Галина Артемьева - Пикник

• Название: Пикник
• Автор: Галина Артемьева
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-55505-5

«В начале сентября в класс пришла новенькая. Не первого, как все, потому что несколько дней болела простудой. Она только что вернулась из Южной Америки и не переносила пока московского климата. В далекой невероятной стране ее папа работал военным атташе. Никто не знал, что это значит – военный атташе. Но звучало еще красивей, чем летчик-космонавт или олимпийский чемпион. Название страны тоже будоражило воображение в те времена, когда даже Польша казалась экзотической землей, полной недоступных невиданных чудес…»

Рассказы Галины Артемьевой – мудрые, тонкие и честные. Все они – о нас, обычных людях, живущих своей привычной жизнью. Это истории о радости и печали, об искушениях и тех обыденных чудесах, которые порой спасают нас в самые тяжелые моменты, о равнодушии и безграничной любви.

---

– Да что ты! Это же величайший! – удивилась Орланова, раскрывая новой знакомой выверенно-безумный красочный мир Дали.

От всех шедевров Дали на Угорскую изливалась энергичная, четко дозированная расчетливая злоба мира, готовая, если позволишь себе всмотреться, поглотить тебя без остатка.

Босх, в отличие от Дали, создавал какое-то особого рода душевное равновесие: все его ужасы были исполнены тайнами и намеками, будоражащими детское воображение.

Пока Люда рассматривала фантастические нагромождения живописца-алхимика, Орланову быстренько покормили на кухне обедом. Это было удивительно не по правилам: у них дома и у всех других ее знакомых, если она оказывалась в гостях, даже незванно, на минуточку, обязательно усаживали за стол. Но Угорская не обиделась, она успела отвыкнуть от нормальной еды, и ей совсем не нравился запах супа, доносившийся из кухни.

– Вечно бабушка со своей едой, я и так жирная, – пожаловалась Орланова, вернувшись.

Жирной она, конечно, не была, но вполне упитанной – да. Впрочем, они еще не доросли до возраста, когда это станет смертельно важно.

Тут подошли внимательные орлановские родители. Внимательные не в смысле заботливые, а в смысле наблюдательно-интересующиеся. Стали спрашивать про школьные успехи, любимые предметы, свободное время. Интересовались они так искренне, что увлекли своим интересом к собственной персоне заброшенную с некоторых пор Угорскую, и та стала болтать с ними свободно и открыто, как в прежние, лучшие свои дни. Она даже поделилась планами на будущее – сказала, что будет филологом, как мама, но не лингвистом, а литературоведом.

– Вот это определенность! – восхитился военный атташе. – Тебе бы, Людмила, тоже не мешало так определиться.

Только сейчас до Угорской дошло, что Орланова – тоже Люда.

– А почему не по папиной стезе решила пойти? – умело вырулила на дальнейшие расспросы о родителях любопытствующая мать.

– А, он экономикой занимается, скука! – беззаботно махнула рукой Угорская.

Орлановы-старшие как-то молниеносно переглянулись и даже вроде бы слегка кивнули друг другу. Раньше Угорская, погруженная в спокойное течение своего детства, и не заметила бы такого мельчайшего нюанса, но в последнее время все в ней изменилось, и временами она была уверена, что отчетливо слышит чужие мысли. Сейчас она поняла, что прошла экзамен на право дружить с Орлановой. Устойчивая и размеренная жизнь этой семьи искушала их уверенностью в том, что все зависит от них и что они что-то решают. Они не чувствовали за своими спинами равномерно-равнодушное дыхание судьбы, оттого и могли себе позволить планировать будущее и формировать должный круг общения.

– Давайте в воскресенье устроим пикник. Ты, Людмила, пригласи школьных товарищей, кого сочтешь нужным. Мы все организуем, – предложил папа-дипломат.

– Да, посидим на травке, встретим бабье лето, – задушевно подхватила чуткая Орланова-старшая.

– Хорошо, спасибо, если дома отпустят, – вежливо отговорилась Угорская.

Она знала, что ни на какой пикник не пойдет. Ей было не до детских игр на травке. Действительность подступала к горлу муторной тошнотой.

– Пусть Люда ко мне тоже приходит, – добавила она тем не менее, соблюдая положенные правила приличия.

– Нет-нет, – поспешно отвергла несоответствующее предложение орлановская мать, – мы не любим, когда Людочка ходит к чужим. К нам – всегда пожалуйста, в любое время.

– Она может съесть в гостях не то, у нее аллергия, – попытался сгладить чванливый отказ жены атташе, но получилось у него это как-то по-бабьи суетливо.

– А мы не будем ее кормить, – пообещала Угорская, глядя ему прямо в глаза.

Отец глаз не отвел. Мгновение девочка и взрослый мужчина читали мысли друг друга. Она ощутила его непробиваемое довольство и сытую совесть.

Он – глубокую печаль и тревогу. В целом оба почувствовали кровную несовместимость. Но через какой-то миг в ворохе пустых прощальных слов все это было похоронено.

– Так не забудь: в воскресенье пикник, ты первая среди приглашенных. Если хочешь, я позвоню твоим родителям, все им растолкую.

– Нет, нет, не надо, я сама спрошу, они и так разрешат, я приду, – согласилась Угорская с чрезмерной поспешностью.

– Иди, – отпустила мама, – иди на пикник, хоть поешь там по-человечески.

В ней вдруг мелькнула тень прежней доброй улыбчивой прелести, поэтому Люда решилась продолжить разговор.

– Мам, а что это значит – военный атташе?

– Это значит – кагэбэшник сучий, – с взрывной злобой вернулась мать к новому своему облику.

Угорская с недавних пор знала, что кагэбэшник – это представитель вселенского зла, который может сломать твою жизнь в одночасье, прихлопнуть тебя, как муху, когда надоест твое жужжание.

Интересно, а что кагэбэшники делают за границей?

Но лучше было не продолжать и оставить все как есть, раскрыть учебник, учить стихотворение, которое задали всему классу и которое спросят у всех, кроме нее, потому что ее нет в списке. Пять лет была, а теперь нет. Теперь она так.

С погодой на пикнике повезло: светило солнышко, было жарко совсем по-летнему, листья еще не начали желтеть, земля пахла жизнью, а не вечным сном, как во время печального осеннего сожаления о былой безудержной щедрости.

В небольшом парке почти никого не было: заядлые дачники наслаждались последними солнечными деньками за городом, заядлых горожан осенью на природу не тянуло.

На траве расстелили две скатерти: одну для взрослых, другую для детей, разложили еду из корзинок. Красивую и наверняка вкусную еду. Взрослые сидели достаточно далеко и в детские развлечения не вмешивались. Мужчины выпивали по рюмочке, не демонстративно, умеренно, для усиления радости общения с природой. Детским развлечением поначалу была еда в ярких упаковках. Каждый хотел попробовать невиданные печеньица, крохотные многослойные бутербродики, малюсенькие, как ягодки, помидорчики.

Потом все разбились на группки и разбрелись кто куда, оставаясь при этом в пределах видимости для мирно закусывающих взрослых.

Угорская отошла от всех и села в теньке под каким-то колючим кустом прямо на землю. Солнце ее раздражало, словно напоминая, что для кого-то возможно счастье и праздник, но не для нее.

– Ты что на голой земле сидишь, придатки застудишь, – послышался над головой четкий внятный голос неугомонной новенькой. Она добродушно протягивала Люде соломенную циновочку: – На, подстели.

– Нет у меня никаких придатков, – угрюмо буркнула никогда еще не слышавшая про тонкости женской физиологии Угорская.

– Что ты, у всех девочек есть. И женщин. И их надо беречь. А то детей не будет, – авторитетно поучала Орланова, подсовывая циновку под попку непонятливой девочки.

Угорская вяло подчинилась.

Теперь девочки сидели рядом, плечом к плечу. Им шло друг от друга тепло, рождающее доверие.

– У тебя есть лучшая подруга? – тихо спросила Орланова, как о чем-то тайном.

– Не знаю… Нет, – вдруг убежденно произнесла Угорская.

До недавнего времени лучшей подругой ее была Ткачук. Они сидели за одной партой с первого класса и на переменках ходили вместе. Но в этом сентябре Ткачук ни разу не позвонила, не позвала гулять и в промежутках между уроками прибивалась к другим девочкам.

Угорская вдруг поняла, что осталась совсем одна. Как это она целых две недели этого не заметила? Раньше она смертельно страдала бы от обиды, почувствовав себя в изоляции, без подруг, а сейчас ей так долго было все равно, даже хорошо одной.

– Давай с тобой будем дружить? У меня здесь тоже никого нет, – шептала новенькая, оставив свою деловитую важность. – Давай будем самыми главными подругами на всю жизнь, я еще там загадала, что в Москве у меня появится лучшая подруга. Ты как, хочешь?

– Да, – даже не вымолвила, а кивнула Угорская, как бы нечаянно согласившись.

– И знаешь, я тоже решила, что буду литературоведом, даже папе уже сказала. Он посоветовал испаноязычной заняться. На испанском в стольких странах говорят! А ты какой литературой будешь заниматься?

– Советской, русской, – втягивалась в откровенный разговор Угорская.

– Да ну-у, советской… Папа сказал, что социалистический реализм – скука смертная…

Угорская имела весьма туманные представления о социалистическом реализме, а если сказать честно, вообще никогда не задумывалась над смыслом этого словосочетания.

– Я не социалистическим реализмом заниматься буду, а литературой. Нашей литературой.

– Ну, куда ж от этого денешься, – умудренно вздохнула Орланова.

Как бы то ни было, теперь их связывало общее литературоведческое будущее. Но активной, деятельной Орлановой и этого показалось мало для духовного оформления дружеских отношений навечно. Надо было закрепить договор о дружбе каким-нибудь впечатляющим, мистическим актом:

– Давай теперь расскажем друг другу самые главные тайны. О которых никому никогда нельзя. И будем вместе хранить их.