Александр Панцов - Дэн Сяопин

• Название: Дэн Сяопин
• Автор: Александр Панцов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03602-4

Александр Панцов, известный китаевед, доктор исторических наук, профессор, автор нашумевшей биографии Мао Цзэдуна, представляет свою новую книгу — о преемнике «великого кормчего» — выдающемся реформаторе Китая Дэн Сяопине (1904–1997). На сегодняшний день это наиболее полное жизнеописание одного из крупнейших мировых лидеров второй половины XX века. Загадочная фигура творца «китайского экономического чуда», на практике доказавшего жизнеспособность «социализма с китайской спецификой», вот уже несколько десятилетий волнует умы на всех континентах; интригует общественность и сам феномен китайского коммунизма. Книга, основанная на ранее недоступных материалах из архивов России, Китая, США, в том числе хранилищ ЦК КПК и ЦК КПСС, написанная в живой и образной повествовательной манере, с экскурсами в историю и мифологию Поднебесной, несомненно, заинтересует как политиков, экономистов, историков, так и самый широкий круг читателей.

---

Продолжали ухудшаться и советско-китайские отношения, и это тоже не могло не волновать Дэна. В полемике с руководством КПСС огромную роль также играл личностный фактор, однако здесь Дэн был уверен: вина лежала на Хрущеве. Как говорится, «в чужом глазу соломинку видим, в своем — бревна не замечаем». Высокомерное поведение Мао льстило национальному сознанию Дэна, в то время как напористое поведение Хрущева вызывало обиду и негодование. И это можно понять: слишком долго иностранцы угнетали китайцев, так что в результате национальное чувство последних обострилось до крайности. А слабый, по их представлению, Хрущев являлся удобной мишенью для возмещения всех унижений. Но в какой-то момент «коса нашла на камень», и Хрущев вдруг осознал, что Мао его просто не уважает. И ему тоже стало обидно. Особенно его унизили бассейные переговоры, которые и в самом деле были не «политкорректны». Словом, поведение Мао вызвало наконец ответную реакцию.

Тридцатого октября 1958 года на Президиуме ЦК КПСС Хрущев настоял на том, чтобы «несколько, не резко, подсократить» торговлю с КНР20, а 1 декабря во время эмоционального восьмичасового разговора в Кремле с американским сенатором Губертом Хамфри дал понять, что осуждает внутреннюю политику китайского руководства. Об этом сразу же по своим каналам узнал Мао, который никак не ожидал от «дурака» Хрущева[64] такого гамбита21. А Никита Сергеевич на этом не успокоился. В январе 1959-го в докладе XXI съезду КПСС он подверг критике «уравнительный коммунизм», сравнив его с «военным» (позже он говорил, что сделал это «попутно», но на самом деле посвятил этому целый раздел, причем теоретический22). И несмотря на то что он говорил в общем плане и конкретно Китай не осуждал, Чжоу, Кан Шэн и другие члены делегации китайской компартии, присутствовавшие на съезде, всё поняли, почувствовав себя оскорбленными. А Хрущев только этого и добивался. Он вспоминал: «Когда они услышали мои слова и прочли текст доклада, им уже не надо было дополнительно разъяснять, что мы относимся отрицательно к „большому скачку“. Это обстоятельство тоже, видимо, не послужило им поощрением (так в тексте. — А. П.) для углубления наших дружеских отношений, а наоборот — охладило их»23.

Двадцатого июня 1959 года Никита Сергеевич нанес новый удар, еще ощутимее: неожиданно объявил, что аннулирует соглашение о предоставлении Китаю технологии производства ядерного оружия, подписанное в Москве 15 октября 1957 года24. «Нас так поносят… а мы в это время, как послушные рабы, будем снабжать их атомной бомбой?» — скажет он впоследствии25. 18 же июля, находясь в польском городе Познани, принялся уже в открытую и довольно резко критиковать «коммуны», заявив, что те, кто играет с этой идеей, «плохо понимают, что такое коммунизм и как его надо строить»26.

Мао, конечно, на все это реагировал болезненно, но до поры до времени не отвечал «зарвавшемуся» Никите Сергеевичу. Даже принял специальное решение на расширенном заседании Политбюро — пока делать вид, что ничего не происходит27. Но 30 сентября 1959 года Хрущев прилетел в Пекин на переговоры, а заодно и на празднование 10-й годовщины Китайской Народной Республики, и конфликт стал неизбежен.

Дэн в то время, как мы знаем, болел, а потому в новом саммите участия не принимал. Он обменялся с Хрущевым и своим старым знакомым Сусловым, тоже прибывшим в Пекин, только краткими рукопожатиями на торжественной церемонии 1 октября. (Несмотря на сломанное бедро, Дэн приехал посмотреть парад и манифестацию на площади Тяньаньмэнь28.) Но, разумеется, он сразу же узнал о том, что переговоры, проходившие 2 октября, были необычайно бурными. В центре дискуссии оказались два вопроса: отношения СССР и КНР с США, в том числе по тайваньской проблеме, и реакция СССР на вспыхнувший в самом конце августа 1959 года вооруженный конфликт на китайско-индийской границе[65]. Первый вопрос был связан с только что, в сентябре, состоявшимся визитом Хрущева в Вашингтон, к президенту Эйзенхауэру, которого вожди китайской компартии считали, вполне логично, главным врагом, а второй — с тем, что Хрущев, избегая осложнений перед той же поездкой в США, не поддержал братскую КНР в ее столкновении с Индией. Заявление ТАСС от 9 сентября по поводу ситуации на китайско-индийской границе ясно давало понять, что СССР придерживается нейтралитета. По сути, речь шла о политике «мирного сосуществования», выдвинутой XX съездом КПСС, которую китайцы считали ошибочной.

Такого накала страстей на встрече двух лидеров социалистических стран еще не было. Ни Хрущев, ни Мао не хотели понять друг друга. Позицию китайской компартии наиболее откровенно выразил маршал Чэнь И, с 1958 года — министр иностранных дел КНР. Он заявил, что политика СССР — это приспособленчество. Хрущев вспыхнул и стал кричать:

— Ишь какой левый; смотрите, товарищ Чэнь И, пойдете налево, а можете выйти направо. Дуб тоже твердый, да ломается.

Мао поддержал Чэнь И:

— Мы… вам приклеили… ярлык — приспособленцы. Принимайте.

Хрущев:

— Не принимаем. Мы занимаем принципиальную коммунистическую позицию.

Маленькие глазки его горели:

— Почему же вы можете нас критиковать, а старший брат вас не может[?] В одной из встреч с товарищем Юдиным вы, товарищ Мао Цзэдун, очень резко критиковали КПСС, и мы эту критику приняли… Получается так, что вам можно делать нам замечания, а нам нет… Не свысока ли вы говорите с нами… Вы не терпите возражений, считаете себя ортодоксами, в этом проявляется ваше высокомерие. Чэнь И нам приклеил ярлык, причем ярлык политический. На каком основании он это сделал… Вы хотите нас подчинить себе, но у вас это не выйдет, мы тоже партия, мы идем своим путем, ни к кому не приспосабливаясь… Откажитесь от политических обвинений, иначе мы испортим отношения между нашими партиями. Мао попытался его урезонить, но Хрущева понесло.

— И если вы считаете нас приспособленцами, товарищ Чэнь И, — закричал он, — то не подавайте мне руку, я ее не приму!

Но Чэнь И и бровью не повел:

— Я также. Должен сказать, что я не боюсь вашего гнева. И тут совершенно потерявший самообладание Хрущев произнес, обращаясь к Чэнь И, что-то несуразное, но очень грубое:

— Не надо на нас плевать с маршальской высоты. Не хватит плевков. Нас не заплюешь.

Все были поражены! И Мао уже примирительно произнес:

— Чэнь И говорит о частностях, не надо обобщать. А Ван Цзясян добавил:

— Дело заключается в неправильном переводе. Чэнь И не говорил о приспособленчестве как о какой-то доктрине29.

Но Хрущева уже невозможно было успокоить. Он прервал визит, улетев из Пекина на следующий день. В аэропорту перед отлетом он продолжил перебранку с Чэнь И, но Мао уже не вмешивался. Только на прощание, как будто случайно вспомнив о выпадах Хрущева в Познани по поводу «народных коммун», он сказал: «Я должен Вам кое-что разъяснить. Наши народные коммуны не создавались сверху, они результат самодеятельности масс. Мы должны были их поддержать»30. Но Хрущев не хотел вникать в объяснения. Прилетев в Москву и сообщив членам Президиума о том, что произошло, он потребовал «запись бесед с китайскими друзьями не хранить в архиве, а уничтожить»[66]31. Раскол между вождями компартий Советского Союза и Китая стал фактом.

Упоминание о «коммунах» было всего лишь попыткой Мао «сохранить лицо». Эти кооперативы терпели крах, и «великий кормчий» отнюдь не желал вести полемику в экономической области. В споре с КПСС он уверенно чувствовал себя только в политической сфере: в вопросах международных отношений, «мирного сосуществования», «мирного перехода» и т. п.

И именно здесь Мао решил дать открытый бой Хрущеву, о котором с начала октября стал говорить как о человеке, «склонном к ревизионизму»[67]. «Хрущев — нехороший марксист, — заметил он в начале декабря на расширенном заседании Политбюро в Ханчжоу. — …Его мировоззрение — эмпирическое, идеологический метод — метафизика, он великодержавник и буржуазный либерал… Много раз встречаясь с Хрущевым, я замечал, что этот человек не понимает марксизма-ленинизма, его знания поверхностны, он не понимает метода классового анализа и чем-то похож на корреспондента агентства новостей: куда ветер дует, туда он легко и поворачивает». Мао говорил и о том, что Хрущев иногда несет первое, что приходит в голову, и что он «крайний субъективист-идеалист». При этом, правда, выразил надежду, что советский лидер все же исправится: «Ну а если нет, то в КПСС, возможно, найдутся силы, которые поправят его… Лет через восемь он полностью обанкротится»32. Вскоре, в январе 1960 года, в Шанхае, на новом расширенном заседании Политбюро Мао призвал начать открытую полемику с КПСС в печати33.

Между тем Хрущев тоже не молчал. В начале февраля 1960 года на банкете по случаю заседания Политического консультативного комитета стран — участниц Варшавского договора в Москве Никита Сергеевич, сильно перебрав, стал в присутствии китайского представителя Кан Шэна[68] поносить Мао: «Если старик неумен, то он ничем не лучше пары рваных калош. Его надо поставить в угол, как бракованную продукцию, которая ни к чему не пригодна»34.