Олег Смыслов - Генерал Слащев-Крымский

• Название: Генерал Слащев-Крымский
• Автор: Олег Смыслов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0432-4

Судьба генерал-лейтенанта Якова Александровича Слащёва удивительна даже для большинства участников Гражданской войны в России. Начав службу гвардейским офицером, Слащёв отличился в годы Первой мировой войны, а Гражданскую войну закончил корпусным командиром. Оказавшись в эмиграции, генерал Слащёв многое переосмыслил в своей жизни, результатом чего стало его возвращение в Советскую Россию и служба в Рабоче-крестьянской Красной армии.

Личность генерала Слащёва была настолько ярка, что стала прототипом генерала Хлудова в пьесе М.А. Булгакова «Бег».

В своей новой книге О.С. Смыслов рассказывает о непростой судьбе белого генерала, вернувшегося в Советскую Россию, и об обстоятельствах его таинственного убийства.

---

Они входили в состав депутации от городской Думы, которая обратилась к Нему лично с просьбой «заключить гражданскую жизнь города в надлежащее русло». Это было сделано очень быстро. В Николаеве везде появились патрули, которые сделали жизнь людей безопасной. Прекратились ночные погромы и грабежи, открылось временное отделение Русско-азиатского банка. Многим вернули конфискованные дома и квартиры. Из общих впечатлений моим собеседникам запомнилась массовая принудительная мобилизация в армию. Прямо под Новый год забрали всех мужчин для службы в специальном ополченческом батальоне. Некоторые пытались спрятаться, их ловили и расстреливали. Одного стряпчего нотариальной конторы — отца двоих детей — застрелили как дезертира на глазах всей семьи прямо во дворе его дома.

Комендант города распорядился поставить часовых у входа в городской аквариум и выделить средства на содержание зверей и птиц…

Интересующуюся вас личность описывают примерно так: худой, высокий и тёмноволосый человек. Тонкие черты лица, говорит тихо и без эмоций. Команды «расстрелять» и «подавать ужин» отдаются в одной эмоциональной тональности. Внешне бесстрастен, подчиняет этические понятия «справедливость», «добро» и «честность» сиюминутной военной целесообразности».

4

Как вспоминала вторая жена Булгакова — Любовь Евгеньевна Белозёрская, пьеса «Бег» была написана на большом подъёме, «которую совершенно произвольно наши литературоведы называют продолжением «Дней Турбинных». Сам Михаил Афанасьевич никогда не рассматривал её как продолжение «Дней Турбинных». Хотя пьеса была посвящена основным исполнителям «Турбинных» и ему мечталось увидеть их на сцене в «Беге», всё же драматургическое звучание этой вещи иное, камертон дан на иной отправной ноте. Хватка драматурга окрепла, диапазон расширился, и его изобразительная палитра расцвела новыми красками. В «Днях Турбинных», показано начало белого движения, в «Беге» — конец. Таким образом, вторая пьеса продолжает первую только во времени. Впрочем, в мою задачу не входит полемика с теми, кто думает иначе. «Бег» — моя любимая пьеса, и я считаю её пьесой необыкновенной силы, самой значительной и интересной из всех драматургических произведений писателя Булгакова.

К сожалению, я сейчас не вспомню, какими военными источниками, кроме воспоминаний генерала Слащёва (Слащёв А.Я. Крым в 1920 году. Отрывки из воспоминаний с предисловием Д. Фурманова, М. — Л: Госполитиздат, 1924), пользовался М.А., работая над «Бегом». Помню, что на одной карте были изображены все военные передвижения красных и белых войск и показаны, как это и полагается на военных картах, мельчайшие населённые пункты.

Карту мы раскладывали и, сверяя её с текстом книги, прочерчивали путь наступления красных и отступления белых, поэтому в пьесе так много подлинных названий, связанных с историческими боями и передвижениями войск: Перекоп, Сиваш, Чонгар, Курчулан, Алманайка, Бабий Гай, Арабатская стрелка, Таганаш, Юшунь, Керман-Кемальчи…»

«Чтобы надышаться атмосферой Константинополя, в котором я прожила несколько месяцев, М.А. просил меня рассказывать о городе. Я рассказывала, а он как художник брал только самые яркие пятна, нужные ему для сценического изображения.

Крики, суета, интернациональная толпа большого восточного города показаны им выразительно и правдиво (напомню, что Константинополь в то время был в ведении представителей Франции, Англии, Италии. Внутренний порядок охраняла международная полиция. Султан номинально ещё существовал, но по ту сторону Босфора, на азиатском берегу, уже постреливал Кемаль).

Что касается «тараканьих бегов», то они с необыкновенным булгаковским блеском и фантазией родились из рассказа Аркадия Аверченко «Константинопольский зверинец», где автор делится своими константинопольскими впечатлениями тех лет. На самом деле, конечно, никаких тараканьих бегов не существовало. Это лишь горькая гипербола и символ — вот, мол, ничего иного эмигрантам не остаётся, кроме тараканьих бегов».

К слову сказать, книга Слащёва «Крым в 1920 г.» при написании «Бега» была настольной. Сам же Михаил Афанасьевич одно время даже жил напротив дома четы Слащёвых. В феврале — марте 1922 года он заведовал издательской частью в Военно-редакционном совете Научно-технического комитета Военно-воздушной академии им. Н.Е. Жуковского. Именно там у него были хорошие возможности для консультаций с военными специалистами из бывших офицеров. И ещё. По утверждению Ярослава Тинченко, Булгаков «пару раз заходил на спектакли драмкружка «Выстрела»».

Кроме мемуаров Слащёва, вне всяких сомнений, великий писатель пользовался и другими источниками. Например, в «Энциклопедии Булгакова» предположительно указывается, что «к 1933 г. Булгаков, возможно, уже ознакомился с воспоминаниями П.Н. Врангеля, вышедшими в 1928–1929 гг. в берлинском альманахе «Белое дело». Там Я.А. Слащёв характеризовался крайне негативно, с подчёркиванием болезненных элементов его сознания, хотя военный талант генерала не ставился под сомнение».

Там же можно прочесть и том, кто был явным предшественником Хлудова в булгаковском творчестве:

«Безымянный белый генерал из рассказа «Красная корона» (1922). К нему по ночам приходит призрак повешенного в Бердянске рабочего (возможно, этого казнённого Булгакову довелось видеть самому). Трудно сказать, насколько в образе генерала из «Красной короны» мог отразиться прототип Хлудова Я.А. Слащёв. Он к тому времени не успел ещё выпустить мемуары «Крым в 1920 г.», но уже вернулся в Советскую Россию, чему в 1921 г. газеты уделили немало внимания. Слащёв ещё в Константинополе издал книгу «Требую суда общества и гласности» о своей деятельности в Крыму. С этой книгой автор Б(ега) вполне мог быть знаком. Процитированные здесь грозные слащёвские приказы могли повлиять на образ генерала-вешателя из «Красной короны».

Р.В. Хлудов выступает непосредственным предшественником Понтия Пилата в «Мастере и Маргарите». Этот роман был начат Булгаковым в 1929 г., сразу по окончании первой редакции пьесы, а задуман параллельно с ней — в 1928 г. В Б(еге) главный упор сделан не на анализ уроков гражданской войны самих по себе, а на философское осмысление цены крови вообще, казни невинных во имя идеи — и морального наказания (в виде мук совести) за это преступление. По цензурным соображениям в Б(еге) речь идёт о белой идее, и именно как её носителя Чарнота обвиняет Хлудова в своей незавидной эмигрантской судьбе. Однако с тем же успехом образ Хлудова можно спроецировать на любую другую, коммунистическую или даже христианскую, во имя которых в истории тоже были пролиты реки невинной крови (о христианской идее и пролитой за неё крови позднее в «Мастере и Маргарите» будут говорить Левий Матвей и Понтий Пилат). Отметим, что финал с самоубийством Хлудова смотрится в свете этого достаточно искусственно. Ведь в тексте остались слова главного героя о том, что он решился вернуться в Россию, пройти под «фонариками», причём в результате «тает моё бремя», и генерала отпускает призрак повешенного Крапилина. Раскаяние и готовность ответить за преступление перед людьми, даже ценой возможной казни, по Булгакову, приносит искупление и прощение. Понтий Пилат лишён возможности предстать перед иным судом, кроме суда своей совести, за казнённого Иешуа Га-Ноцри, который может осудить своих палачей лишь на страдание нечистой совести, но не на земное наказание. Поэтому в финале «Мастера и Маргариты» не вполне ясно, совершил ли прокуратор Иудеи самоубийство, бросившись в горную пропасть, или просто обречён после смерти в месте своей ссылки на муки совести за трусость, привёдшую к казни невинного. При этом Понтию Пилату Булгаков всё же дарует прощение устами Мастера. Не исключено, что именно в связи с развитием образа Пилата в 1937 г. писатель так и не выбрал между двумя вариантами финала Б(ега) — с самоубийством или с возвращением Хлудова, который уже рассматривался как некий двойник прокуратора Иудеи.

В первой редакции Б(ега) Хлудов перед знаменитой своей сентенцией: «Нужна любовь. Любовь. А без любви ничего не сделаешь на войне», цитировал известный приказ Л.Д. Троцкого: «Победа катится по рельсам…», угрожая повесить начальника станции, если тот не сумеет отправить вовремя бронепоезд. Здесь — дальнейшее развитие мысли полковника Алексея Турбина («Народ не снами. Он против нас»), что всякая идея может стать действенной, только обретя поддержку масс, здесь и «оборачиваемость» красной и белой идеи: Хлудов, как и Слащёв, как и мало отличавшийся в этом отношении от хлудовского прототипа Врангель, спокойной жестокостью и военно-организационным талантом подобен Председателю Реввоенсовета и главе Красной армии Л.Д. Троцкому (разве что жестокость Врангеля и Троцкого более расчётлива, чем у Слащёва).