Андрей Упит - Новеллы

• Название: Новеллы
• Автор: Андрей Упит
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1970

В сборник произведений известного латышского писателя Андрея Упита вошли новеллы — первые серьезные творческие достижения писателя.

Перевод с латышского Т. Иллеш, Д. Глезера, Л. Блюмфельд, Н. Бать, Ю. Абызова, Н. Шевелева, А. Старостина.

Вступительная статья Арвида Григулиса.

Составление Юлия Ванага.

Иллюстрации Гундики Васки.

М., Художественная литература, 1970. - 704 с.

(Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Том 187.)

OCR: sad369 (6.09.2011)

---

Госпожа профессорша и сама вышла навстречу. Он поцеловал ей руку и вежливо осведомился:

— Как сегодня чувствует себя наш больной?

Госпожа Грюн оглянулась на Еву, которая слишком уж старательно водворяла на вешалку шляпу и палку гостя.

— По-прежнему, по-прежнему. Проходите, господни Бухбиндер.

Из-за двери все еще слышалась возня Евы, и гость продолжал в приподнято галантном стиле, только еще громче:

— А вы, сударыня?

— Благодарю вас…

Больше Ева ничего не расслышала. Очевидно, хозяйка и гость удалились во внутренние комнаты. Бросив взгляд на лестницу, Ева вернулась в кухню.

Хозяйка и гость действительно направились в глубь квартиры — через приемную, затем гостиную. Впереди шел господин Бухбиндер. За ним следовала госпожа профессорша, плотно прикрывая за собой все двери.

В спальне господин Бухбиндер взял со стула капот с широкими рукавами, небрежно бросил его на кровать и сел.

Госпожа профессорша, явно нервничая, пыталась опереться обеими руками на туалетный столик, стоявший за ее спиной.

— Я уж думала, ты сегодня не придешь.

Он положил ногу на ногу и закурил сигарету.

— Сегодня чуть было так и не вышло. Начал работать новый приказчик, пришлось все ему объяснять…

— Но ведь у тебя там мадемуазель Рудзит?

— Мадемуазель Рудзит… У мадемуазель Рудзит свой отдел, она в галантерейном. А в мануфактуре она ничего не смыслит.

— Да, тогда конечно… Налить тебе кофе?

Руки госпожи профессорши нервно шарили по туалетному столику. Она даже немного покраснела.

Описав плавным движением руки полукруг, господин Бухбиндер затушил спичку, поискал взглядом пепельницу и бросил спичку прямо на ковер. Профессорша услужливо нагнулась, подняла ее и положила на опрокинутую крышку одной из многочисленных коробочек.

Господин Бухбиндер курил, устремив взгляд в стену. Сигарета время от времени потрескивала, и беловатая струйка дыма стлалась над головой. На сделанное ему предложение он не счел нужным ответить.

— А тот приходит как всегда?

— Как всегда…

При этом она так внимательно и робко посмотрела на господина Бухбиндера, словно стараясь прочесть на его лице что-то еще не высказанное.

Но господин Бухбиндер продолжал смотреть в стену.

— А он его еще не звал?

— Пока нет. Я думаю…

Но под холодным, чуть насмешливым взглядом господина Бухбиндера она съежилась и умолкла.

— Ты думаешь… Оттого, что ты думаешь, мне легче не станет. Аренду за помещение на Известковой нужно внести за полгода вперед. Сколько это по-твоему? А в кредит дают только на три месяца. Если к первому августа у меня не будет полмиллиона или хотя бы поручительства на эту сумму…

Руки госпожи профессорши уже были сложены на животе, а на лице появилось такое же выражение, какое бывает у охотничьей собаки, когда хозяин стоит с ружьем за плечами, но все еще не хочет произнести заветное: за мной.

— Мне кажется, он уже не в состоянии говорить. Третий день, как ни слова не говорит Еве. Сегодня утром опрокинул чашку с бульоном…

— Ну, писать-то он еще может. А доктор Скара всегда подтвердит, что больной был в здравом уме и твердой памяти. Скара по-прежнему каждый день является?

— По три раза в день.

— А тот все еще торчит с утра до вечера? Ясно, как божий день, подпишет завещание…

— Может быть, только на часть… На четыреста тысяч, которые лежат в банке. Но остается еще библиотека. В начало болезни ему за нее предлагали миллион. Библиотеку он не завещает. Да и пастора Линде он не считает за друга.

— Линде… Может быть, он тебя считает за друга?

Госпожа профессорша прижала руки к груди.

— Не говори так! Ты отлично знаешь, за что он меня так ненавидит.

Господин Бухбиндер встал.

— Я-то, безусловно, знаю. Все это случилось потому, что ты время от времени сходишь с ума. Ничего бы не случилось… Разве он впервые застал нас вдвоем? А ей, видите ли, понадобилась романтика! Ходила в одной рубашке… Тут и слепой бы увидел.

Лицо госпожи профессорши залила густая краска, глаза наполнились слезами.

— Зачем ты меня мучаешь? Мне и так тяжело…

Оба сразу обернулись к окну. К дому подходил небольшого роста мужчина, с бородкой клинышком, в роговых очках, с портфелем под мышкой. Значит, уже ровно девять.

Госпожа профессорша приоткрыла дверь, и из приемной донесся разговор посетителя с Евой.

— Господин профессор не спрашивал меня?

— Нет, господин нотариус, господин профессор никого не спрашивал.

— Ага. Тогда я подожду. Что там, наверху, нет свободной комнаты?

— Госпожа профессорша велела подождать тут.

— Хорошо, спасибо. Я попрошу только стакан холодной воды.

Когда госпожа профессорша приоткрыла еще одну дверь и холодно кивнула нотариусу, он уже сидел на своем обычном месте у окна и отыскивал загнутую страницу в романе Зудермана «Песнь песней».

Господин Бухбиндер бросил недокуренную сигарету на крышку коробочки и собрался уходить. Голос его опять звучал в полную силу:

— Прошу прощения, сударыня, мне пора. Выражаю глубочайшее сочувствие вашему горю. Будем надеяться, что с божьей помощью все еще обернется к лучшему.

— Благодарю, господин Бухбиндер, это моя единственная надежда…

Господин Бухбиндер поцеловал ей руку и ушел, не сказав больше ни слова. Вежливо поклонился нотариусу, и вот уже его белые туфли на каучуковых подошвах зашуршали по мосткам, ведущим к воротам.

Госпожа профессорша с полными слез глазами и высоко вздымающейся грудью смотрела ему вслед. В воротах господин Бухбиндер посторонился и приподнял шляпу. Кто-то подходил к дому. Конечно, это опять господин Линде.

Госпожа профессорша закусила губу и проглотила подступившие к горлу слезы.

Но пастор Линде задержался еще немного. Он встретил своего коллегу, пастора Петермана из прихода церкви Спасителя.

Петерман направлялся к своему семейству на взморье. В руках он нес множество свертков, и даже к пуговице сюртука был прикреплен шнурочком яркий воздушный баллон в виде колбасы. Встретив коллегу у дверей пассажа, Петерман поднял голову и посмотрел на вывеску «Братья Фегельсон». Ночью он хорошо выспался и с утра был в отличном настроении.

— Стучитесь во врата Израиля, коллега?

— В широкие!

И оба от души рассмеялись над удачной остротой. Пастор Линде тоже был в хорошем расположении духа. Чудесная погода, зелень вяза над головой, только что политая мостовая, женщины в летних платьях — все способствовало приятному, слегка сентиментальному настроению. Но вдруг, что-то вспомнив, пастор оборвал смех, лишь в глазах его искрилась улыбка.

— Иду к профессору Грюну. Вам, конечно, известно…

— Ах, да, помню, помню. Он где-то поблизости живет, Ну, как ему сейчас?

— Ни малейшей надежды… Не сегодня-завтра… Конечно, все в руках всевышнего.

— Так вы его навещаете?

— Каждое утро, вот уже пятый день. Чтобы быть на месте, когда придет час указать душе его путь к небесной отчизне.

Петерман думал о другом.

— Вот для Лаунага и освободится вакансия на факультете.

Доцент Лаунаг был его родственник, и Петерман ему покровительствовал. Зато пастор Линде не питал к Лаунагу дружеских чувств.

— Это еще не известно. Ведь четыре кандидата! Посмотрим, у кого из них сильнее связи в коалиции.

У Лаунага поддержка была не бог весть какая. Петерман пожал плечами.

— А как же автономия университета!

Пастор Линде только усмехнулся и поздоровался с владельцем автобусной линии Круминем. У Круминя была такая же лысина, как у профессора Грюна. Это опять направило мысли пастора Линде по прежнему руслу.

— Чего только не в состоянии претерпеть человек, трудно даже поверить! Я многое видел за свою жизнь, но такого больного встречаю впервые. Желудок у него сплошная рана, грудь заложена, он задыхается, говорить уже не может, и все-таки еще жив.

— Только помощью господа!

— Единственно ею. Подумайте только: даже не стонет. За все эти дни мы не слыхали ни единого стона. Просто удивления достойно.

— Вот что значит, коллега, сила веры.

— Безусловно! Ее господь бог ниспосылает своим избранникам, дабы они примером долготерпения укрепляли маловеров. Только в горниле страдания очищается душа и становится достойной вступления в райскую обитель.

— Вот вам и тема для надгробного слова.

Пастор Линде не заметил легкой зависти в словах коллеги. Он и сам только что подумал об этом. Глаза у него заблестели, лицо просияло от неподдельного удовольствия.

— Да, да. Рига давно не видала таких пышных похорон. Факультет уже деятельно готовится к этому событию, на скорую руку здесь ничего не сделаешь. Сам отец епископ скажет проповедь при выносе тела. От всех рижских общин будут венки. Уже дано распоряжение Рибелю, чтобы цветы были припасены в достаточном количестве.