Павел Ф. Гаммал - Секс и ветер

• Название: Секс и ветер
• Автор: Павел Ф. Гаммал
• Жанр: Современная проза

---

- А вот так, - теща подняла с пола лифчик. – Хотела сюрприз сделать – прилетела пораньше.

- Получился сюрприз, - Надя отбросила одеяло. – Мне пора, кажется.

- Грудь у нас на месте, - теща окинула взглядом встающую Надю. – А вот с мозгами, видать, недобор?

-  В вашем возрасте, - Надя попыталась вырвать лифчик из рук гостьи. – Завидовать вредно. Удар может хватить.

- В моем возрасте? – Карлотта Павловна не выпускала добычу из рук. – Да мы с тобой, милочка, почти ровесницы.

- У-ух, - Надя приложилась правой точно в подбородок оппонентке, как учил когда-то муж. Теща  кулем свалилась на пол. Надя забрала из разжавшейся ладони свой лифчик. – Вот и хватил удар. Игорек, отвезешь меня?

Панихида

- В джунглях животные лучше относятся друг к другу, чем ты к своей матери!

- Уймись, Оленька, - Ромка лениво потягивал пиво, пытаясь отмахнуться от надоедливо жужжащей над бокалом мухи. – Она мне всю жизнь испортила.

- Тебе? Жизнь? – Ольга всплеснула ладонями, зацепив локтем свой бокал. – Да какая у тебя жизнь? Вон, как тот бокал – только что был, а уже и нету.

- Сука, - пьяно рассвирепел Ромка. – Убью!

Он попытался одной рукой поймать муху, а второй зацепить широкий ворот Ольгиного свитера. Поскользнувшись на осколках бокала, Ромка не удержал равновесия и свалился кулем на грязный пол пивной. «Скорая» приехала довольно быстро, но сделать ничего не смогла.

На панихиде были все.

Первой слово взяла Скрипка: «Ромку я знала, можно сказать, с самого детства. Любви особой у нас не было, но встречались мы часто, даже иногда чаще, чем хотелось бы усопшему. Надо сказать, что великого скрипача из него не вышло, но Евгений Павлович – учитель в музыкальной школе до сих пор ставит в пример Ромку своим ученикам». Собравшиеся вяло поаплодировали.

Священник постучал в микрофон и дал слово Презервативу.

«Я вас долго не задержу, - жизнерадостно начал тот. – С Ромкой мы познакомились довольно рано, когда ему исполнилось шестнадцать лет. В день его рождения двадцатилетняя соседка в пыльной кладовке преподнесла мальчику азы сексуального воспитания. Ну, а дальше – пошло, поехало. Как говорится, буду краток – сто шестнадцать побед и двадцать два поражения. А когда поражения стали устойчивым трендом, мы расстались».

Народ заметно оживился. К изголовью гроба протиснулась Сигарета. Прокашлявшись в микрофон, она поправила фильтр и начала: «В отличие от предыдущего докладчика, мы познакомились с безвременно ушедшим от нас довольно поздно. Как я ни старалась, но сделать его своим поклонником оказалось довольно муторно. Но, вместе с моей неизбывной подругой Водкой нам удалось сделать практически невозможное – превратить хорошего мальчика из интеллигентной семьи в то, что лежит перед вами, господа».

Собравшиеся с пониманием переглянулись и закивали головами. «Слово имеет Кандидатская Диссертация», - ведущий поправил микрофон.

«Добрый день, - пьяно икнув, начала та. – С покойным у нас было шапочное, если можно так выразиться, знакомство. Так, переспали вместе несколько ночей и разбежались. Бросил он меня, гад такой, а клялся в вечной любви».

Под одобрительное улюлюканье толпы, Кандидатскую Диссертацию стащили с трибуны.

Подождав, пока страсти поутихнут, к изголовью бочком протиснулась Водкаспивом. Собравшиеся встретили ее появление восторженно. Водкаспивом раскинула руки, успокаивая народ.

«Друзья, - крякнув, начала она. – Вы все знаете, какие нелегкие испытания выпали на долю усопшего. Несмотря на происки этих прихвостней из оппозиционной партии «Водкабезпива», Роман всегда оставался в наших рядах, предпочитая не выбрасывать деньги на ветер. Так давайте же проводим нашего товарища в последний путь партийным гимном». Свернув с головы пробку, она затянула: «Шумел камы-ыш, деревья гнули-и-ись!»

Песня неслась над снежной равниной, кое-как утыканной покосившимися крестами и, услышав ее отголоски, вставали под приспущенные знамена все новые члены, подхватывая хриплыми голосами слова гимна. Вечерело. Огромная страна погружалась в сумерки.

Михейкин и ледоколы

- Грубо, - Михейкин протер салфеткой очки. – Очень грубо.

Ситуация явно складывалась не в его пользу: два здоровенных лба, особо не отягощенные интеллектом, криво усмехались друг другу. Склонившись над столом Михейкина, они казались ему двумя ледоколами «Ленин», а себя он представлял медвежонком Умкой, выброшенным злой волной на льдину.

- Так что вы хотели, любезные?

- Это он нас чего, того? – просипел один из ледоколов. – Пидорами обозвал, что ли?

- Типа того, - прогудел второй ледокол. – Слышь ты, остывший, где бумаги?

- Как-кие бум-маги? – завибрировал нижней губой Михейкин.

- А чего-то он остывший? – моргнул ледокол-первый.

- Ну, ладно, - добродушно согласился второй. – Еще пока не остывший. Но, если бумаги не найдутся, то очень может быть, что скоро.

- П-про-о-остите, - Михейкин нервно заерзал на стуле, с надеждой вглядываясь в сторону двери. – Вы от кого?

- От хрена одного, - нестандартно пошутил второй, отчего оба гулко расхохотались. – Разрешение на строительство торгового комплекса «Мирный мир» у тебя?

- У меня, - подтвердил Михейкин, буравя глазами дверь.

- Да не парься ты, мужик, - ледокол-первый сжал ладонью плечо Михейкина. – Там, за дверью, наш старший брат. Он никого не пропустит без очереди, стопудово.

- Так что подписывай, - ледокол-второй глянул на часы. – И по краям. А то у нас сегодня еще один клиент нарисовался.

Михейкин, вздрагивая, достал из сейфа нужную папку и, обмакнув в чернильницу перьевую ручку с золотым пером, размашисто подписал.

- Красиво, - подхватил папку со стола первый. – Еще увидимся, если что.

- Не дай бог, - неумело перекрестился Михейкин. – Завтра ухожу в отпуск.

- Стукнешь ментам, - второй приоткрыл дверь, кивнув третьему ледоколу. - Завтра с одной стороны от тебя будут стоять друзья, а с другой - родственники усопшего.

- Бу-га-га-га, - заржали три ледокола уже в коридоре.

***

- Викентий Романович, - ледокол-первый поерзал, устраиваясь на кожаном сиденье «БМВ». – Ваши бумаги, как договаривались.

Очкарик открыл папку, пролистал и удовлетворенно крякнул на свежую подпись.

- Андрей Аристархович, - он протянул ледоколу потертый портфель. – Это вам за труды.

- Благодарю покорнейше, - ледокол заглянул внутрь. – Премного благодарны.

- Андрей Аристархович, дорогой, скажите, а правду говорят, что вы с братьями окончили в свое время филологический факультет МГУ?

- Врут, любезнейший Викентий Романович, это только я его закончил. А Мишка с Федькой – исторический. – ледокол щелкнул замком портфеля. - Засим разрешите откланяться?

- Всего доброго, Андрей Аристархович, - Викентий Романович завел двигатель. – А ведь могли бы в школе преподавать.

Еврей

В графе «Национальность» было четко обозначено: Еврей. Странное сочетание букв. Но оно придавало жизни оттенок грусти. Причем тысячелетней. В цеху все мужики говорили что-то вроде: «Каплан – мировой мужик, хоть и еврей». Почему-то, в это верилось. Не в то, Каплан – мировой, а в то, что хоть и еврей… Поставь на это место что-то другое… Ну, я не знаю, например – немец или француз. Смешно! Или так: Умоляев – хороший мужик, хоть и узбек. Смешно и еще раз смешно! Не звучит. А еврей, почему-то, звучит. И звучит уже долгие годы. С тонким оттенком снисходительности Федотов (начальник цеха) отчитывал Каплана (мастера участка).

- И что ты себе думаешь? – начальник густо затягивался папиросой, выдыхая едкий дым прямо в длинный нос мастера. – Каплан. Ты что, хочешь продать Родину?

- Иван Алексеевич, - Каплан уныло отводил взгляд. – Сейчас не тридцать седьмой год. Репрессий не будет. Подпишите и всё.

- Я те подпишу! – пальцы с черными ногтями сжались в огромный кулак перед лицом мастера. – Я те так подпишу, что тошно станет. Ишь, что задумал? В самый ответственный момент, когда вся наша страна стремится выполнить решения двадцать четвертого съезда партии, ты решил слинять? На сладкое потянуло? На конфетки?

- Какие конфетки, Иван Алексеевич, - Каплан ерзал на неудобном стуле. – У меня вызов на руках. Подпишите обходной и всё.