Иванович. В известном смысле «разноголосица» неизбежна. А. А. говорила: «когда напишешь много стихов, замечаешь: одним нравятся одни стихи, другим — другие. И это непредсказуемо». Оно так. Но насчет Александры Иосифовны у меня имеется одно подозрение.

Одна из лучших ее черт — верность. Но и лучшие черты иногда превращаются в свою противоположность. Шурина прекрасная верность — С. Я-чу, редакции, вкусам и работе нашей молодости постепенно превратилась в косность, в консерватизм, в неспособность (и нежелание) понимать новое, иное, другое. Я это наблюдала много раз (и в ее отношении к моей работе тоже). Почему Шура не принимает «Дом у Египетского моста»? Думаю, потому, что это не «Пакет», не «Республика Шкид», не «Часы»; что это другой, новый Пантелеев. (А любит ли она Ваши мемуары? не знаю.) «„Лопатка“ плохо построена». Да, конечно, она построена иначе, чем, например, «Пакет» (который я очень люблю). В «Пакете» все стремительно, динамично, все в движении. «Лопатка» замедленнее, она вглубь. (Как и весь «Дом».) «„Дача“ — не детский рассказ». А что за обязанность у рассказа быть специфически детским? Найдутся дети, которые и «Дачу» полюбят, — но действительно это скорее о, чем для — и я ничего дурного тут не вижу. Один из лучших рассказов Житкова — «Пудя» — не специфически детский; «Механика Салерно» дети читали бы с большим увлечением. Ну и что? Что у Вас за пожизненная задача: быть «для детей»? Ваша задача — быть писателем, Вы ее выполняете, причем меняетесь, а Шура именно этого-то и не хочет (не может). Повторяю: я прежнего Пантелеева нежно люблю, но я понимаю, что жизнь писателя (и человека) есть путь; а для Шуры всякая перемена есть измена. Она не дает себе труда двигаться; кроме того, работая «в коллективе», она не имела возможности проявлять самоуверенность, непререкаемость, а теперь (когда рядом нет Т. Г. и С. Я.) она — сама себе госпожа. И выносит резолюции.