Надежда Киценко - Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ

• Название: Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ
• Автор: Надежда Киценко
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Религия
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793-443-8

В книге Надежды Киценко, профессора истории в Государственном университете штата Нью-Йорк в Олбани (США), описываются жизнь и эпоха отца Иоанна Кронштадтского (1829–1908 гг.), крупной и неоднозначной фигуры в духовной жизни Российской империи второй половины XIX — начала XX вв. Отец Иоанн, совмещавший крайне правые взгляды и социальное служение, возрождение литургии, дар боговдохновенной молитвы и исцеления, стал своего рода индикатором: по тому, как к нему относились люди, можно было понять их взгляды на взаимоотношения церкви и государства, царя и революции, священников и паствы, мужчин и женщин. Он стал настолько популярен в период своего служения, что Кронштадт превратился в прославленный центр паломничества. Исследование Н. Киценко основывается на богатейшем и практически не известном фактическом материале из российских архивов, включающем уникальные дневники отца Иоанна, тысячи писем от его сторонников и полицейские отчеты о секте, спекулировавшей его именем.

---

Исцеления, весть о которых распространялась все шире, породили еще одну трудность. Сам по себе факт совершения чудес не вызывал проблем у церковных властей: в XIX в. наблюдалось постепенное отступление от рационализма церковных предписаний к признанию сверхъестественного. Главный подвох крылся в другом. Когда исцеления приписывались Божественному вмешательству, считалось, что они случаются благодаря поклонению иконам или святым мощам либо благодаря заступничеству прославленных и канонизированных личностей. Многие старцы и юродивые были наделены даром предвидения, однако способность исцелять от болезней была явлением совершенно нетипичным. О. Иоанн застал Церковь врасплох. У Православной церкви имелись жития целителей эпохи раннего христианства, а также св. Николая или Косьмы и Дамиана, однако она не знала, как относиться к живому чудотворцу. Согласно некоторым источникам, обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев вызывал о. Иоанна, чтобы обсудить именно его знаменитые чудеса. «Про вас говорят, что вы… чудеса творите, — будто бы сказал Победоносцев о. Иоанну, — смотрите, как бы вы плохо не кончили»{660}.

Слова Победоносцева демонстрируют те трудности, с которыми постоянно сталкивались церковные иерархи в своих стремлениях проконтролировать и направить в нужное русло необыкновенные формы религиозного поведения. В то время как существовала налаженная система запретов касательно неподобающего поведения (куда относились в том числе и ложные свидетельства об исцелении), соответствующего «положительного» механизма, регулирующего стихийные проявления религиозности, не было. До тех пор пока кто-нибудь не указывал на какие-то нарушения правил, Церкви оставалось только наблюдать и ждать. Римско-католическая церковь столкнулась с аналогичным случаем в лице Падре Пио, монаха-капуцина, умершего в 1968 г. в возрасте 81 года, и приняла меры предосторожности: ему не позволялось говорить с людьми нигде, кроме исповедальни, ему запрещалось писать письма и говорить проповеди. Его биограф, коллега-священник, одобрительно замечает: «Без столь четких ограничений мы бы наверняка не избежали чего-то вроде его прижизненной массовой канонизации»{661}, — то есть именно того, что произошло с о. Иоанном. Правда, посмертно Пио стал и настоящей знаменитостью (к его раке приходит больше народу, чем к мощам св. Франциска Ассизского) и индустрией: появились освежители воздуха под названием «Padre Pio» и пр.{662}

Православные иерархи, напротив, не препятствовали развитию харизматической деятельности о. Иоанна, контролируя ее только в случаях явных нарушений. Такое поведение имеет ряд объяснений. Во-первых, ощущая рост антирелигиозных настроений во второй половине XIX в., Церковь, вероятно, стремилась проявлять терпимость к тем, кто утверждал и поощрял благочестивое поведение{663}. Однако не менее важный фактор — убежденность Православной церкви в том, что святость может развиваться «снизу», и поэтому необходимо просто проявлять бдительность. В данном контексте священство о. Иоанна и его стремление облечь каждое свое деяние в сугубо православные формы приобретают особое значение. Будучи представителем духовенства не в первом поколении, о. Иоанн рассматривался иерархами как человек свой и потому заслуживающий большего доверия, чем какая-нибудь странница или даже монах.

Благодаря такой позиции Церкви слава о. Иоанна, начало которой было положено независимой группой мирян и светской газетой, укреплялась в народе. И хотя инициатива здесь была скорее светская, чем духовная, священники также охотно свидетельствовали о благих деяниях о. Иоанна{664}. Это показатель, во-первых, отсутствия официального механизма расследования подобных прецедентов в структуре Православной церкви, а во-вторых — того, насколько убеждения мирян продолжали определять представления о святости: описания «чудес» о. Иоанна собирались и подтверждались мирянами и приходским духовенством. За пределами России, если судить по посмертным жизнеописаниям, его культ также поддерживался в основном мирянами, а не духовенством{665}.

Критика о. Иоанна церковными иерархами сводилась к следующему. Пастырь в своем лице воплощал сразу два религиозных типа, которые прежде были разделены: священнослужителя — и пророка или праведника, иными словами, человека с законным статусом в противоположность независимому харизматику. Священник уже самим обрядом богослужения осуществляет таинство спасения. И несмотря на то что в некоторых случаях может иметь место и личная харизма, именно совершение литургии «наделяет священника легитимной властью как участника общего дела спасения»{666}. Учитывая значение, которое о. Иоанн придавал совершению священником таинств, очевидно, что он именно так ощущал свою службу. Однако ему удалось объединить эти качества с такими атрибутами пророка, как живые, эмоциональные проповеди, интерес к социальной сфере, дар предвидения и исцеления, что ранее считалось невозможным. Истоки его всенародной популярности кроются именно в этом синтезе: способность непосредственно воздействовать через личную харизму сочетается в нем с принадлежностью к официальной церкви и полноценным служением ей.

О. Иоанн стал первой фигурой в России, объединившей священство и личную харизму, — явление, закрепившееся в новейшей истории. Теперь священники не реже, чем монахи или праведные миряне, проявляют способность к живой вере и одновременно умение говорить как облеченное полномочиями духовное лицо. (Несмотря на то что книга посвящена о. Иоанну и русскому православию, отметим аналогичное явление в Римско-католической церкви, начиная с Жана-Мари Вьяннэ в XIX в. во Франции. Позднейший крайний пример политически и социально «идейного» священства — «теология освобождения»{667}.)

Глава 6 «ИОАННИТЫ»

Опасения церковных иерархов в отношении феномена о. Иоанна были не напрасны. Некоторые его почитатели явно выходили за рамки канонического православного поведения; крайние формы данное явление приняло в секте «иоаннитов». Дать им однозначное определение было непросто. Кто такие иоанниты? Благочестивые, но заблуждающиеся православные, которые зашли слишком далеко в своем благоговении перед о. Иоанном, или же сектанты, прикрывавшиеся его именем? Были ли они «ловцами душ человеческих», приверженцами опасного культа, представлявшего собой одно из антиинтеллектуальных направлений праворадикального движения?

Иоанниты, как и старообрядцы XVII в., были более сложным феноменом и не укладывались ни в одну из предложенных выше категорий. Изначально это были малообразованные миряне, привлеченные страстной верой о. Иоанна и его призывами к России излечиться духовно, возродить истинное православие и, пока не поздно, встать на спасительный путь. В отличие от многих священнослужителей, казалось, пропитанных духом либерализма, рационализма и прогресса — а все эти понятия иоанниты предали анафеме, — о. Иоанн говорил на понятном для них языке. Для них он воплощал православие. Однако иоанниты направили свое поклонение в неожиданное русло: они стали сами претендовать на его харизматический дар. Несмотря на сопротивление о. Иоанна, иоанниты группировались вокруг него, собирались в общины и путешествовали по Российской империи, добывая средства и вербуя все новых последователей харизматического благочестия собственного розлива. Мировоззрение иоаннитов затрагивало и политику: они поддерживали самодержавие и нападали на выразителей современных веяний в среде церковных иерархов, светских властей и так называемой еврейской прессы{668}. Они бросили вызов не только каноническому православию, но и либеральной политике и в результате оказались одним из самых извращенно представленных и неверно истолкованных религиозных явлений в России XX в.

Современникам долгое время оставались неясны взаимоотношения иоаннитов с о. Иоанном (характерно, что окрестила их этим именем враждебная им пресса). Кроме того, обычно стоящие на противоположных позициях официальная Церковь и ультрарадикальная пресса проявили удивительное единодушие в своем неприятии иоаннитов. Таким образом, линия раскола в российском общественном мнении относительно этого движения не совпадала с традиционной границей во взглядах, сложившейся в эпоху политических конфликтов начала XX в. Еще большую путаницу создавали репрезентации иоаннитов обеими сторонами, зачастую неверные и намеренно искаженные. К примеру, церковные авторы того времени прикладывали немало энергии, чтобы показать, в чем иоанниты отклонялись от церковного учения, и таким образом отвести им определенное место в ряду существовавших тогда в России сект. Они особо подчеркивали сектантскую направленность иоаннитов и тот факт, что сам о. Иоанн отмежевался от них{669}. Аналогичным образом не преминули провести различие между о. Иоанном и иоаннитами журналы умеренного толка, чувствующие своим долгом защитить Православную церковь{670}. Для радикально настроенной прессы иоанниты являлись удобным плацдармом для нападок как на о. Иоанна и массы его поклонников, так и на его политические взгляды. «Выходки» иоаннитов были полезны в том плане, что как бы отражали недостатки их предводителя{671}.