Владимир Ладченко - Светлые аллеи (сборник)

• Название: Светлые аллеи (сборник)
• Автор: Владимир Ладченко
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2014
• ISBN: 9781310975141

Человек я впечатлительный и эта впечатлительность впечатляет. Меня всю дорогу преследуют житейские бури. Для людей стойких — это лёгкий освежающий ветерок, придающий пикантность и обаяние их жизни. Для меня жестокий смерч, помноженный на цунами, после которых я долго не могу внятно думать о чем-нибудь другом. Я до сердцебиения ненавижу какие-то переезды, изменения в судьбе. И наверно поэтому жизнь моя, вопреки усилиям, состоит из одних злополучных переездов и изменений в непонятную сторону. Я сменил уйму адресов и квартир, жил с различными гражданками в браке и без, восторгался их вторичными половыми признаками, гладил по голове чужих детей, но благодаря сволочному характеру нигде не приживался. Жизнь давала очередной пендель и, подталкиваемый ненавистью, я уходил дальше, дальше. Туда, где меня еще не знали. Но все эти передвижения с чемоданом по пересеченной дорогами и домами местности носили узкий местечковый характер. Я менял города и населённые пункты, иногда жил в пунктах и ненаселённых, но границ области не пересекал…

---

— Вмазать хочешь? — даже не сняв валенки, спросил он Серёгу.

— Хочу, — признался Серёга и внутри у него заныла и завибрировала алкогольная струна. Как дребезжит в буфете, когда по улице проезжает самосвал.

— Но будет немного больно, — предупредил Вася и объяснил ситуацию. Ситуация Серёге не понравилась. Ничего в ней хорошего, кроме литра не было. И они стали с Васей кумекать мозгами. А два мозга — это не одни мозги. И эта интеллектуальная атака принесла свои плоды. И устроили они небольшую такую инсценировочку, свой домашний театр. С помощью помады, варенья и табачного пепла лицу Серёги придали поверженный и побитый вид. Синяки, запёкшаяся кровь, а за щекой жёванная бумага, чтобы оттопыривалось. Передние зубы залепили смолой, как будто выбиты. А голову в районе лба обмотали белым бинтом, сквозь который проступало варенье. Так что вид получился жутковатый. Человеческий полуфабрикат, а не Серёга.

И как стемнело, он пошёл к любиному дому и постучал в светящееся окошко. Занавеска отодвинулась и показалась Люба в своём байковом халатике. Серёга снял шапку, приник побоями к стеклу и заорал текст.

— Сука! Из-за тебя… Ты натравила! Видишь как! Из-за тебя! Весь ливер отбили… Тварь, паскуда…

Люба ахнула и от ужасной картинки закрыла рот рукой. А Серёга для закрепления эффекта покричал ещё немного, пообзывался, погрозил кулаком и ушёл, оставив Любу в трансе.

Через два часа Вася гордо прошествовал в Любину калитку за вознаграждением.

— Ты чего же, ирод, наделал! — накинулась на него Люба, — Я же тебя просила его просто побить, а ты изувечил. Инвалидом сделал. Киллер паршивый!

— Я же как лучше… — оправдывался Вася, — За Тобика… Качество прежде всего.

Люба отдала Васе две бутылки и, сокрушаясь, сказала:

— Мне его так теперь жалко. Прямо вот тут стоит, — она показала где, — Если увидишь, скажи, что коль захочет, пусть возвращается. Если простит, конечно.

— Хорошо, — пообещал Вася, — Если увижу.

Серёгу он, конечно, увидел. Трудно человека не увидеть, если с ним за одним столом пьешь водку. Они пили, смеялись над Любой и негодяйски закусывали собачим мясом. Перед Серёгой вновь открывались блестящие перспективы совместного проживания. И Серёга после литра хотел сразу возвращаться к Любе, чтобы опять совместно проживать.

— Ты что, дурак? — сказал Вася — У тебя же синяков нет. Она врубится.

И был прав. Поэтому Любе любовной запиской сообщили следующее.

Что Серёга зла, мол, на неё не держит, такой он добрый и безобидный человек с большой буквы. Что очень раскаивается из-за Тобика и что чувство его к Любе не остыло, а даже наоборот набирает температуру. Но придёт он через недельку, когда сойдут побои, а сейчас стесняется. Боится, что в таком виде Люба его разлюбит.

Дело перестало пахнуть керосином и респектабельно запахло хеппи-эндом. Но когда пьешь водку, хеппи-эндов почему-то не случается. Не приживаются они чего-то в наших родных местах. И в этой истории хеппи-энд не прижился.

Серёге бы недельку отсидеться у Васи, а не шарахаться в нахрюканом виде по улице и переулку. А тут Люба как раз с работы идёт, сапожками по снегу хрустит. И нос к носу.

— Серёженька! — радостно заголосила Люба и повисла на шее.

— Люба! — не стал отрицать очевидный факт Серёга и тоже повис на шее.

Наконец их шеи устали и они оторвались друг от друга. Люба по привычке всплакнула. Серёга тоже взволнованно высморкался.

— Сильно он тебя? Сильно? — спохватилась Люба — Бедненький ты мой.

И она потащила Серёгу к фонарному столбу и на свету посмотрела. Очень удивилась Люба. Ни синяков, ни шрамов и голова не пробита. Не лицо, а новенький рубль.

— Чего-то я не пойму — растерялась Люба — Как же так? А я из-за этого ночей не сплю. Как последняя дура…

Но последней дурой она не была и поэтому догадалась. Тут бы и Шерлок Холмс догадался. Её опять обманули. И опять мужчина.

Как гордая, знающая себе определённую цену женщина она влепила Серёге пощёчину. Красиво и не больно. Но казаться гордой уже не хватало сил. Она плакала. Серёга шёл за ней до самого дома и что-то говорил, но бесполезно.

Проспавшись, он понял размеры. Это было — всё! И, действительно, обратно Люба его уже не приняла.

А через год вышла замуж за одного вдовца. Он, правда, тоже только освободился из тюрьмы, где сидел за убийство супруги. Но зажили они хорошо. Конечно, в узких пределах нашей действительности.

Серёга же к лету опять загремел на нары. Он попался на квартирной краже. Вася отделался сильным испугом. Но лучше бы его тоже посадили, потому что через полгода он сгорел во время летаргического сна с непотушенной сигаретой.

А Люба завела себе нового кавказского кобелька и назвала его тоже Тобиком.

Так что жизнь неумолимо продолжается. Хотя уже ничем не удивляет.

Первый блин

В силу своего болезненного пристрастия к графоманству я часто посещал всевозможные редакции газет и журналов. Не брезговал и издательствами. Но в силу слабости моих нетленных произведений печатался я довольно сдержанно и как-то урывками.

С лестницы меня, правда, не спускали, до этого не доходило, но всё равно, нет, хорошего мало. Придёшь бывало по молодости, весь такой наивнолицый и краснеющий, идиот идиотом. В кабинете сидит заведующий отделом культуры. И чувствую — разбудил. Он смотрит со сдержанной злобой. Ему полгода до пенсии, а тут прямо с утра спать мешают.

Я заранее начинаю стесняться.

— Вот говорю, — стихи принёс.

Заведующий окончательно скучнеет и свет в его глазах выключается.

— Да? — неопределённо говорит он — И про что стихи?

Стихи у меня безотказные, как винтовка Мосина, про варение или правильнее варку стали. Отсутствие таланта я старался компенсировать наличием социальной темы и восклицательными знаками. А в годы социалистического реализма стихи про варку стали, особенно мартеновским способом, очень ценились и считались чрезвычайно нужными народу для роста его общей культуры. Сейчас я понимаю, что соцреализм — это было огромное зло, погубившее талант многим талантливым людям. Не говоря уже о бездарных. И от него в истории литературы остались только пшик и зловоние. Он принёс много вреда. Но, правда, мой талант он не убил, потому что таланта у меня как такового в принципе не было, а имелись лишь воля и усидчивость, помноженные на небольшие способности к подражанию.

— Так про что стихи? — горько вздыхает заведующий, не зная как от меня отделаться.

— Про завод, — гордо отвечаю я и выкладываю козырного туза — Про литейный цех и ударную плавку.

Но моего туза заведующий бьёт шестёркой.

— Да? — с облегчением говорит он — Если про завод, то вам нужно в отдел промышленности. Вторая дверь направо.

И как я сейчас понимаю, он был абсолютно прав, так как к литературе мои стихи не имели ни малейшего отношения.

Впрочем, всё это я выдумал. Вернее это всё было, только не со мной.

Сам я сколько ни пытался писать в духе времени и в струю, ориентируясь на коньюктуры последнего съезда, у меня как-то не получалось и из рассказов вылезало совсем не то, что нужно. Видимо, действительно, таланта не хватало. Или исторического оптимизма. Не знаю.

Но, конечно по редакциям на своём веку я пошатался не мало. Даже в Москве из-за этого побывал — есть такой городок в России. Но особенно мне запомнился самый первый поход в редакцию.

Был я в ту пору юн и глуп и вспоминать себя тогдашнего мне прямо стыдно. Сейчас я, правда, постарел и глупость сменилась осторожной боязливостью, которые в народе принято называть жизненным опытом. Одним словом, недалеко ушёл. И вот однажды мой слабый интеллект, усиленный очками, сыграл со мной злую шутку — я написал сатирические стихи. Стихи — это значит не один, а несколько. Поэт — сатирик, так сказать. В них я бесстрашно и с размахом язвил глаголом и существительными алкоголиков, тунеядцев, пьяных сантехников и бюрократов. Но больше напирал на алкоголиков. Очень благодатная тема. Можно резвиться и резвиться. А сатирические стихи — это самый дегенеративный жанр литературы. Ниже — только надписи на заборах. Занятие для дебилов и пожилых неудачников. В них не требуется ни поэтического таланта, ни особого чувства юмора. Этим они меня и подкупили и я их написал. Прочитал по пьянке друзьям, друзья по пьянке одобрили, тем более что пили за мой счёт. И наслушавшись их лживых восторгов, я решил отнести стихи в редакцию. Газета у нас в городе существовала одна. Так что выбор у меня был не богатый, вернее его вообще не было. Идти одному было страшно и слишком волнительно. Орган обкома партии — это вам не шутки-прибаутки. Но тут вмешалась движущая сила всей нашей жизни — зависть. Один из приятелей, в полной мере оценив бездарность моих вершей, заявил, что он напишет не хуже, а даже лучше.