Бела Иллеш - Обретение Родины

• Название: Обретение Родины
• Автор: Бела Иллеш
• Издательство: Прогресс
• Жанр: О войне
• Год: 1976

Во время второй мировой войны Б. Иллеш ушел добровольцем на фронт и в качестве офицера Советской Армии прошел путь от Москвы до Будапешта. Свои военные впечатления писатель отразил в рассказах и повестях об освободительной миссии Советской Армии и главным образом в романе «Обретение Родины», вышедшем на венгерском языке в 1954 году.

---

Я разыскал место «Красной корчмы», в которой, по свидетельству устных преданий и былин, Ференц Ракоци впервые пожал руку босоногого Тамаша Эсе. Но и эта корчма оказалась сожженной. Причем, видимо, уже давно. На ее развалинах буйно разрослась высокая крапива.

Машина въехала в Верецкое ущелье. В детстве на меня всегда сильно действовал вид этих легендарных мест, и я с какой-то особой гордостью говорил об этом «бранном пути». С тех пор Верецкое ущелье в самом деле превратилось в дорогу войны. И вот теперь…

Я счастлив… Но почему-то очень щемит сердце.

К югу от нас полыхают огни. За два дня немцы взорвали все укрепления неприступной «линии Арпада», возводившиеся ими на протяжении двух лет, и во многих местах подожгли лес. На юге пылает Волоцк. А немного поодаль, если не ошибаюсь, Оссайская лесопилка.

Близ ущелья, над северным его входом, возвышается скала. На ней в 1896[51] году венгерские власти высекли огромными буквами два слова:

ТЫСЯЧА ЛЕТ

Скала стоит по-прежнему, но высеченные на ней гордые слова исчезли.

В том же 1896 году над южным входом в ущелье, на другой багровой скале, было высечено четверостишие. В 1919 году, когда Верецк заняли чешские легионеры, они взорвали эту скалу, а в 1939 году те же стихотворные строчки вновь появились на ее обломках. Только на сей раз их не высекли, а написали на камне черной масляной краской.

Громко читаю вслух эти слова:

Здесь прозвучал тревожный зов трубы Лехела[52].
Здесь уронил свою прощальную слезу великий Ракоци.
Огонь священных воспоминаний горит здесь…

Остальные полторы строки оказались начисто стерты пламенем и гарью разорвавшейся мины.

Закрываю глаза и продолжаю по памяти:

Огонь священных воспоминаний горит здесь на каждом шиповнике.
Сними обувь свою — свято место, где ты сейчас стоишь.

— Что с вами, товарищ майор? — спрашивает Володя.

— Ничего, ровно ничего, сынок! Почему ты спрашиваешь?

— Вы декламировали таким голосом, что я испугался. Подумал… Извините меня, товарищ майор.

Глаза у Володи повлажнели.

* * *

Около девяти часов утра в Верецк прибыл Тюльпанов. Вместе с ним приехали на крытых грузовиках двадцать два венгерских офицера. Они еще не были вооружены — машина, доставившая им оружие, приехала в Верецк только в одиннадцатом часу.

Бела Миклош проснулся после полудня и ровно в час произвел смотр своим офицерам. Для отличия от гонведных офицеров по ту сторону фронта они надели импровизированные красно-бело-зеленые нарукавные повязки, а на фуражки — такого же цвета кокарды.

Пока Бела Миклош занимался несколько затянувшимся смотром, один из штабных полковников Красной Армии вызвал меня в село Ракоцифалва. Через десять минут я уже был на месте. В районе Волоцка к нам, оказывается, перешли сто с лишним солдат противника и четыре офицера. Боец-красноармеец проводил их до Ракоцифалва.

Старший по чину, обер-лейтенант Ференц Борбиро, попросил, чтобы их выслушал какой-нибудь понимающий венгерский язык советский офицер. Потому-то меня сюда и вызвали.

— Считаю долгом заявить, — представившись по всей форме, сказал мне Ференц Борбиро, — мы перешли к русским не благодаря призыву генерал-полковника Миклоша… то есть невзирая на то, что нам вновь приходится быть на одной стороне с Миклошем… Хватит с нас генералов!

Я не знал, что и ответить на такое заявление старшего лейтенанта Борбиро.

— Вы кадровый офицер? — спросил я его.

— Нет, из запаса. До войны служил в страховом обществе.

— Благодарю. Питание уже получили?

— Так точно.

— Как вы полагаете, господин старший лейтенант, можно рассчитывать на массовый переход гонведов и офицеров?

— Если представится возможность. Но пока дело обстоит так, что в каждом венгерском полку и даже роте у немцев есть свои соглядатаи. Кроме того, чтобы решиться на переход, необходимо обладать крепкой верой и волей. А гонведы больше не верят никому и ничему. И меньше всего своим генералам. По какой причине, для вас тоже должно быть ясно, господин майор.

— Что же надо, по-вашему, делать?

— Если бы я знал!..

Через четверть часа я доложил о состоявшемся разговоре Тюльпанову. И оба мы спросили в свою очередь друг друга, как в данном случае поступить с перешедшей к нам ротой. Наконец Тюльпанов решил разместить ее в районе южнее Верецка, позаботиться о ее снабжении и пока не говорить об этом Миклошу.

Так мы и сделали.

В три часа дня Тюльпанов и я распрощались с Белой Миклошем. При нем остался Володя Олднер.

Возвратясь в Лишко, я приказал радистам разузнать, что говорят в Будапеште о Миклоше.

На радиостанцию меня не сразу пустили. Пришлось вернуться к Тюльпанову, а тот позвонил адъютанту Петрова. Через полчаса мне был вручен пропуск, где, кроме моего имени, стояло несколько букв и цифр, а также две круглые печати. Пропуск был скреплен собственноручной подписью Петрова.

Радиостанция находилась в большом бетонированном подвале. Мягкие войлочные перегородки разделяли помещение на отдельные кабины, в каждой работала рация с самостоятельным заданием. Вскоре я узнал, что теперь личностью Белы Миклоша будапештское радио занимается меньше. Всего дважды зачитывался приказ о его поимке и один раз передавалось сообщение об аресте его жены, которая была объявлена заложницей.

Гораздо интереснее была другая весть: приказ Салаши поймать бежавшего предателя Яноша Вёрёша — начальника венгерского генерального штаба. Того самого, который вскоре после обращения Хорти по радио отдал всем командирам венгерских дивизий шифрованный приказ повернуть оружие против немцев и про которого несколькими часами позже то же будапештское радио, как известно, объявило, что от него последовал новый приказ, где начальник генерального штаба уже грозил виселицей и расстрелом каждому, кто вздумает хотя бы заговорить о переходе на сторону русских или осмелится не выполнить приказов Салаши.

В свое время Белу Миклоша не удивило предательство Яноша Вёрёша. Любопытно, что бы он сказал по поводу дальнейшего развития событий?

Прочитал я также и еще одно радиосообщение. Оно доставило мне огромную радость. Возглавляемый Дюлой Пастором партизанский отряд имени Ракоци докладывал, что им занята деревня Варпаланка.

С этим последним сообщением я ознакомился совершенно случайно и при довольно необычных обстоятельствах. Когда я стоял, беседуя с начальником радиостанции подполковником Куликом, в дверях радиокабины показалась какая-то девица в лейтенантских погонах. Не говоря ни слова, она кинулась мне на шею и расцеловала. Выяснилось, что мы с ней виделись в партизанском отряде «Фиалка» в день похорон убитого майора Тулипана. Лейтенанта, тогда еще младшего, звали Тамарой, она была в отряде радисткой. Бойцы называли ее ласково Жаворонком. Теперь она работала здесь. Будучи партизанкой, она говорила с Большой землей, а сейчас держала связь с партизанами.

Показав мне очередную радиодепешу, Тамара спросила, знаю ли я, где находится Варпаланка.

— В двух километрах от Мукачева. Дом сельской управы в Варпаланке крыт соломой, а самый богатый крестьянин владеет не больше чем пятью хольдами земли. Могу поклясться, что партизан там встретили с распростертыми объятиями! — ответил я.

Меня так и подмывало блеснуть знанием местности, где шел сейчас бой. Но Тамаре нужно было возвращаться к своей рации.

— Прошу тебя, Тамара, если можно, передай мой привет Дюле Пастору!

— Передать привет мы можем, только не называя имени, — заметил подполковник Кулик.

— В таком случае, пожалуйста, скажи ему, что сердечный привет шлет лысый майор.

— Будет сделано, товарищ майор!

В полночь я улегся спать, но в три часа ночи меня уже растолкали. По распоряжению Тюльпанова я должен был срочно выехать на «джипе» в населенный пункт Лавочне, оттуда позвонил один из политработников. Он сообщил, что в расположение его части перешел со стороны противника какой-то венгерский лейтенант, утверждающий, будто он ходил к венграм по приказанию полковника Тюльпанова.

— Поезжайте, товарищ Балинт, выясните, кто это. Должно быть, вернулся кто-то из наших «почтальонов». Если это так, то он, видимо, принес новости для Белы Миклоша. В таком случае отвезите лейтенанта к Миклошу, только, конечно, предварительно осведомите меня по телефону, с чем именно вернулся этот офицер.

В Лавочне я встретился с лейтенантом Палом Кешерю — тем самым венгерским офицером, который, отправляясь на опасное задание, сел в машину с именем «бога венгров» на устах. Лично поговорить с лицом, которому адресовал свое письмо Бела Миклош, Кешерю не удалось. Выяснилось, что тот уже присягнул на верность Салаши. Но зато Кешерю беседовал с полковником Чабаи, выразившим готовность выполнить приказ Миклоша. Эту свою готовность полковник подтвердил и письменно. Его записку лейтенант Кешерю принес с собой.