Виктория Токарева - Сволочей тоже жалко (сборник)

• Название: Сволочей тоже жалко (сборник)
• Автор: Виктория Токарева
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-389-07876-5

Совершенно родные и такие близкие по духу персонажи, ощущение полнейшей вовлеченности в описываемые события и судьбы, удивительный юмор, пронзительное сопереживание и превратности любви – новая книга Виктории Токаревой дарит счастье всем нам. В сборник вошли новые рассказы, повесть, а также малоизвестный читателям литературный сценарий «Вай нот?», написанный Викторией Токаревой для киностудии «Узбекфильм» и заново отредактированный автором специально для данного издания.

---

А в постели его рука соскальзывала на тончайшую талию, не говоря об остальном. После Лялькиного тела все другие тела – табуретки, заплывшие салом.

Руслан погрузился в депрессию. Его ничего не радовало, глаза смотрели как со дна водоема. Не выражали ничего. Стали посещать мысли о самоубийстве.

Прежде чем убить себя, он решился и позвонил Ляльке. Она согласилась встретиться. Пришла к нему в редакцию.

Он увидел ее и зарыдал. И Лялька зарыдала. Они обнялись и замерли, не могли вымолвить ни одного слова.

В кабинет заглядывали сотрудники, но тут же уходили и деликатно закрывали за собой дверь.

Лялька развелась и ушла к Руслану. Руслан женился. Ура!

Квартира у них была крошечная, но двухкомнатная и своя.

Спальня, она же кабинет, и главная комната с телевизором, обеденным столом для гостей.

Детей не завели. Лялька в юности занималась греблей и застудила себе все, что могла. Руслан – книжный человек, ему детей не хотелось. Он сам был ребенком у Ляльки. Она его кормила, обихаживала. О детях не задумывалась. Да и какой смысл? Думай не думай, все равно не будет. Бог не дал. А Богу виднее.

Молодость прогрохотала как повозка по булыжной мостовой. Наступил средний возраст, а за ним – пожилой.

Лялька изменилась мало, только морщинки обсыпали лицо.

Руслан тоже почти не изменился. Поседел, а так все то же самое. А может быть, мне так казалось. Когда видишь человека часто – перемены незаметны.

И вдруг я узнаю, что у Ляльки – инсульт. Она парализована и в больнице. Караул…

Я позвонила Руслану. Он был собран, разговаривал конструктивно.

– Выписывают во вторник, – сказал он. – Я не знаю, что делать.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Куда ее теперь?

– К вам домой.

– А куда я ее положу? В кабинет? Тогда я не смогу работать.

– Это почему же?

– Тело. Писи-каки. Я поэт, а не санитарка.

– Положи в большую комнату.

– Тогда никто не сможет прийти.

Я молчала. Потом сказала:

– Поэтом можешь ты не быть, а человеком быть обязан.

– У меня нет сил. И нет здоровья. Я старый.

– Найми сиделку.

– Знаешь, сколько стоит сиделка? Пятьдесят тысяч рублей. А у меня пенсия пятнадцать.

– А твои книги?

– Стихи никому не нужны. Пушкина не покупают.

Я молчала.

– Слушай, а у государства есть казенные дома? – спросил Руслан.

– Есть, – сказала я. – Для хроников… Типа «палаты № 6». Она там быстро помрет.

– А ты не думаешь, что это касается нас всех в ближайшем будущем?

– Не думаю, – ответила я и положила трубку.

Мне стало грустно. Все-таки Руслан – скотина. Все-таки позади общая жизнь. Как можно так поступать с близким человеком?

Парализованное тело – не праздник. Но оно когда-то так радовало… Он так его любил… Существует долг в конце концов. И человек должен его исполнить.

Когда корабль тонет, капитан тонет вместе с кораблем.

Во вторник – выписка. Руслан пришел к десяти часам утра.

Вышел врач и сказал, что больная умерла.

Стояло аномально жаркое лето. Лялька лежала в палате у окна, и солнечные лучи ее буквально расстреливали в лицо. Случился еще один приступ. Скорее всего, дело не в солнце, а в сосудах головного мозга, но сейчас это уже не имело значения. Ляльки нет. Нет ее парализованного тела. Уйдя из жизни, Лялька сделала Руслану подарок. Спасибо, Лялька.

Друзья помогли похоронить. Поминки поглотили все сбережения Руслана, но прошли достойно. Соседи приготовили несколько горячих блюд и холодные закуски. Были даже деликатесы: красная икра, красная рыба. Спиртное – без ограничения. Много осталось.

Руслан доедал и допивал поминальный стол целую неделю. Ему было не в чем себя упрекнуть.

В моем доме раздался телефонный звонок. Звонили из полиции.

В каком-то сквере нашли человека. У него – полная амнезия: он не помнил, кто он и откуда.

В кармане обнаружили записную книжку, а там мой телефон. Не могу ли я приехать на опознание?

Я опознала: это был Руслан. Я объяснила, кто он и где он живет.

Совместными усилиями мы разыскали племянника. Племянник временно поселился у Руслана, чтобы поставить его на рельсы.

Руслан на рельсы встал. Он все вспомнил, но жить не хотел. Сидел в кресле как свежемороженый окунь с головой. Такие же слюдяные глаза.

Руслан не мог жить без Ляльки. Он ждал, когда закончится жизнь и паромщик в черном плаще перевезет его на пароме через реку Лету.

А на том берегу его будет ждать Лялька. Они обнимутся и зарыдают. И не расстанутся больше никогда. НИКОГДА.

Люська из Баковки

Баковка – это деревня, которая примыкала к нашему дачному поселку. Настоящая деревня с бревенчатыми домами, почерневшими от времени, запущенной речкой, резными ставнями, палисадниками, огородами, гусями, пьющими мужиками и крикливыми бабами.

После перестройки эти крикливые бабы стали называться «фермеры». Они носили по нашему поселку свою продукцию: молоко, творог, яйца, овощи.

Я быстро определила, у кого можно брать, а у кого нельзя. Срабатывал «человеческий фактор». Жилистая Ольга скупала творог во всей округе, он у нее скисал, протухал, потом она сверху опрокидывала граммов двести свежего творога и разносила по домам. Люди пробовали сверху – не полезешь же пальцем вглубь – и покупали с энтузиазмом весь объем. Заносили в кухню, вываливали в миску. То, что было внизу, становилось верхом, вонючим и опасным для жизни.

Что можно сказать? Недальновидная Ольга не знала законов рынка. Второй раз у нее никто не покупал. И даже если она приносила хорошую сметану, свежие яйца, ее гнали прямо с порога, высказывали свое отношение открытым текстом. Ольга не учитывала такой важнейший фактор, как конкуренция. Ею правил закон суслика: схватить – и в норку. Однако в дачном поселке – хоть и интеллигенты, но не дураки. Один раз их можно провести, но не больше.

Появлялась толстая Ирка, громыхая железной повозкой. В эту повозку она складывала все сезонные овощи. Продукты были неплохие, но цена на ноль больше. Если килограмм картошки стоил на базаре десять рублей, то у Ирки – сто.

– А ты бери по тысяче, – предлагала я.

Ирка подозрительно всматривалась в мое лицо.

– А что, – простодушно продолжала я, – если у человека есть деньги, какая ему разница, сколько заплатить: сто или тысячу? Не обеднеет.

Ирка догадывалась, что я ее поддеваю, и говорила:

– Ну ладно. Давай по пятьдесят за килограмм.

– На базаре десять, – напоминала я.

– На базар ехать надо. А я тебе прямо к дому, с доставкой.

Я соглашалась. Доставка стоит денег.

В нашем поселке жил очень красивый парень – высокий, стройный, с золотыми волосами. Как трубадур из мультфильма.

Девки и молодые бабы из Баковки приходили на него посмотреть. Приносили клубнику и черную смородину. И, пока он рассчитывался, не отводили глаз. А потом уходили, грезили наяву. За спиной красавца маячила его жена, но ее в расчет не брали.

Девкам из Баковки не на что было рассчитывать, и все равно… Мечтать ведь никто не запрещает.

По стране гуляли лихие девяностые. Их грозный отзвук докатывался и до нашего поселка.

Трубадур продал свой дом вместе с тещей. Дом принадлежал теще, но предложили хорошую цену, Трубадур не устоял. Теще сняли комнату в Баковке, а в дом, в родовое гнездо, въехали чужие люди.

Рухнул социализм, вместе с ним человеческая мораль. Моралью стали деньги. Видимо, сумму, которую предложили Трубадуру, он не мог упустить. И ждать тоже не мог. Покупатель бы уплыл.

А я? Что я могла сделать? Подойти к Трубадуру и спросить: «Как тебе не стыдно?» Он бы ответил: «А ваше какое дело?»

И в самом деле.

Тещу могла защитить только ее дочь. Но дочь взяла сторону мужа. Она рассуждала так же, как и он: «Не убивают же ее. Переселяют в деревню, в деревянный дом, экологически чистый, рядом с поселком, десять минут ходьбы».

Во второй половине дома жила некая Люська. Люська держала кур и корову. Вот тебе качественное питание, вот тебе здоровье и долголетие.

Люська приходила ко мне раз в неделю, по средам. Приносила свою продукцию. Ее продукция была самая свежая, а цена соответствовала качеству.

Люська не воровала и не хитрованила, ничего не выгадывала. Немножко громко разговаривала, но ведь это можно и потерпеть.

– А я правду всегда говорю!.. – орала Люська.

И она выкладывала очередную правду, которая никому не была нужна. И самой Люське в том числе.

Говорили, что Люська в молодости была привлекательная. Сейчас это невозможно себе представить: фиолетовые щеки, во рту один зуб.

У Люськи был папаша – алкоголик, он рано умер, оставив Люське в наследство свое тяжелое заболевание.

К двадцати шести годам Люська уже спилась. Ее в деревне никто не видел трезвой.

Где-то на базаре она познакомилась с Володькой, тоже алкоголиком. Сколько ему было лет – непонятно, не то тридцать, не то пятьдесят.