Владимир Ладченко - Светлые аллеи (сборник)

• Название: Светлые аллеи (сборник)
• Автор: Владимир Ладченко
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2014
• ISBN: 9781310975141

Человек я впечатлительный и эта впечатлительность впечатляет. Меня всю дорогу преследуют житейские бури. Для людей стойких — это лёгкий освежающий ветерок, придающий пикантность и обаяние их жизни. Для меня жестокий смерч, помноженный на цунами, после которых я долго не могу внятно думать о чем-нибудь другом. Я до сердцебиения ненавижу какие-то переезды, изменения в судьбе. И наверно поэтому жизнь моя, вопреки усилиям, состоит из одних злополучных переездов и изменений в непонятную сторону. Я сменил уйму адресов и квартир, жил с различными гражданками в браке и без, восторгался их вторичными половыми признаками, гладил по голове чужих детей, но благодаря сволочному характеру нигде не приживался. Жизнь давала очередной пендель и, подталкиваемый ненавистью, я уходил дальше, дальше. Туда, где меня еще не знали. Но все эти передвижения с чемоданом по пересеченной дорогами и домами местности носили узкий местечковый характер. Я менял города и населённые пункты, иногда жил в пунктах и ненаселённых, но границ области не пересекал…

---

Это была моя последняя проститутка. Видимо, идея себя изжила. Пора было сообразно возрасту переквалифицироваться на толстых тёток, глупых как северные олени. А купать их в лжи и комплиментах оказалось довольно легко, хотя, конечно, невероятно противно.

Охотник Михей

Знавал я одного старого охотника. Революционного мышления был человек. Чувствовал он природу-матушку. И все её пресловутые загадки для него были, что семечки.

— Вот ты, паря, видал когда-нибудь ружейный выстрел в потёмках? Ну вроде ночью, среди звёзд — хитро спросил он за нашим первым охотничьим костром.

Я насторожился.

— Ну видал — это глупо было отрицать.

— А ты не заметил такую непонятную вещь? Сначала видишь огонь из дула, а только потом, опосля слышишь выстрел.

— Ну заметил, — и это было глупо отрицать.

— А знаешь почему?

— То есть как почему? — удивился я и во мне взыграло высшее образование — Скорость света выше скорости звука. Вот поэтому. Сначала мы видим явление, а потом слышим. Все просто.

— А вот и нет — торжествующе поглядел он на меня — Дурак ты, паря. Идиот. Скоростя — то одинаковые! Просто глаза у нас и где находятся? Впереди они находятся. А уши на восемь сантиметров несколько сзади.

И даже особняком стоят. Расстояние до глаз и ушей разное. Вот из-за этого. Сначало для глаз доходит и только опосля до ушей. Понял теперь?

— Понял — ошарашено сказал я.

«Удивительный человек»— подумал я и стал к нему приглядываться. Звали его Михей. А точнее Михаил Тихонович. Благодаря отсутствию образования он имел оригинальный, недеформированный просвещением ум и даже задатки ученого, будущего нобелевского лауреата. Газет он не читал даже в туалетах, телевидение презирал и не жил его обманом. Из всех изданных книг он осилил только одну «Принц и Нищий» и часто на неё авторитетно ссылался.

— А вот Лев Толстой в своей книге «Принц и Нищий» писал… И он присваивал Льву Николаевичу самые несуразные высказывания. На всё Михей имел своё собственное, независящее от общественного мнение. И только электричество иногда ставило его в тупик.

— Я вот понимаю, ток идёт по проводам. С горки-то он побежит, а на горку как? Ведь не осилит. Или инерция такая сильная? Ведь осиливает же. Я хотел объяснить ему, но потом с ужасом понял, что и сам этого не понимаю. Как ток идёт вниз — это понятно. Сила тяжести и всё такое. А как на верх? Стоит только задуматься и все летело к черту. Непонятно ничего.

В ботанике Михей — тоже разбирался слабо.

— Представляешь, — жизнерадостно рассказывал он мне. — В этом году посадил я на своём огородике 9 ведёр картошки. Как пасху отгуляли, так и посадил. А осенью выкопал 10 ведёр. Представляешь?

Я вспомнил свой дачный агрономический опыт и сказал, что это нормально. У меня бывало и хуже.

— Нормально-то нормально — согласился Михей — И всё равно непонятно.

— Что непонятно?

— Откуда ещё одно ведро взялось? Ведь девять сажал!

Нынешнее поколение ему не нравилось. Слабаки.

— Эх не тот мужик нынче пошёл. — озабоченно рассусоливал он — Хилый пошёл. И жратва не та и загазованная экология. Пестициды. Раньше-то как было. Выйдет мужик рано утречком на крыльцо, пёрнет — крыльцо шатается. А сейчас выйдет на крыльцо, пёрнул и сам упал. Эх!

Женщин Михей обожал и восхищался ими, как подросток. В районе второй бутылки он всегда рассказывал о своей любовнице, продавщице сельпо.

— Она, понимаешь, в постели, как Валерий Чкалов «мёртвую петлю» делает. Она, понимаешь ты, как трансформатор!

— Как трансформатор? — не понял я — «Гудит» что-ли?

— При чём здесь гудит?! Она у меня может быть вообще не пьет, кроме красненького. Просто у неё три входа и все рабочие. Трансформатор и есть. И шкурка у неё очень нежная. Пальцем проведёшь — след остаётся. Отзывчивая женщина. И ест мало.

— А жена? — глупо спросил я.

— Жена? — смутился он — Жена дома. Моё ружьё чистит.

Был Михей феерически ленив и как-то болезненно беззаботен. Изба же его стояла подпёртой колом, двор смахивал на пустырь. А на деревне мужики его считали чуть ли не придурком, бабы же, особенно замужние, стеснительно отмалчивались. На охоте Михей преображался, а после неё снова мутировал. Стрелял он метко и всегда навскидку. Но всё это были детские игры. Настоящая охота начиналась, когда Михей накручивал на своё ружьё лазерный прицел и браконьерскую автоматную вставочку. И его «вертикалка» превращалась в убойную нарезную винтовку. Стоило какому-нибудь романтически настроенному лосю высунуть голову из леса, чтобы полюбоваться луговым пейзажем, как его цветущую жизнь обрывала автоматная пуля.

Но охотником был Михей не кровожадным и всегда расстраивался, если уходил подранок.

— Погибнет теперь зазря — сокрушённо сплёвывал он и начинал матерно упрекать меня за некорректный выстрел. Некорректный выстрел — это когда стреляешь, но шансов убить очень мало.

Из животных Михей почему-то больше всего уважал зайцев. Лебедей — этих суперзвёзд фауны ненавидел.

— Хищная птица, нехорошая, — хмуро объяснял он — только гнёзда в округе зорит. А у гусей верность посильнее будет. И стрелять этих белобрысых нельзя, вот они и обнаглели. Чуть не на голову гадят. Ну и что ж, что они красивые, ты в суть смотри. И меж людей так. Если человек красивый, то все к нему навстречу. Особенно баб касается.

Жопу выпятит, титьки вперёд-красивая. И все перед ней вприсядку. А красивые обычно людишки дерьмовые. Несправедливо. Всё для них. А ты в суть смотри! То ли дело заяц. Зла никому не делает, все ему норовят сделать. А плачет, как дитя малое. И никому его не жалко, потому что мордой не вышел.

Этим Михей намекал на свою не слишком счастливую внешность. И ещё я понимал, что Верка — одна симпатичная вдова ему снова отказала и по-прежнему спит с агрономом.

Умер Михей во сне. Как и жил, легко и беззаботно. Утром стали будить, глядь, а вместо самого Михея лежит чугунный труп. Говорили, сердце. Похоронили его обыденно и как-то лихорадочно. Закопали и всё. Так ещё сажают картошку или зарывают в землю улику.

Мне хотелось сказать всем этим бессовестным бабам: «Что же вы не плачете? Ведь он спал с вами, старался! Ведь умер хороший человек.

Это очень серьезно», но, конечно, ничего не сказал.

Больше я в тех местах старался не охотиться. Как без хозяина?

Карточный домик

Был у нас на работе когда-то мастер. Человек довольно своеобычный. Можно сказать, большой оригинал. Взять хотя — бы такой факт, что он считал, что работа и особенно труд приносит человеку радость и удовлетворение. И всячески пропагандировал эту ересь. Что общего между работой и радостью? Этого мы уразуметь никак не могли. Ненавидящие друг друга понятия.

Начиналось это с утра.

— Вот, ребята, — говорил он — там на углу мазут нужно убрать. Эти трубы тоже. Длинные у ворот сложите, а короткие на металлолом. Всю территорию подмести и песочком, чтобы порядок был. Вот увидите, потом же самим приятней будет, когда чистенько.

Приятного мы в этом абсолютно ничего не находили. Нам приятно было сидеть в тенёчке и ничего не делать. В нашей бригаде все были страшные лентяи и через одного алкоголики. Но работали мы за троих. Иногда и за двоих. Это было не трудно, потому что нас было девять человек. Из них четыре татарина и один обрусевший еврей. Остальные объевреившиеся русские. Так что дураков не держали.

Разбирались инструменты, некоторые даже надевали рукавицы и ждали, когда мастер уйдет. Потом мы продолжали прерванный перекур, доставались карты и нарды, кто-то шёл за бутылкой…Так продолжалось час и два. Мы вели уходящие в бесконечность разговоры, а если было не слишком жарко, то даже и спорили.

Первым не выдерживал почему-то я и неуверенно говорил:

— Давайте поработаем что ли… Хоть вид создать.

На меня смотрели, как на идиота и морщились, как будто я сказал что-то неприличное.

— Совсем немного, — говорил я менее категорично.

Все цокали языками и состязались в остроумии. Я начинал оправдываться:

— А чего я такого сказал?

— Сиди, — говорили мне, — И не порть людям.

Климат в коллективе у нас был очень здоровым. Трения случались, только когда обнаруживалось, что кто-то мухлюет в карты. Или незаметно испортил воздух. В последнем случае чаще всего почему-то думали на меня. Наверно потому, что у меня всегда виноватый вид. Одним словом, меня как-то вычисляли.

В 11 часов мы оставляли рабочее место и устало шли пить чай.

Чаёвничали долго, делились конфетками. Нигде я не пил больше такого вкусного чая и в такой хорошей компании, как во время этого технического перерыва. Ещё к нам присоединялась уборщица. Довольно приятная женщина даже сквозь халат. Но за ней никто не ухлёстывал. Это выглядело бы как инцест и осквернение нашего коллектива.