Николай Чуковский - О том, что видел: Воспоминания. Письма

• Название: О том, что видел: Воспоминания. Письма
• Автор: Николай Чуковский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Разное
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02681-0

Николай Корнеевич Чуковский (1904–1965) известен прежде всего как автор остросюжетных повестей об отважных мореплавателях, составивших книгу «Водители фрегатов», и романа о блокадном Ленинграде — «Балтийское небо». Но не менее интересны его воспоминания, вошедшие в данную книгу. Судьба свела писателя с такими выдающимися представителями отечественной культуры, как А. Блок, Н. Гумилев, Н. Заболоцкий, О. Мандельштам, Ю. Тынянов, Е. Шварц. Будучи еще очень юным, почти мальчиком, он носил любовные записки от В. Ходасевича к Н. Берберовой. Обо всем увиденном с удивительным мастерством и чрезвычайной доброжелательностью Чуковский написал в своих мемуарах. Немало страниц «младший брат» посвятил своим старшим друзьям — «Серапионовым братьям» — И. Груздеву, М. Зощенко, В. Иванову, В. Каверину, Л. Лунцу, Н. Никитину, В. Познеру, Е. Полонской, М. Слонимскому, Н. Тихонову, К. Федину. Особая новелла — о литературном салоне Наппельбаумов. Квартиру известного фотографа, где хозяйничали сестры Ида и Фредерика, посещали Г. Адамович, М. Кузмин, И. Одоевцева и многие другие. Вторую часть книги составляет переписка с отцом, знаменитым Корнеем Чуковским. Письма, известные до сих пор лишь в меньшей своей части, впервые публикуются полностью. Они охватывают временной промежуток в четыре с лишним десятилетия — с 1921 по 1965 год.

---

Не мирись с ним, не унижай себя и нас. Ты очень большой писатель, и значение твое в русской литературе XX века огромно. Ты при своей мнительности сам не понимаешь, что ты сделал за свою жизнь. А от его косноязычных, смешных невежеством и наивностью, теориек не останется ничего. Будь с ним в ссоре и не обращай на него никакого внимания — ты уже давно его победил.

Извини меня за письмо, если оно тебе не понравится.

Привет маме.

У нас все благополучно.

Коля.

18 апр.1939

Маринка, которая была свидетельницей выступления Шкловского в Ленинграде, тоже согласна с этим письмом.

114. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

7 июня 1939 г. Москва[586]

Утопаю в «Хижине дяди Тома». На одной странице 4 «ош» — это норма. Привели ли Вы в норму первые 10 страниц?

Коле младшему сердечный поклон от ДЕДА. Пусть сейчас же по получении этого письма встанет у березы и держит поднятую руку, покуда ты будешь считать до тысячи. Пусть чувствует власть своего господина на расстоянии. Нюшенька — прелесть. Читает мне вслух, помогает складывать книги и интересуется не паровозами, но Альфой[587]. Погода: то солнце, то дождь. Сейчас здорово припекает. У меня новая помощница — армянка[588]. Повесть Лидина мне нравится, особенно вторая часть — о Неживом, об Умани[589]. Как-то поживают твои «бабы», едущие за хлебом в Астрахань? И когда ты поедешь знакомиться с ними? Марину целую. Тате почтительный привет: в каком положении ее фотография? Ирине, Марии Николаевне приветы. Верно ли, что болен Юрий Николаевич. Видаешься ли ты с ним? Смотри на обороте.

Твой Uncle Тотʼs Editor[590]

Дорогой Коля!

«Хроническое употребление табака ведет к катару дыхательных и пищеварительных путей. Хроническое отравление никотином принимает очень большие размеры. Необходима планомерная борьба с этим явлением. К сожалению, у нас в СССР эта борьба до сих пор ведется недостаточно энергично, т. к. недостаточно учитывается значение никотинизма в поражении сердечно-сосудистой системы». Проф. Л. И. Фогельсон. «Болезни сердца и сосудов». М.; Л. 1939, стр. 183.

115. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

15 июня 1939 г. Москва[591]

Стыдно, Коля; написал бы хоть строчку. Хотя ты теперь знаменит, но все же нос задирать не годится. И Марина ни звука: не знаем ничего ни о Гульке, ни о Тате, ни о том, бросил ли ты курить.

Как подействовала на тебя статья в «Литгазете»[592]? Я знал о ней заранее, но мама утверждала, что ни за что не поместят. Поместили.

С «Хижиной» все уладилось: покуда делают рисунки, я правлю помаленьку. О,о, о, о, о!!!

Курить брось! Брось курить!

Только что получил письмо Марины. Спасибо. Гульке-рабу привет.

Ваш К. Ч.

116. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

24 июня 1939 г. Москва[593]

Дорогой Коля. Привет Таточке, Юрию Николаевичу, Вениамину Александровичу. Пишется ли тебе? Мамино здоровье лучше. Приезд Бобы — лучшее для нее лекарство. Поздравляю Тату с отличным экзаменом. Надеюсь, что у тебя уже прошли неприятные ощущения от некурения. Ты так и не написал нам, как ты реагировал на статью Мессер в «Лит. газете». Марине — поцелуй. «Хижину» правлю. Почему не присылаешь первых страниц. Твой Марк Твен[594] мне очень нравится. Очень хотелось бы покататься с тобою в лодке.

Всего доброго!

Читаю «Пархоменко» Всев. Иванова[595]. Мне очень нравится. Превосходный талант.

117. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

30 июля 1939 г.[596] Переделкино

Милый Коля. Ты — увалень, лежебок, сурок, сновидец. Как же может беллетрист отказаться от поездки по Волге! Чехов не хуже тебя знал русскую жизнь, однако, в твоем возрасте успел уже и на Сахалине побывать. Хорошо, конечно, верить во внутреннюю силу творящего духа, но сила эта тоже хоть изредка нуждается в пище. — Таточка процветает.

Дед.

118. Н. К. Чуковский — К. И. Чуковскому

23 сентября 1939 г. Ленинград

Милый папа.

Ни одного письма от тебя, ни от мамы. А нам интересно знать, как вы живете. Только из бобиных писем получаем мы о вас редкие отрывочные сведения. Кстати, как бобина нога, которую ему ушибла Леночка[597] автомобилем? Он нам писал, что ты уже здоров и собираешься ехать в Барвиху. А как же Кисловодск? Не едете? Или мама едет, а ты нет?

У нас все благополучно. Я продал в «Советский писатель» сборник моих старых повестей и рассказов[598]. Сейчас сижу над ними — подправляю.

Марина тщательнейше исправила взятые у тебя 100 страниц «Хижины»[599]. Что с ними делать? Куда и когда их тебе посылать, чтобы они, не дай бог, не потерялись? Пожалуйста, ответь на этот вопрос поскорее, потому что надо же это затянувшееся дело привести к концу.

У нас превосходная погода весь сентябрь. Вы все еще в Переделкине? Каков ваш новый шофер?

Я, быть может, с писательской бригадой поеду в Белоруссию[600]. Впрочем, вряд ли.

Коля.

23 сент. 1939.

119. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

Конец сентября 1939 г.[601] Переделкино

Дорогой Коля!

Завтра утром, если все будет благополучно, я уезжаю в Барвиху. Адрес мой ты знаешь. Я еще никогда не чувствовал себя так худо, как теперь, и не верю, что поправлюсь. Мама внизу тоже лежит больная. Ей нужен отдых больше, чем мне.

Я рад, что у вас все благополучно. Татка доставила бы мне большое удовольствие, если бы прислала в Барвиху письмо о себе. Гуля тоже. Если мне полегчает, я буду заниматься «Хижиной дяди Тома» [602]. Закончила ли Марина работу над теми листами, которые она у меня взяла. Впрочем, мы об этом еще спишемся.

Дорогой Коля! Меня сильно тревожит судьба Кати[603]. В последнее время я неотступно думаю о ней. Я обязан ей помочь. Боюсь, что ей очень плохо живется. Но где она? — узнай, пожалуйста.

Военные дела меня не тревожат. Я уверен в нашей быстрой и безупречной победе[604]. Воображаю, как воинственно настроен Гулька. Напиши мне о нем, пожалуйста.

Твой отец.

120. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

7 октября 1939 г. [605] Барвиха Барвиха.

Милый Коля, в Барвихе есть твой «Ярославль», который отдыхающие усердно читают. Есть и «Княжий угол». Я перечел «Ярославль», и мне снова понравилось европейское изящество твоей литературной манеры. — Удается ли тебе твоя работа теперь? Да, очень жаль, что ты не поехал во Львов, в Белосток. Будь я здоров, я непременно поехал бы. Хотелось бы видеть тамошнюю детвору, тамошних писателей, интеллигентов.

Сейчас был у меня консилиум: профессор, два доктора. Насколько я мог понять, сердце мое скверное, нервная система никуда не годится, и вообще песня моя вроде как бы спета. Здесь терзает меня бессонница, пульс 98, и вообще. Я так и чувствовал, что чуть перееду в Москву, так и покачусь под гору.

Лечат тут хорошо, но очень меня оглушают всякие снотворные; жизнь не мила после люминалов и бромов. Писанье я забросил: велят 6 часов быть на воздухе.

Хорошо еще, что публика здесь неплохая. Да и мало ее — человек тридцать, не больше. Погода — как и у Вас — диковатая: то снег, то кавказское солнце.

Мамы я не видал уже две недели. Как ее здоровье, не знаю.

Лидина повесть идет в «Красной нови»[606]. Там же будет напечатана и моя статья о Шекспире[607]. Сейчас из Лидиной повести можно бы сделать сценарий. Как жаль, что я сижу в санатории!!!

Вскоре я смогу заниматься и тогда просмотрю 100 страниц, просмотренных Мариной.

Целую Тату: спасибо ей за письмо. Я был бы рад, если бы она не разочаровалась в Ленинградском Дворце Пионеров. Кружок ботаники может дать ей хороший фундамент. Бедная девочка, она до сих пор не знает, что Блэк[608] оказался девицей и уже изгнан из нашего дома, как не оправдавший доверия.

Толстуха[609] изгнана с позором, будучи уличена в похищении продуктов. В домино я ни с кем не играю. Не помню, поблагодарил ли я ее за чудесные фото. Если нет, благодарю от души.

Гуленька может теперь играть в войну с поляками; надо бы купить ему танки; я видел в игрушечном магазине в Москве. Если у Вас нет, попытаюсь достать при помощи своей секретарши.

Шлю Вам горячий привет.

Отец.

121. Н. К. Чуковский — К. И. Чуковскому

13 ноября 1939 г. Ленинград

Милый папа, я удручен тем, что ты болен и что мама больна. Ты был уже в кремлевской больнице или еще только будешь? Делали уже тебе операцию? Отчего ты об этом не пишешь?

А маме тоже нужна операция? По отрывочным сбивчивым сведениям о вашем здоровье мы ничего толком не можем себе представить. Как ужасно, что вы так расхворались. Напиши сам и маму попроси написать и о вашем здоровье, и о вашей жизни.

В Москве я буду в этом месяце между 20-м и 25-м. Так, по крайней мере, уверяют в Гослитиздате — я еду защищать гослитиздатовский план. Но, быть может, и отложат, кто их знает. А в Москву мне хочется — хоть переводик какой-нибудь захудалый у Александра Николаевича[610] попросить, мы совсем без денег, отказываем себе во всем, а в Ленинграде заработать негде.