Ольга Матвеева - Ночные разговоры с ангелом

• Название: Ночные разговоры с ангелом
• Автор: Ольга Матвеева
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Был октябрь. Темный, унылый, с жухлой листвой на газонах, с дождями, с мокрым, тусклым блеском ночного асфальта. Той осенью мне захотелось написать историю о том, как человек дошел до крайней степени отчаянья, а потом произошло нечто, и человек начал меняться, и жизнь его тоже начала меняться… Конечно же, к лучшему. Так и родилась повесть о прекрасной, но одинокой девушке Серафиме, которая решила поставить точку в своем земном существовании, но была спасена собственным Ангелом-хранителем. Словом, у меня придумалась очень радостная, трогательная, смешная и серьезная, немного сказочная история, которая заставляет читателя улыбнуться, задуматься и поверить в то, что жизнь в целом довольно приятная, хотя и непростая штука, в которой, бывает, случаются настоящие чудеса…

---

— Ну, ты меня понимаешь, — говорила Шурочка, — потенциальное начальство относится подозрительно. Оно полагает, что природа, одарив такой красотой, не могла расщедриться еще и на незаурядный ум или талант. Или опасается конкуренции — умная и при том красивая женщина — это серьезный противник. Коллеги завидуют. Ну, не верят они, что с такой красотой можно быть неудачливой в любви или одинокой. Партнеры относятся скептически: не доверяют они красивым женщинам, считают их дурами. Когда понимают, что ты все же не дура, тоже начинают опасаться. Мужчины — это отдельная тема. Если они все же решатся к тебе подойти, познакомиться и завязать отношения, что считается верхом смелости, они уже на пятом свидании начинают паниковать на тему, что ты их умнее и успешнее. Тут же всплывают и начинают проявляться со всей силой все их комплексы. То есть если бы ты была просто красавицей и при этом дурой набитой, их бы все устраивало, они бы чувствовали себя королями, а ты была бы девочкой, которая идеально им подходит и соответствует их положению в обществе — симпатичная пустышка с длинными ногами, тонкой талией и смазливой мордашкой. Ничего больше, только статусная оболочка. Когда мужчины обнаруживают за подходящей оболочкой еще и личность, они пугаются. Ты знаешь, иногда я даже упрекаю Господа Бога, что он слишком щедро меня одарил. Иногда я говорю ему: Господи, почему ты не дал мне либо меньше красоты, либо меньше ума? У меня ни разу не было счастливой любви — все мужчины меня боялись. Таким как мы подойдут только мужчины состоявшиеся и очень уверенные в себе, а таких мало. Я так устала от беспросветного одиночества! Я так хочу влюбиться без оглядки и до беспамятства, и чтобы также влюбились в меня. Так я только в юности влюблялась, когда еще ничего не понимала.

Шурочка замолчала, затянулась сигаретой, отпила большой глоток зеленого чая. В уголках глаз сдержанно сверкнули слезы.

— Знаешь, а я еще вообще ни разу в жизни не влюблялась, и никто не влюблялся в меня. Тебе может показаться это нескромным, но иногда, когда я смотрюсь в зеркало, мне кажется, что мужчины должны сражаться из-за меня, драться на дуэлях. А меня никто даже на свидания не приглашает. Ты права, красота, в сочетании с умом настолько страшная сила, что никто не решается с ней связываться.

Шурочка посмотрела на Фиму с нескрываемым сочувствием:

— Только не говори мне, что ты еще и девственница.

— Ладно, не скажу. Только я даже не целовалась еще ни разу.

Шурочка посмотрела на Фиму с ужасом.

— А я-то, дурочка, еще тебе завидовала. Нужно срочно тебя портить. Ты слишком хороша для человека. Ты просто ангел.

Вечером в Фимину дверь позвонили.

Это было неожиданно — в гости к ней никто не ходил.

Фима подозрительно спросила:

— Кто там?

Она посмотрела в глазок. Единственное, что она отчетливо поняла, — перед дверью стоял мужчина.

— Сима, пожалуйста, откройте, — ответили ей.

Фима боялась открыть.

— Открой, — послышался шорох в ушах.

Фима открыла. На пороге стоял пожилой мужчина лет семидесяти пяти, удивительно похожий на ее отца.

— Здравствуй Сима, — сказал незнакомец, второй в жизни Фимы за последние три дня.

— Меня зовут Фима. — Сказала Фима.

— Твою бабушку все называли Симой. — Ответил незнакомец. — Ну что ж, это неважно, Фима, так Фима. Тоже красивое имя. Я могу войти, или мы будем разговаривать на пороге? — пожилой мужчина сжимал в руке пакет, в котором просвечивала бутылка шампанского и коробка конфет. Фима знала, что это так называемый джентльменский набор, но к ней еще никто не приходил с шампанским и конфетами.

Шорох в ушах сложился в слова: «Впусти его».

— Проходите. — Гостеприимно-испуганно сказала Фима. Незнакомец снял ботинки, огляделся в поисках тапочек. Гостевых тапочек у Фимы не было. Пришлось незнакомцу идти босиком. Фима провела его в гостиную. Принесла вазочку для конфет, два бокала.

— Откуда вы знаете мою бабушку? — спросила она, когда шампанское было открыто, и оба отпили по глотку.

— Не знаю, как тебе и сказать. — Замялся незнакомец. — Извини, Фима. Я забыл представиться — очень волновался. Василий Федорович. Я… — незнакомец замолчал и залпом выпил остатки шампанского в бокале. — Я… я… твой дедушка.

Теперь Фима выпила залпом остатки шампанского в своем бокале.

— Видимо, вам придется идти еще за бутылкой шампанского, чтобы вам хватило смелости доказать, что вы, действительно, мой дедушка, а мне хватило смелости вам поверить.

— Хорошо, но при условии, что ты меня снова впустишь.

— Обещаю.

— Знаешь, я тебе верю. Ты очень похожа на свою бабушку, она никогда не врала.

Василий Федорович вышел в прихожую. Надел свои ботинки, старомодное, но солидное шерстяное пальто и ушел.

— Вася? Что это? — закричала Фима. — Что это? Какой еще неизвестный дедушка? Откуда он взялся? Мало мне неприятностей?

— Потерпи, и ты все узнаешь. — Прошуршало ей в ответ.

Через десять минут Василий Федорович вернулся. Они снова чинно уселись в гостиной. Он снова разлил шампанское. Фима молчала, но смотрела на него вопросительно. Они выпили еще по бокалу.

— Когда она приехала в этот город, ей было тринадцать. Она была красавица, ничуть не хуже тебя. Мы учились в одной школе, но я все мечтал сбежать на фронт. Шла война. Мы все тогда были патриотами. Мы все тогда готовы были защищать свою родину. И я тоже. Сейчас больше уважают людей, которые смогли избежать обязанности защищать родину, но тогда все было не так. Сейчас сделали из Сталина врага. Таким, он, наверное, и был, но тогда все хотели защищать родину… И Сталина. Хотели, понимаешь.

— Понимаю.

— Твоя бабушка была такая красивая, такая умная, такая тонкая… Она была лучшая девушка на земле. Я влюбился в нее, а она в меня. Была война, и нам казалось, что мы не имеем права любить, не имеем права быть счастливыми. Ты понимаешь… Вокруг гибли люди, тысячи людей… Миллионы людей гибли. А мы были влюблены и счастливы. Мы были счастливы, но нас пригибало к земле чувство вины. Это была просто древнегреческая трагедия: борьба чувства и долга. А потом война закончилась. А потом твоя бабушка и ее семейство вернулись на Украину. Она тогда сказала, что если мы созданы друг для друга, то обязательно встретимся. Многие остались, но они уехали. Я… мне было невозможно плохо. Это было хуже, чем война. До сих пор, когда я вспоминаю ее отъезд, на мои глаза наворачиваются слезы.

Фима взглянула на Василия Федоровича. Слезы были.

— Мой отец 51-го года рождения, насколько я понимаю, тогда моя бабушка забеременеть не могла.

— Да, ты права. Ты умная девочка, такая же, как и Сима. Мы встретились спустя четыре года в Крыму. Видимо, это была судьба. Она тогда уже была замужем. Еще более красивая, еще более аристократичная, еще более одухотворенная. Мы встретились на променаде. Когда она увидела меня, она сделала вид, что не узнала, а я стал ее преследовать. И настиг. И она не устояла. Фима, ты должна ее понять. Она тоже все еще любила меня. Я умолял ее бросить мужа и уехать со мной. А она сказала, что не может оставить мужа, потому что он серьезно болен. Она сказала, что уйти от него сейчас — значит убить его. Она сказала, что не сможет жить с таким грузом вины. И она снова уехала, и я снова ее потерял, теперь уже навсегда.

— А почему она вышла замуж за другого, если любила вас? Почему она вас не искала, почему вы не искали ее?

— Я искал. Не так-то просто кого-то найти в стране, разрушенной войной. А она… Ее будущий муж в нее влюбился… Он ведь болен был уже тогда… Она решила, что своим отказом его убьет. Ты же знаешь свою бабушку, она всегда была готова принести себя в жертву. — Василий Федорович задумчиво смотрел на картину на стене. — Она была права — мы все же встретились. Всего несколько дней, но были вместе. Серафима была необыкновенная женщина. Всегда казалось, что с ней связана какая-то тайна. Я до сих пор не понимаю, как мы встретились тогда в Крыму, это ж сколько всего должно было совпасть. Тогда ведь поехать в Крым — это было такое же примерно приключение, как податься на Луну. Я ведь и не мечтал даже об этой поездке, и не собирался, и не планировал. А потом все как-то так сплелось, сложилось. Это было настоящее чудо. Мне тогда показалось, что кто-то там наверху решил устроить нам встречу. — Василий Федорович указал глазами куда-то в гипсокартонный потолок. — Это была, как сейчас говорят, мистика. Я могу поклясться, что слышал тогда странный шепот: «тебе нужно в Крым, тебя там ждут. Тебя там очень ждут».

Фиму мистикой уже было сложно удивить. Она даже была уверена, что встреча была тщательно спланирована и организована. Только вот зачем?

— Это очень трогательная история, но с чего вы взяли, что вы мой дедушка? И где вы были все эти годы? — спросила Фима.

— Я и сам не знал, что у меня есть еще один сын. Откуда я мог знать, если Симу я больше никогда не видел и не получал от нее никаких известий? — Василий Федорович тяжело вздохнул и приложился к шампанскому. — Адрес ее я нашел. Я писал ей длинные письма и складывал в ящик стола. Я их не отправлял — боялся ей навредить. А потом встретил девушку, которую не то, чтобы полюбил… Нет. Любил я тогда только Симу. С Надюшей мне было хорошо и спокойно. О Симе ничего не было слышно. Я перестал ждать. В общем, мы с Надюшей поженились. У нас родились дети, потом внуки. На пенсии уже был, когда мне пришло письмо от Симы. — Василий Федорович порывисто выпил шампанского, полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда листок бумаги, сложенный вчетверо. — Вот оно, это письмо. Прочитай, девочка.