Сергей Степанов - Последний викинг. «Ярость норманнов»

• Название: Последний викинг. «Ярость норманнов»
• Автор: Сергей Степанов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-68509-7

«Спаси нас, Господи, от ярости норманнов!» – 1000 лет назад об этом молилась вся Европа, за исключением Древней Руси, куда викинги ходили не в набеги, а наниматься на службу к могущественным русским князьям. (Вопреки пресловутой «норманнской теории», скандинавские саги свидетельствуют об отсталости и бедности Северо-Западной Европы по сравнению с богатейшей цивилизованной Русью, поражавшей пришельцев с Запада благоустройством, изобилием и почти поголовной грамотностью городского населения.) Одним из таких варягов-наемников был и герой этого романа Харальд Суровый, которого прозвали Последним Викингом. Имя этого великого конунга, морехода, завоевателя и скальда, известно каждому скандинаву. Его подвиги вошли в легенду. А его стихи, обращенные к русской невесте, переводили К.Н. Батюшков и А.К. Толстой.

В юности Харальду довелось участвовать в самом кровопролитном сражении норвежской истории между христианами и язычниками и бежать от мести берсерков на Русь, где он стал соратником Ярослава Мудрого и влюбился в его дочь Елизавету. Но чтобы завоевать руку и сердце русской княжны, молодому варягу придется совершить невозможное – отправиться в далекий Царьград и добыть секрет всесжигающего «греческого огня», который византийцы хранят под страхом смерти…

Читайте первый роман о величайшем из викингов, основанный на реальных событиях, по сравнению с которыми меркнут голливудские блокбастеры и лучшие исторические сериалы!

---

Харальд шептал: «Бури дня». Наверняка это сегодняшняя битва. А что скальд имел в виду под словом «дюже»? Наверное, он хотел сказать, что его рана ноет дюже. А лучше так – «метки бури дня саднят мне дюже». Он чувствовал, что получилось не очень складно, зато он закончил вису, сложенную прославленным скальдом.

Глава 6 «Бросил тело братнее…»

Раненый Харальд с большим трудом добрался до сарая, стоявшего на вершине холма. Дверь сарая была выломана, и он вошел внутрь. На полу лежал толстый слой валежника. Харальд опустился на валежник, надеясь отдохнуть и набраться сил. Но едва он прилег, за полуразрушенной стеной сарая раздались голоса. Он поспешно зарылся в валежник, чтобы его не заметили. Голоса приблизились, было слышно каждое слово. Из отрывочных восклицаний Харальд понял, что к сараю подошли дружинники лендрманнов, участвовавших в битве на стороне язычников. Дружинники спорили о том, куда исчезло тело Олава конунга.

– Нет нигде, – произнес грубый голос. – Торир Собака как с цепи сорвался. Рычит, что всего несколько часов гонялся за Дагом, а когда вернулся, тела конунга не было на месте.

– Надо спросить у бондов. Наверняка они утащили мертвое тело, чтобы предать поруганию. У них здорово накипело против Олава конунга.

– Бондов не найти. Прямо удивительно! Было такое огромное войско, а к вечеру все разошлись. Они спешат по домам к своим коровам и козам.

– Посмотри в сарае, – приказал старший из дружинников.

Харальд затаил дыхание. Он услышал, как дружинник зашел внутрь. Наверное, вглядывался в полутьму. Хруст веток, сопровождавших его шаги, громко отдавался в ушах юноши. Никого не обнаружив, дружинник вышел.

– Там пусто!

Дружинники удалились. Когда вдали замолкли их голоса, Харальд перевел дух. Его мучил стыд. Быть может, следовало отбросить валежник, подняться во весь рост и принять бой с людьми Торира Собаки? Но с одной рукой он вряд ли бы причинил им большой вред, а вот его самого наверняка бы убили. Разумнее спрятаться, тем более никто не узнает о проявленном малодушии. Никто, кроме него самого, а от самого себя ничего не скроешь. А что бы посоветовала мать? Аста наверняка взглянула бы на трусливого сына холодными синими глазами и отвернулась бы с презрением. С каким негодованием она рассказывала сыновьям о том, как ярл Хакон по прозвищу Злой Ярл прятался от врагов в свином хлеве. В хлеву вырыли глубокую яму, закрыли ее бревнами, сверху насыпали земли и навоза и запустили в хлев свиней. Ярл несколько дней сидел в яме, согнувшись в три погибели, под хрюканье свиней, пытаясь сохранить свою жалкую жизнь, вместо того чтобы выйти к своим преследователям с оружием в руках и принять достойную смерть.

Харальд возблагодарил Бога, что его убежищем стал сарай, а не свиной хлев. Валежник лучше вонючего навоза. Сухо и хорошо пахнет. Впрочем, с края связки валежника намокли. Харальд пытался определить, откуда натекла лужа, но слабость одолела его. Он с трудом отодвинулся подальше, нащупал сухое местечко и забылся тяжелым сном.

Утром он пробудился от холода. Нестерпимо ныло предплечье. Рукав рубахи намок в чем-то густом и липком. Действуя левой рукой, он отбросил несколько вязанок валежника и замер в изумлении. На ложе из ветвей лежал конунг Олав Толстый. Его бледное лицо дышало спокойствием, глаза были широко открыты и пристально смотрели на брата. Связка валежника, отброшенная к стене, шумно сползла вниз. Харальду почудилось, что конунг шевельнулся. Юноша отпрянул от тела и выбежал из сарая.

Из утреннего тумана, окутавшего холм, на него в испуге смотрели два бонда, пожилой и молодой. Харальд предстал пред ними как мертвец, восставший из могилы. Бонды приготовились бежать без оглядки, но тут пожилой узнал юношу. Щурясь, чтобы лучше разглядеть его лицо, он робко спросил:

– Не младшего ли брата Олава конунга видят мои глаза?

– Я Харальд, сын Сигурда. Там… под валежником… или мне почудилось спросонья?

Сейчас Харальд не знал, что и подумать. На самом ли деле он видел брата? В белесом тумане все казалось зыбким, как в сновидении. Пожилой бонд поспешил развеять его сомнения:

– Тебе не почудилось. Мы спрятали тело конунга в сарае. Перед битвой Олав конунг просил нас позаботиться о мертвых, а если будет суждено погибнуть ему самому, то велел спрятать его тело, чтобы потом предать христианскому погребению. Мы местные бонды. Я – Торгильс, сын Хальма, владелец здешних земель, а это мой сын Грим Добрый.

Харальд разглядел глупую ухмылку на лице бонда помоложе. Видимо, прозвище дали дурачку в насмешку. Подтверждая его догадку, Грим простодушно добавил:

– Олав конунг щедро отсыпал нам серебра…

Торгильс поспешно прервал откровенную речь сына:

– Мы рады оказать последнюю услугу конунгу. Он был милостив к нам и велел не топтать наши посевы. Хорошо, что мы догадались спрятать его тело в старом сарае за оградой усадьбы. Вчера вечером люди Торира Собаки обыскали наш двор. Перевернули все вверх дном и допытывались, не знаем ли мы, куда подевалось тело Олава. Мы, конечно, отвечали, что ничего не знаем. Всю ночь мы с Гримом строгали гроб, а рано утром пришли забрать тело. Раньше, в век сожжений, умерших конунгов сжигали на кострах со всем их добром. Так установил бог Один, ибо каждый является в Вальхаллу только с тем богатством, которое сгорело на костре. Сейчас знатных принято хоронить в лодках или кораблях, над которыми насыпают высокие курганы. Олав Толстый верил в Белого Христа и просил похоронить его по обычаю новой веры. Мы не знаем, как это делается, однако в Нидоросе живет епископ Сигурд. Мы отвезем гроб на моем корабле, и епископ поступит с телом по-христиански. Пойдем с нами. Мы окажем двойную услугу конунгу, если позаботимся о его брате.

Харальд призадумался. В отличие от своего простоватого сына, Торгильс выглядел хитрецом. Говорит льстиво, но себе на уме. Вдруг он заманит его в ловушку, а потом выдаст врагам? Впрочем, в нынешнем положении выбирать не приходится. Куда он пойдет, раненый и голодный, и как найдет приют в незнакомой местности? Взвесив все это, Харальд сказал:

– Я доверюсь вам, бонды!

Бонды пришли с носилками, на которые положили тело Олава. Мертвый конунг пристально глядел вверх, словно хотел пронзить взором туман, закрывавший небо. Они двинулись в путь. Торгильс и Грим несли тело конунга, за ними брел Харальд, держась за ноющее предплечье. Бонды безошибочно находили дорогу в белесой пелене. Впрочем, до их усадьбы было рукой подать. Когда они проскользнули за ограду и оказались в безопасности, Торгильс извлек из стога сена гроб, сколоченный из старых, растрескавшихся досок. Наверное, они с незапамятных времен хранились под крышей амбара, и только скупость хозяина уберегла их от участи быть сожженными в очаге. Теперь из этих потемневших досок сделали гроб для конунга.

«Такого ли убогого ложа достоин повелитель Норвегии!» – печально думал Харальд. Но Олаву было все равно. Конунг смотрел мертвыми глазами в небо.

– Я слышал, христиане закрывают своим покойникам глаза, – промолвил Торгильс.

Харальд положил на веки брата два серебряных дирхема с затейливой надписью арабской вязью, значения которой не понимал, и произнес одну из немногих известных ему молитв: «Pater noster, qui es in caelis…» Когда он закончил молитву, глупо улыбающийся Грим накрыл гроб крышкой из толстой доски.

– Брат конунга поплывет вместе с нами в Нидорос? – осведомился Торгильс.

Харальд колебался. Он знал, что епископ Сигурд был даном и слыл ненавистником конунга. В христианском погребении он не откажет, но вполне может отправить младшего брата в могилу вслед за старшим. Так говорит о Харальде скальд Тьодольв:

Лучший был помощник
В ратоборстве брату.
Лишь печась о веже шлема,
Бросил тело братнее.

«Вежей шлема» называют голову, ибо воину голова нужна, чтобы носить шлем. Размышляя о том, что в Трондхейме его выдадут с головой, Харальд вспомнил, что Рёнгвальд, сын ярла, собирался пробраться в Швецию. Тогда он сказал, что ему нужно в землю свеев.

– Конечно, господин! В Норвегии брату конунга не будет покоя. Но тебе не добраться одному. На всех дорогах засады. Надо ехать потайными лесными тропами. Я могу дать тебе доброго коня и надежного проводника. Надеюсь, юный господин щедро заплатит за услугу?

Харальд с подозрением глядел на плутоватую физиономию бонда. Если отдать ему сейчас золотое ожерелье, не бросит ли его проводник в непроходимой чаще? Он решил слукавить:

– Я все потерял после битвы. Монеты, которые я положил на глаза брата, – последние. Но в Швеции у нашей семьи много верных друзей. Они щедро наградят и тебя, и проводника.

– Согласен! Только я бы посоветовал снять знак, который выдает в тебе христианина, – Торгильс показал на серебряный крестик, висевший на шее юноши.

Харальд колебался. Снять крест означало лишиться покровительства Христа. Разумно ли это? С другой стороны, крест не защитил брата. Так ли силен христианский бог, как уверял Олав? Или все-таки положиться на заступничество Иисуса? Заметив его сомнения, Торгильс продолжил уговоры: