Хосе-Мария Гельбенсу - Вес в этом мире

• Название: Вес в этом мире
• Автор: Хосе-Мария Гельбенсу
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-07306

Испанский прозаик Хосе-Мария Гельбенсу родился в 1944 году, учился в иезуитском колледже, затем изучал в университете менеджмент и право. В 1964 году покинул университет в знак протеста против царившей в нем системы обучения. Работал в газетах и литературных журналах, был содиректором влиятельного киноклуба. В 1968 году его первая книга — роман «Ртуть» — вышла в финал популярного литературного конкурса. Занимал высокие посты в издательствах «Таурус» и «Альфагуара», а с 1988 года занимается исключительно литературой. Ведет два раздела в газете «Эль Паис», с которой сотрудничает со дня ее основания.

Философский роман Хосе-Марии Гельбенсу «Вес в этом мире» — впервые на русском языке.

---

Эх, мне бы твою легкость, твою убежденность в собственной правоте! Но, увы, у меня их нет, о чем я горько сожалею.

Ладно, давай подумаем, как раздобыть тебе стипендию для развития твоего таланта.

А он есть у меня? Я уже задавала тебе этот вопрос.

Да, есть. Не знаю, к тому ли делу, в котором ты хочешь его использовать, но есть.

А здесь, скажи, для чего он мне здесь?

Здесь? Не надо говорить о «здесь», об этой стране, так, словно это дикая пустыня. Не надо так категорично.

Если бы я не видела, что это говоришь ты, ни за что бы не поверила. Или ты меняешься, когда говоришь об этой проблеме со мной. Ты всегда был яростным — куда яростнее меня — обличителем университета этой страны, и это ты, а не я, покинул его на следующий же день после окончания определенного законом срока, и только ради того, чтобы уехать сюда, в северную деревушку, и запереться в четырех стенах, потому что ты больше ни во что не веришь. А теперь ты говоришь мне: не надо так категорично… Я только не понимаю, с чего это ты так взъелся на Армстронга и на весь мой план. Ты что, ревнуешь?

Кто — я? Что за чушь. Я не имею никакого права ревновать тебя, а потому и не могу делать этого. Для того чтобы возникла ревность, нужна ситуация, способная заставить человека ее испытывать. Подскажи, каким образом все это может касаться меня, который уже много лет общается с тобой только посредством писем.

Вот я и говорю — не понимаю.

Но чего именно ты не понимаешь?

Я не понимаю, почему ты выпускаешь когти каждый раз, как мы заговариваем о моем плане уехать в Англию.

На самом деле, не знай я тебя, я сказал бы, что у тебя извращенное мышление. Мне плевать на твою Англию, на твоего Армстронга и вообще на все. Оно интересует меня лишь в той степени, в какой меня интересуешь ты, и я думаю о том, что лучше всего для тебя. А о том, что лучше всего для тебя, я думаю потому, что ты сама попросила меня об этом. Это понятно? Мы уже можем вернуться к твоему таланту? Мы разберемся с ним и спокойно продолжим наш разговор.

Хорошо, согласна. Согласна. Давай вернемся к моему таланту.

Так почему ты сомневаешься в нем?

Потому что… Да потому, черт побери, что у меня нет ни времени, ни средств использовать его!

Значит, нужно найти деньги. Деньги есть и в университете, и вне его. Сейчас в обществе больше уважения к культуре, чем в прежние времена.

Не думаю, сеньор Умник, что кто-нибудь здесь даст хоть одну монетку для того, чтобы я углубила свои познания в английской литературе. Похоже, расстояние размягчило тебе мозг.

Все дело в том, что ты не хитрая.

Нет. Все дело в том, что никто не будет платить за то, чтобы человек развивал свой талант. Если тебе повезло или если ты умеешь искать, тебе могут заплатить почти за все, что угодно. Но никогда, никогда ты не найдешь человека, который стал бы платить за то, что ты будешь развивать свой талант. Никогда. Такого человека приходится искать где-нибудь на стороне. Именно так, на стороне, я и нашла свой шанс, и я знаю, что если сейчас упущу его, другого уже не будет.

Ну, если так, поезжай. Собирайся и поезжай. Но перестань колебаться. Ты похожа на скорпиона, который крутится вокруг себя.

Знаешь, мне этот образ не очень-то нравится.

На самом деле от тебя я скоро просто сойду с ума. Чего же ты хочешь тогда?

Откуда мне знать, чего я хочу!

Погоди. Успокойся. Давай закажем обед и будем продолжать.

Я вот сейчас подумала: ведь скорпионы крутятся вокруг себя и вонзают в себя свое жало, лишь когда оказываются в безвыходном положении. Я видела это в одном фильме: они там оказались в огненном кольце. Достаточно тяжелая сцена. А дети смотрели чуть ли не с восторгом.

Ну, к тебе эта сцена никак не относится, это же ясно.

Иногда мне приходит в голову: а может, и я тоже веду себя, как они? На самом деле я и правда словно потерянная. Как будто заблудилась.

Это уж точно, похоже, мы оба заблудились. Мне кажется, это потому, что мы уже не знаем толком, о чем говорим. Ты сама не уверена в том, что собираешься сделать, не знаешь, что это тебе даст. Знаешь, у меня вдруг возникло ощущение, что тебе нравится просто сама эта идея рвануться куда-то, а потом ты расширила ситуацию, ища точку опоры: Армстронг существует, он обратился к тебе, и это помогает тебе уверовать в свою иллюзию, мечту, план — уж не знаю, как это теперь назвать. Однако напрашивается вопрос: не стоит ли за всем этим что-то еще? Нет ли такого, что вредит тебе или причиняет боль, а ты не можешь ничего поделать? И поэтому возникла эта идея — изменить жизнь, уехать, как способ дать выход чему-то, чего ты не понимаешь, не знаешь или не можешь назвать, но на самом деле именно оно лишает тебя покоя и вынуждает действовать? Это классическая проблема: ты не признаёшь угрозы, но знаешь, что она подстерегает тебя.

Да нет никакой угрозы; есть желание — очень ясное желание.

Да, тебе кажется, что это желание, но ты не можешь мне сформулировать его. В итоге то, что ты ищешь, столь же таинственно, сколь и твоя собственная потребность сделать что-то. Подумай: сделать что-то, сделать что-то. Ты нуждаешься в действии, потому что не можешь пребывать в покое, ты не умеешь пребывать в покое. Так же бывает, когда мы говорим, что наше тело требует того-то и того-то. Тело почти никогда ничего у нас не требует: это мы сами заселяем собственное тело разными потребностями, которые на самом деле представляют собой что-то вроде эмоциональной разрядки. Это разрядка, высвобождение энергии, которую мы в меру своих возможностей направляем в то или иное русло. На похоронах она выливается в душераздирающие рыдания, но в какой-либо жизненной ситуации, в которой сходятся концы многих нитей, много энергетических терминалов, впадающих в единый поток, всё, что похоже на проект, план, открытое пространство, превращается в резервуар, вбирающий всю эту бесконтрольную энергию. Тогда мы становимся способны дойти до любых высот самоотвержения или героизма, но при этом, как обычно и происходит с героями, почти всегда совершаем необдуманные поступки. Герои — это безумцы, которым повезло. У них тоже были ясное желание и подходящая цель, но тем не менее именно затемнение сознания и слепая сила порождали решение, которое вело их к славе — столь же пустой и суетной, сколь восхваляемо было их героическое деяние. В наши дни, когда от богов осталось только воспоминание, бродящее среди теней памяти, люди изгоняют страх иррациональными действиями, ближайшими эмоциями. Это один из способов не думать. Потому что думать страшно.

Но это не обо мне.

В чем-то — нет, а в чем-то — да. Полагаю, ты много раздумывала над своей ситуацией, но как бы по кругу: у тебя круговое мышление. Ты завязла. Никакого прогресса не наблюдается, потому ты и не знаешь, что делать. И твой ум не понимает.

Герои еще и подавали пример.

Древние — да.

Мне кажется, что я сама — древность…

Но весьма саркастичная за обедом, как я погляжу. Но, в общем, это было неплохо, и в ответ мне хочется сделать тебе одну уступку. Вот сейчас, когда я говорил о том, что тебе поздновато пришло в голову пуститься в путь к этой своего рода тотальной авантюре, я вдруг вспомнил о Канте. Я вспомнил об одном вопросе, который много раз задавал себе. Стоп! Не обольщайся, я не собираюсь сравнивать тебя с Кантом[20].

Да я не стала бы ждать этого, даже если бы заслуживала.

Это хорошо. В общем, как я уже сказал, я вспомнил о вопросе, который всегда со мной, потому что мне не удается найти ответа, который убедил бы меня. Подумай о Канте: кенигсбергский профессор, такой домосед, что никогда не выезжал из своего города, представитель чистейшего рационализма, приверженец традиций, прусский профессор-консерватор, которому вроде бы следовало повторять своим ученикам раз и навсегда заученное… И вдруг — что, черт побери, приходит в голову этому человеку? Что производит в нем такое внутреннее потрясение, что в пятьдесят шесть лет — в пятьдесят шесть лет! — он садится и пишет «Критику чистого разума»? И не останавливается на этом: далее следуют девять блистательных лет, в которые написаны «Критика практического разума» и «Критика способности суждения». Вся философия изменилась начиная с него; Гегель и Конт[21] немыслимы без него, почти всё, чему мы научились с тех пор, невозможно без него, без этого профессора — казалось бы, солидного рутинера. Для меня величайшую тайну философии составляет то, что произошло в этой голове. Разумеется, я не принимаю в расчет разные труды, объясняющие его переориентацию чьим-то влиянием: Беркли, Хьюма, Руссо[22]… всё это неважно, сотни профессоров испытали то же самое влияние и даже глазом не моргнули или же осудили его. Эта голова, голова почти старика, эта голова, которая в таком возрасте поднимается и испытывает нечто такое, что разрывает познание пополам — вот чем я одержим, вот что неотступно преследует меня. Эта голова — у меня такой нет. В общем, вся эта тирада произнесена ради того, чтобы сказать что-то хорошее о тебе. Кто знает — может, и твоя голова поднимется так же гордо, кто знает — может, ты стоишь на пороге того, что должна совершить? Так преобразить человека может только желание. Но желание чего, чего?