Ирина Лобусова - Камасутра. Короткие рассказы о любви (сборник)

• Название: Камасутра. Короткие рассказы о любви (сборник)
• Автор: Ирина Лобусова
• Жанр: Русское современное

Рассказы объединены общей темой: это короткие истории о любви. Современные рассказы написаны короткими, хлесткими фразами, похожими на твитты или посты в социальных сетях. Нестандартные ситуации, в которые попадают герои, взяты из самой жизни. Жизненные проблемы в отношениях словно оживают с книжных страниц, заставляя вспомнить проблемы, с которыми можно столкнуться почти каждый день — проблемы сомнений и разочарований, измен, страстных романов, вопросов, поиск ответов на которые часто становится мучительным испытанием для двух любящих людей. Некоторые из этих рассказов были опубликованы в крупных женских журналах («Камасутра», «Красный цветок», «Маленькое черное платье», «Ночь принадлежит мне», «Упущенный шанс», «Номер телефона», «Финансы раздельно или роман с Интернетом», и другие), и получили заслуженное признание читателей.

---

В глазах женщины-девочки отражались светлые квадраты окна.

— Ну, значит, до встречи в Москве.

Желтый лист прошуршал по стеклу — как по чьей-то душе чужая боль.

— Поезд в 7.30, слышала, знаю…

В тишине утренних улиц дребезжал первый трамвай.

«Твои глаза выжгли мою душу. Для моей души — это слишком много, для моих денег — слишком мало. Почему мы не можем сказать друг другу правду в глаза? Женщина-девочка, мы нужны друг другу. Я не знаю, в каком городе, в какой точке земли я позову тебя, прикасаясь руками к ночной тишине, за право почувствовать тебя рядом готовясь отдать половину жизни. Я прикоснусь к ночной тишине и где-то в глубине чужих континентов ты станешь дарить свои глаза другим, и словно выжженная пустыня — та пропасть, толкнувшая нас в объятия друг к другу. Я не знаю, что произойдет завтра. Боль уничтожит названия улиц и городов. Без тебя даже снег будет черным — в облаке пушистых светлых волос девочки, чью улыбку отнимают обстоятельства и деньги. Я был последним поддонком и зверем. Я был зверем, шел по жизни на четырех лапах, пуская в ход только клыки и злость, зная, что добиться своего можно, только пробив чей-то череп. Я был зверем — ощетинившимся, диким, злым, моя жена была просто самкой в берлоге и дети — маленькими волчатами, там, где за порогом лежал черный снег и наверху не было неба, не существовало ничего, кроме окликов и когтей еще более диких зверей. Ты оказалась только маленьким клочком нескольких дней, и пушистые волосы твои словно разметались по снегу, и снег стал белым, а ты растворилась в тепле, внезапной болью обожгла мою грудь. Маленькая девочка-женщина, я не знаю, в какой точке земли в глухой час боли произнесу по слогам твое имя, уставясь в пустоту выбеленной стенки. Говорят, в жизни мужчины остаются три женщины: первая, последняя и еще одна. Еще одна, в сумраке полузабытых одесских ночей с каким порывом ветра тебя занесло в мой гостиничный номер, с каким порывом морской волны ты ворвалась в мою жизнь, чтобы оставить в ней след. След растаявшей пустоты потому, что тебя больше не будет в той обреченности, составляющей мою боль. Ты ворвалась в меня, опалив собой все дороги и дома. Милая девочка, для моей души — это слишком много, для моих денег — слишком мало…»

Желтый лист шуршал за оконным стеклом.

— Конечно, было приятно познакомиться с твоим городом и с тобой. Надеюсь, ты не будешь в обиде за то, что произошло между нами?

— Конечно, нет. О чем речь…

— Номер телефона ты записала. Буду рад тебя снова увидеть.

— Да, я тебя тоже. Ты ведь сам понимаешь, что наши случайные отношения ничего серьезного не значат.

— Разумеется. Очень хорошо, что ты понимаешь тоже.

— А как могло быть иначе?

«Я не знаю, в какой точке земли смогу тебя позвать. Вот ты стоишь здесь, сейчас, зверь — это лишь несколько минут. Ты пытаешься уловить во взгляде моем боль, но обо мне ты ничего не знаешь. Зверь, через несколько долгих часов (твой самолет оторвется от земли ввысь, в никуда) наступить ночь. Я закрою двери, задерну шторы и под тусклый свет лампочки в 60 Ватт я увижу тебя. Резкую очерченность твоих скул, горькую складку возле рта, высокий лоб, мужественные черты некрасивого мужского лица, за которым скрывается твердый характер и сильная воля. Знаешь, зачем я останусь одна в ночной тишине? Чтобы снова побыть с тобой — и услышать твой голос в далеком глухом углу любой земли. Я не смогу ни на кого променять тебя, зверь. Снова и снова я стану протягивать руки к пустоте, ведь тебя в комнате больше нет, ты ушел. Я буду биться в ночной пустоте, слыша твой голос. Люди, разлучающие нас… Стая псов, ради выгоды и денег швырнувших меня в твою постель. они уничтожат тебя очень скоро. Ты даже представить не сможешь, как. А знаешь, с чьей помощью? С моей! Меня бросили в твою постель ради больших денег — чтобы уничтожить. Я ничего не смогу сделать, в этом виновата не я. Знаешь, я никогда не была на стороне побежденных. Я никогда не испытывала теплых чувств к людям, потерпевшим провал. Но к тебе я готова идти, зверь, даже если у тебя не останется крыши над головой и не будет денег на кусок черного хлеба. Люди не позволили нам быть с тобой, нас разлучили самым ужасающим, варварским способом — между нами воздвигли стену из бетона, забыв о том, что я человек. И ты, зверь, ты человек — тоже. Нас отняли друг у друга — бросив в пропасть всеобщего отупляющего кошмара больших денег. Будь они прокляты, эти деньги… Я буду слышать в темноте твой голос. Этого у меня никто не смеет отнять. Не посмеют отнять мою боль, зверь, слышишь? И поэтому я приду к тебе! Я найду тебя в любой точке пространства, в мировом океане или на суше, и между нами больше не будет стен. Никто не посмеет отнять нас друг у друга. Ты только подумай, зверь, какая большая земля и сколько на ней домов, огромных, высоких домов, и в них — люди, миллиарды людей, и на этой земле, в скопище этого необъятного муравейника хотя бы на пару часов мы нашли друг друга. Разве это не чудо, зверь, что в огромном пространстве мы столкнулись на пару часов, а ведь могли не столкнуться. Я приду к тебе очень скоро, жди. Я еще не знаю, как это будет, только сегодня, в этой комнате, я начала свой путь. Однажды где-то в каком-то из городов я распахну двери туда, где ты будешь, и скажу:” Здравствуй, зверь!» И осень, плача за окнами, золотым дождем влажных листьев покроет нас, и все вернется на места, как было прежде… И ты подумаешь, что все это уже видел и знал когда-то… Подумай сам, зверь — я хочу, но не могу быть рядом с тобой…»

— Значит, договорились?

— Счастливо! (зверь, все знаю)

— Скоро увидимся? (попробуй скажи нет!)

— Скоро (зверь, все знаю)

— (Знаешь — что?)

— Как листья шуршат по стеклу.

— Но ты придешь? Ты сама обещала — придешь и скажешь то, что давно хотела сказать?

— Здравствуй, зверь! Отворю дверь в комнату. Тебя там не будет. Там никого не будет, зверь, меня — тоже. Только ночь желтыми листьями постучит в окно.

— И все вернется?

— Кто знает…

Ночь принадлежит мне

С моря ветер принес холод. Против него не помогала даже куртка. Из спальни вынесли мебель, забыв снять занавеску. Будто фата на несостоявшейся свадьбе, развевалась светлая ткань на ветру. Долгое время был слышен лишь стон и тихий шелест. С моря пришел холод и когда-то уютный дом стал отчужденным и неродным.

Несколько дней назад я шла в последний раз по этим комнатам, из которых уже вынесли мебель. Дачу давно продали, но новые хозяева, прежде чем заселиться, разрешили мне пройтись в последний раз и попрощаться. Я и прощалась. Я помнила каждую черточку на стене, каждую трещинку пола, могла описать любой день по часам, прожитый здесь. Но дача мне никогда не принадлежала. Она была собственностью родителей моего мужа. Перед отъездом ее продали, как и квартиру в городе. Я вернулась домой. За несколько дней до отъезда в семье своего мужа я стала чужой.

Может, маленькая странность, но на день прощания я заказала портнихе новое, ужасно дорогое платье. Лопни, но держи фасон… Мне нравилась Одесса, но вот однажды пришел день, и я осталась только с ней. Одна. Еще осталось одиночество. Несказанное и смешное. Оно входило ко мне так, будто давно жило в моем доме, днем прячась в штукатурке растрескавшихся панелей, а поздней ночью, совершая запоздалый рейд на затихшую жилплощадь. Оно было повсюду: в фотографиях на стене, в обивке дивана, почерневших от времени обоях, в посуде из буфета, в потолке, покрытом трещинами от нехватки денег на ремонт, в моих платьях. Стоило остановиться посреди комнаты с вытянутыми руками, и сжатые пальцы касались вечность. Странное чувство стало чем-то вроде домашнего животного — оно находилось в карманах халата и даже в закипевшем чайнике на кухне. Мы подружились. Все-таки двое — уже лучше. Я и одиночество. Больше у меня никого не было.

Это не значит, что никто не звонил и никто не приходил. В день прощания телефон с утра до вечера надрывался от крика, а дверь квартиры сотрясалась от постоянных открытий и закрытий: толпы друзей, знакомых, знакомых друзей затаптывали давно не мытый пол. Главное событие недели принесло мне что-то вроде славы. Я постоянно варила кофе и делала бутерброды — на большее не хватало ни времени, ни сил, и улыбалась. Улыбалась, как проклятая, всем. Я даже накрасила губы. Правда, делала это долго. Руки дрожали и губы не хотели складываться в улыбку. Мой муж уезжал в Израиль. Навсегда. Что уж тут…

Слишком много было гостей. Нас не оставляли наедине. Я ненавижу прощания. Мы не прощались. Муж мой ходил за мной хвостиком и пытался заговорить. Ночью, накануне, я очень долго думала, что сказать, потом решила, что сказать-то нечего. Фактически, он даже не муж. Мы в разводе. Он уезжает, я остаюсь. Детей нет. Что нас связывает? Разве только… Разве только глаза… Чужие глаза ранее любимого человека.

Любимого и единственного человека. Сказка закончилась в один день. Меня поставила в известность свекровь.