Ицик Мангер - Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво

• Название: Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво
• Автор: Ицик Мангер
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-89091-377-7

Ицик Мангер (1902–1969) — крупнейший еврейский поэт, писавший на идише. Родился в Коломые (Галиция), детство провел в Черновцах, затем жил в Яссах, Бухаресте, Варшаве, Париже, Лондоне и Нью-Йорке. Умер в Израиле, куда переехал незадолго до смерти.

Мангер, последний романтический поэт старой Европы, снабдил свой единственный роман «Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво» подзаголовком «Книга рая», видя в нем первую часть будущей трилогии. Роман был написан в 1939 г., перед самым началом Второй мировой войны. Книга вышла в свет в Варшаве за неделю до того, как немецкие бомбы упали на город. «Изгнание из рая» стало уже не завязкой романа, а свершившимся фактом истории. Две другие части написаны не были: подзаголовок стал заголовком. «Книга рая» — единственный в своем роде библейский ироикомический роман: он совмещает в себе традиции апокрифов, философской сатиры XVIII в. в духе «Путешествий Гулливера» и польского предвоенного кабаре.

---

Завтра я расскажу моему другу Писунчику обо всем, что видел и пережил этой ночью. Интересно, что он мне на это ответит.

— Что Шимен-Бер разбойник и пьяница, я знаю, — скажу я ему. — Я достаточно слышал о нем, но вчера все увидел своими глазами. Все, что рассказывают об этом злодее, — правда. Но только скажи мне, Писунчик, прошу тебя, почему нерожденным детям так страшно рождаться и почему они так боятся земли?

Я пробовал угадать, что ответит мне Писунчик. Я прикладывал палец ко лбу, как это обычно делал мой друг. Думал, что палец, приложенный ко лбу, как-то мне поможет. Напрасно! Все это так и осталось для меня загадкой. Сам я не мог ничего придумать.

Я услышал хлопанье крыльев. Поднял глаза и увидел, как вдали блестят огоньки. Много-много огоньков. Огоньки подлетали все ближе и ближе. Хлопанье крыльев становилось все сильнее и чаще.

Я удивился. Такого хлопанья мне до сих пор слышать не приходилось. Кто это может быть? — подумал я и стал всматриваться.

Я увидел ангела с большими черными крыльями. У ангела была тысяча красных глаз, которые грозно мерцали в светлой лунной ночи. В руке ангел с черными крыльями держал меч[50].

— Это Ангел Смерти, — подумал я, — он, наверное, сейчас летит на землю. Здесь, в раю, его никто не боится, но там, на земле, перед ним трепещут. Чуть заслышат шум его крыльев, сразу приходят в ужас. Мужчины бегут в синагогу читать псалмы, а женщины — на кладбище, будить покойников[51]. Но, говорят, это не помогает. Ангел Смерти заберет того, кого должен забрать. Не поможет ни плач, ни молитва.

Ангел с черными крыльями подлетал все ближе и ближе. На лету он размахивал большим мечом: подавал знак, что летит с очень-очень серьезным заданием.

С неба сорвалась звезда. Она полетела навстречу ангелу с черными крыльями и остановила его.

— Куда летишь, Ангел Смерти? — спросила звезда и задрожала.

Я не понял — от страха или от жалости.

— Я лечу, — ответил ей ангел с черными крыльями, — я лечу на землю. Я должен забрать душу одной девушки и принести ее Богу.

Сердце мое затрепетало. Душу девушки, подумал я. Сестра Писунчика тоже девушка. Но я вспомнил, что райским девушкам нечего бояться ангела с черными крыльями, и успокоился.

Звезда задрожала, затрепетала и взмолилась к Ангелу Смерти:

— Возвращайся обратно, ангел с черными крыльями! Чего тебе надо от бедной девушки с земли? Пощади ее. Пусть она насладится цветами, своей любовью, своими мечтами.

— Снова строишь из себя заступницу! — разгневался Ангел Смерти. — Кому нужна твоя жалость? Тебе сказано светить, вот и свети себе на здоровье и не вмешивайся в чужие дела.

Но звезда не отступала. Она начала спорить с черным ангелом, пыталась его уговорить.

— Эта земная девушка мне не сестра и даже не родственница. Я лишь раз видела ее глаза, когда она посмотрела на меня. Я лишь раз слышала ее вздох и шепот. Она просила меня передать привет своему суженому.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — строго спросил ангел с черными крыльями. — Прошу тебя, не стой у меня на пути. Ты что, думаешь, я такой же сентиментальный, как ты?

Звезда и вправду всхлипывала, умоляла со слезами на глазах и вся дрожала.

— Тебе разве не жаль, ангел, не жаль этой молодой жизни? Ей всего девятнадцать лет. Представь себе — девятнадцать лет.

— Тебе бы стихи писать, — презрительно сказал ангел. — Тебе бы петь хвалы у престола Всевышнего. Это бы тебе больше подошло, и ты бы перестала мешать моей работе.

— Ты злодей и разбойник, — печально сказала звезда. — Бесполезно тебя просить, но помни, что я тебе сказала…

— Помнить? Что я должен помнить?

— Помни, — трепетно сказала звезда, — что в «Хад-Гадье» сказано…

— И что же в «Хад-Гадье» сказано? — передразнил ее Ангел Смерти.

— В «Хад-Гадье» сказано, что в конце придет Господь и прикончит Ангела Смерти[52].

Я увидел, что Ангел Смерти задрожал, когда звезда напомнила ему о его собственном конце. Это была особенная дрожь — страх смерти, своей смерти.

Я с любопытством ждал, что будет дальше. Неужели ангел с черными крыльями повернет обратно? Неужели завтра утром земная девушка откроет глаза, как обычно? Неужели будет радоваться солнцу, цветам, своему суженому?

Похоже, я ошибся. Ангел Смерти взмахнул мечом. Так взмахнул, что даже искры посыпались. Он расправил большие черные крылья и продолжил свой полет.

— Ты все-таки летишь дальше? — срывающимся голосом спросила звезда.

— Я должен! — сурово ответил ангел и в тот же миг исчез.

Я еще долго видел его огненные глаза. Слышал шорох его крыльев. Звезда упала куда-то в райскую траву — искать утешения у райских сверчков.

Странные мысли приходили мне в голову. В одну и ту же лунную ночь я слышал плач двух детей, которые не хотели рождаться, и жесткое суровое «я должен» ангела с тысячью глаз, который летел на землю, чтобы там погасить жизнь.

За моим окном цвела вишня. И хотя крона дерева была полна лунного сияния, под деревом лежала тень.

Я видел эту тень, видел, как она дрожит. Неужто, удивился я, даже тень чего-то боится? Но чего? Разве что самой себя?

Впервые в раю я испугался теней и призраков.

Я попробовал успокоить себя. Унять страх. Я громко, чтобы лучше слышать, заговорил сам с собой.

— Дурень, — стыдил я себя, — чего тебе бояться? И кого тебе бояться? Не на тебя кричал и не тебя тащил на рождение ангел Шимен-Бер, не тебя ангел с тысячью глаз собирался искоренить с лица земли.

В кроне вишневого дерева, что росло под моим окном, ветер забормотал сквозь сон. Тень дерева на земле пыталась поймать себя за хвост и не могла.

— Может быть, отойти от окна? — произнес я вслух, но продолжал стоять, с места не двинулся. Сердце подсказывало мне, что у этой райской ночи есть еще призраки. И что они сейчас появятся.

Я услышал пение. Тихо, печально раздавался напев в лунной райской ночи.

Я прислушался, пытаясь угадать, откуда он доносится, но никак не мог.

Напев приблизился к переулку, в котором я жил. Только теперь я разглядел того, кто пел эту песню, кто тянул свой напев по лунным улицам рая.

Это была безумная Переле, ангелица, которая сошла с ума от несчастной любви. Мой друг Писунчик рассказывал мне, что у нее, Переле, была любовь с райским бухгалтером Гецлом[53]. Гецл записывает мицвы[54]. В конце каждого года он пересчитывает все мицвы и представляет отчет архангелу Михаилу.

Три года Переле гуляла с райским бухгалтером. Он клялся ей в «любови вечной», Переле верила его словам как Святому Писанию. Не знала она, чистая, благочестивая душа, что и в раю есть шарлатаны, которые поиграют-поиграют девичьим сердцем, а потом выбросят его.

Переле работала у райской модистки. Каждую заработанную копейку она откладывала, каждую крошку экономила, ждала того счастливого дня, когда выйдет за райского бухгалтера. Тогда ей пригодятся сбережения, накопленные годами тяжкого труда.

В конце концов все пошло прахом. Ее возлюбленный бросил ее и женился на младшей дочери архангела Михаила Хавче.

Переле плакала ночи напролет. Не спала, не ела. Никто не мог ее утешить.

В один прекрасный день Переле вышла из дома с растрепанными волосами и растрепанными крыльями. Она бросалась на каждого встречного, устроила такой переполох, что ее пришлось связать. Два ангела потащили ее под кран, из которого на землю идут дожди, и лили на нее холодную воду до тех пор, пока Переле не успокоилась.

С тех пор она стала тихой, ни с кем не разговаривала. Как завидит ангела — сразу убегает. По целым дням сидела дома. С ней заговаривали — она не отвечала. Смотрела всем прямо в глаза и ничего не понимала.

— Лунными ночами, — рассказывал мне мой друг Писунчик, — когда все ангелы, маленькие и взрослые, спят, Переле выходит из дома, бродит по улицам и поет о своей любви.

В эту лунную ночь я увидел, как она бродит, высокая, с горящими глазами. Волосы ее были рассыпаны по плечам, крылья растрепаны.

Она шла, подняв лицо к звездам, и пела:

Между рожью и пшеницей
В поле я гуляла
И того, кого любила,
Того потеряла.

Между плюнет-поцелует
Нет нигде его,
Может, вы встречали, птички,
Миленького моего?

Если встретите, скажите:
Я его ждала.
Если встретите, скажите:
Я с ума сошла.

Могу поклясться, что видел слезы в ее глазах. Ветер играл ее растрепанными волосами и еще больше их растрепывал. Мне показалось, что ветер насмехается над безумной ангелицей, и я очень расстроился.

Переле проходила под моим окном. Она ненадолго остановилась и глубоко вздохнула. Быть может, почувствовала, что здесь, совсем рядом, есть сердце, которое сочувствует ее боли.

Я хотел с ней поговорить, хотел сказать, чтобы она послала этого Гецла-бухгалтера ко всем чертям. Что такой шарлатан не стоит даже одной слезы из ее прекрасных глаз.