Дик Моррис - Игры политиков

• Название: Игры политиков
• Автор: Дик Моррис
• Жанр: Политика
• Год: 2014

---

Черчилль пытался воодушевить нацию — и в то же время вел упорную кампанию за кресло премьер-министра и продвигался к своей цели, как пишет Манчестер, вполне уверенно. «После появления Гитлера в Праге пацифизм в кругах среднего и низшего класса начал иссякать и с объявлением войны сменился патриотизмом… Признаки этого сдвига нельзя было не заметить… Заговорили — больше за пределами парламента, нежели в его стенах, — о Черчилле как о премьер-министре».

Воинственная риторика Черчилля находила у англичан все больший отклик. Как проницательно отмечает Уильям Манчестер, «его природная агрессивность, неуместная в мирное время и всего лишь год назад способная оттолкнуть людей, ныне превратилась в доблесть». Даже личный секретарь Чемберлена Джек Колвилл, по свидетельству того же Манчестера, записывает в дневнике, что Черчилль успешно продвигается к своей цели: «Несомненно, он внушает доверие и, боюсь, еще до конца года станет премьером… это единственный человек в стране, который вызывает нечто похожее на всеобщее уважение».

Даже Адольф Гитлер не мог отрицать этого. По прошествии недолгого времени он стал регулярно огрызаться в его адрес, хотя противник все еще оставался лишь флотским начальником. Когда, проглотив Польшу, фюрер соизволил обратиться к Британии и Франции с предложением покончить с конфликтом, он предупредил англичан, что им придется выбирать между миром и «взглядами Черчилля и его последователей». Руководитель нацистской радиовещательной службы Ханс Фритцше высказывался откровеннее: «Вот, стало быть, что думает этот бандит! И кого этот грязный лгун надеется провести? Итак, эта жирная свинья Черчилль хрюкает, будто за последние недели ни одно английское судно не было атаковано немецкими подлодками? Да неужели?»

При добрых вестях вроде потопления немецкого линкора «Граф Шпее» Черчилль немедленно бросался на радио, с графической четкостью описывая проведенную операцию. «Вооружение немецкого судна — пушки одиннадцатого калибра, зона поражения — 15 миль». Гроза морей, оно с начала войны — а ведь прошло всего сто дней — «потопило девять английских транспортных судов». 13 декабря 1939 года противник был обнаружен недалеко от берегов Южной Америки тремя кораблями союзников — «Эксетером», «Аяксом» и «Ахиллом» (Новая Зеландия). Понеся немалый ущерб, союзники, однако же, вывели из строя немецкое судно, пробив в нем 18 «зияющих дыр». При этом капитан был ранен и 37 человек команды погибли. «Граф Шпее» «доплелся» до нейтральной гавани в Уругвае, где капитан стремительно сошел на берег и покончил с собой.

Впоследствии Черчилль писал, что эта победа на море «вдохновила английский народ и подняла наш престиж во всем мире. Все восхищались тем, как три небольших английских судна бесстрашно атаковали и обратили в бегство противника, значительно превосходившего их толщиной брони и вооружением».

А у Чемберлена тем временем ничего не получалось. Еще в первые дни войны Черчилль внес предложение захватить и заминировать гавань в Нарвике (Норвегия), дабы предотвратить транспортировку шведской руды в Германию. Но с самого начала операция пошла вкривь и вкось. Французы медлили с присоединением к операции, а англичане послали неопытных, плохо обученных солдат территориальных войск — лучшие силы патрулировали берега Франции. К тому же ближайшее окружение Черчилля — да и сам он — недооценивали значение авиации при проведении операций на море. И главное, та же самая мысль и в то же самое время пришла в голову Гитлеру, и он опередил союзников, оказавшись в Норвегии первым.

А потом уже стало не до разборок, кто прав, кто виноват, ибо эта беда ушла в тень куда более страшной катастрофы — вторжения вермахта во Францию.

После того как немцы начали продвигаться в глубь Франции с севера, отрезав от основных сил британские и французские войска в Бельгии и северных провинциях, стало ясно, что Британию ждут поистине тяжелейшие испытания. Когда в мире грохочет война, на выборы нет времени, да и нужды нет. И вот наконец-то Чемберлен отступил в сторону и передал бразды правления Черчиллю — последний сформировал из представителей лейбористов и консерваторов правительство национального единства, которое продержалось всю войну.

Впоследствии Черчилль так передавал свои чувства в момент обретения власти: «В ночь на десятое мая, в самом начале этого исторического сражения, я стал во главе государства… Все эти последние суматошные дни политического кризиса пульс у меня не участился ни на единый удар. Я воспринимал все, как оно было. Но от читателей этих правдивых страниц я не могу утаить тот факт, что, отправляясь в постель около трех часов утра, я испытывал глубочайшее облегчение. Наконец-то у меня появилась возможность направлять все происходящее. Чувство у меня было такое, словно я шагаю рука об руку с Судьбой и что вся прожитая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и этому испытанию. Одиннадцать лет, проведенных в «политической пустыне», избавили меня от интереса к заурядным партийным распрям. Предупреждения, которые я делал на протяжении последних шести лет, были столь многочисленны, столь развернуты и столь ужасно оправдались, что отрицать это невозможно. Меня нельзя было упрекнуть ни в том, что война разразилась, ни в том, что я желал подготовки к ней. Я считал, что готов к тому, что меня ожидает, был уверен, что с задачей справлюсь. Потому, пусть и в нетерпеливом ожидании утра, спал я спокойно и никакой потребности в сладких грезах не испытывал. Факты лучше грез».

Перед лицом явной враждебности Черчилль решительно обратился к парламенту с призывом «поддержать формирование правительства, выражающего единую и твердую решимость нации довести войну с Германией до победного конца. Ничего, кроме крови, упорного труда, слез и пота, предложить мне нечего, — продолжал он. — Но мы победим… победим, чего бы это нам ни стоило».

На сей раз французы, сражавшиеся с немцами в Первую мировую четыре года, не продержались и шести недель, после чего стало ясно, что англичанам придется противостоять нацистской агрессии в одиночку. В этот трудный час нация наконец повернулась лицом к человеку, взошедшему на трон, которого он так страстно, буквально печенками, домогался с самого начала войны, — Уинстону Черчиллю. Именно благодаря триумфу последующих лет образ его навеки отпечатался в нашем сознании как воплощение британского народа: сигара в зубах, стек в руке, котелок, по-бульдожьи выпяченный подбородок. Перед лицом кризиса и трудного вызова он стал символом британского упорства и неустрашимого, даже какого-то радостного свободолюбия.

Мало кто из политических деятелей пребывал в безвестности столько же, сколько Черчилль после поражения при Дарданеллах. В нем видели опасный анахронизм, пример имперского мышления, человека, готового в любой момент взяться за оружие и неохотно идущего на переговоры. Личность чрезмерно эксцентричная и прямолинейная, Черчилль на протяжении всех 1930-х годов неизменно оказывался за бортом правительства консерваторов. В глазах многих он был скорее неприятным напоминанием о прошлом, нежели предвестником будущего.

Так что же, лишь критическое положение, в какое попала страна, заставило англичан повернуться к нему? Каким образом этот пророк мрака, без устали твердивший об опасности, исходящей от Германии, внезапно сделался таким ярким воплощением оптимистического духа, что теперь от него зависела вся нация?

Конечно, отчасти дело заключается в том, что Черчилль был единственным из английских политиков, кто ожидал войну и призывал к ней должным образом готовиться. В то время как вся Англия ратовала за примирение, он, едва ли не в одиночку, призывал к реализму и перевооружению — и он, едва ли не единственный, оказался прав.

Но вместе с меняющейся действительностью Черчилль менялся и сам. Его милитаристские наклонности больше не казались чистой манией, порожденной ностальгией и близорукостью; по мере нарастания угрозы они приобретали и актуальность, и основательность. И по прошествии недолгого времени англичане убедились в том, что сила характера и уверенность, излучаемые этим человеком, могут стать залогом национального спасения. В конечном итоге Черчилль достиг вершин власти не только потому, что оказался прав, утверждая, что политика примирения с Германией — политика тупика, но и потому, что сумел за эти восемь месяцев вдохнуть в англичан свой оптимизм, решимость и силу.

Следует также признать, что возвышение Черчилля не было ни случайностью, ни просто результатом действия объективных исторических сил. Перед нами человек, который использовал свое положение для борьбы за пост премьер-министра, полагаясь в буквальном смысле на собственные достоинства. За первые восемь месяцев войны он сумел превратиться из лидера фракции в лидера нации, главным образом благодаря тому, что угадал потребности нации и предложил то, что ей нужно.