Ицик Мангер - Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво

• Название: Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво
• Автор: Ицик Мангер
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-89091-377-7

Ицик Мангер (1902–1969) — крупнейший еврейский поэт, писавший на идише. Родился в Коломые (Галиция), детство провел в Черновцах, затем жил в Яссах, Бухаресте, Варшаве, Париже, Лондоне и Нью-Йорке. Умер в Израиле, куда переехал незадолго до смерти.

Мангер, последний романтический поэт старой Европы, снабдил свой единственный роман «Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво» подзаголовком «Книга рая», видя в нем первую часть будущей трилогии. Роман был написан в 1939 г., перед самым началом Второй мировой войны. Книга вышла в свет в Варшаве за неделю до того, как немецкие бомбы упали на город. «Изгнание из рая» стало уже не завязкой романа, а свершившимся фактом истории. Две другие части написаны не были: подзаголовок стал заголовком. «Книга рая» — единственный в своем роде библейский ироикомический роман: он совмещает в себе традиции апокрифов, философской сатиры XVIII в. в духе «Путешествий Гулливера» и польского предвоенного кабаре.

---

Я испугался своим безбожным мыслям. Хорошенькое дело, пристыдил я себя, ты, Шмуэл-Аба, учишь уму-разуму Творца. Тебе вовеки не постичь той мудрости, что сокрыта в ногте его мизинца.

На востоке всходило солнце, огромное, сияющее. Золотой луч упал на моего друга Писунчика и стал щекотать его под носом до тех пор, пока Писунчик не проснулся.

— Доброе утро, Писунчик!

Писунчик протер глаза. В первое мгновение, он, казалось, не помнил, где находится. Потом он слез с лежанки.

Мы умылись и прочли «Мойде ани»[93]. От этой молитвы нам стало легче на сердце.

Мы пошли к святому Петру. Старика не было в доме. Он ушел в церковь молиться. На столе стоял кувшин молока. Мы попили молока, закусывая ржаным хлебом. Вдалеке звонили колокола.

Старик вернулся домой. Увидев нас за столом, он добродушно улыбнулся и ущипнул каждого из нас за щечку.

— Уже помолились, ребята? — спросил он.

— Да, мы уже прочли «Мойде ани». Разве мы станем есть до молитвы? Хороши же мы будем.

— Добро! — улыбнулся старик. — С минуты на минуту прибудет ангел, который должен отвести вас к Шорабору. Помните, что я вам сказал, ребята, ничего не бойтесь, и все обойдется.

Мы посмотрели на него и обещали ничего не бояться. Он довольно закивал головой. Сел за стол, перекрестился и принялся за еду.

Мы смотрели на него, чувствуя себя рядом с ним как дома. Настенные часы пробили семь.

XII. Анеля

Святой Петр вытер губы, разгладил бороду и сказал нам, что мы должны отдать ему бриллиант из короны царя Соломона. Писунчик протянул ему бриллиант. Петр стал рассматривать его со всех сторон, причмокивая.

— Дорогой бриллиант, всем бриллиантам бриллиант! Такому бриллианту цены нет.

Старик достал из ящика листок бумаги и написал расписку в том, что получил бриллиант.

Писунчик взял расписку. Старик убрал со стола. Часы на стене пробили девять.

Мы услышали стук в дверь, и, прежде чем старик сказал «войдите», дверь распахнулась, и вошел высокий широкоплечий ангел с серыми, колючими глазами. Он поклонился старому апостолу, трижды взмахнул крыльями и сказал:

— Димитрий-ангел, к вашим услугам! Прибыл забрать жидков и препроводить их к Шорабору.

Он злобно оглядел нас. Его колючие глаза и закрученные усы ясно говорили о том, что он юдофоб, настоящий антисемит.

Старик что-то прошептал ангелу на ухо. Мы стояли в сторонке и дрожали.

Димитрий-ангел подкрутил усы, ядовито усмехнулся и сказал нам:

— Айда, жидки!

Выбора у нас не было, и мы вышли вместе с ним. Старик проводил нас до дверей.

Мы поднялись в воздух. Впереди летел Димитрий-ангел, он махал большими, тяжелыми крыльями и напевал:

Жид, жид,
Халамид,
Нема собота,
Чарна капота.

Песенка, которую он напевал, нам очень не понравилась, но делать было нечего. Лети да помалкивай. Я увидел на глазах у Писунчика слезы.

Димитрий-ангел все время оборачивался. Наши маленькие крылья были слабее его больших. Он злился, что мы летим, как дохлые цыплята, и дразнил нас:

— Папочка… мамочка… дайте мне кала-чик-чик-чик-чик.

Что мы пережили за время полета с этим злодеем, один Бог знает. Мы прокляли все на свете. Хоть бы нам повезло сломать себе крылья, прежде чем мы долетим.

Вечером мы опустились недалеко от какого-то леса. По правую руку был зарешеченный хлев. Перед хлевом расхаживал ангел с мечом в руке и сторожил заключенного. Димитрий-ангел подвел нас к ангелу-часовому и стал что-то говорить ему на непонятном языке, все время показывая пальцем на нас.

Ангел-часовой сказал «хорошо», Димитрий-ангел отдал ему честь, расправил свои крылья и улетел. Издалека до нас доносилось его пение: «Жид, жид, халамид…»

Ангел-часовой отпер огромным ключом тяжелую железную дверь хлева. Мы вошли и увидели нашего Шорабора, лежащего в цепях. Он исхудал как щепка. Если бы нам не сказали, что это Шорабор, мы бы его не признали.

Писунчик подошел к нему и погладил… Шорабор посмотрел на него большими печальными глазами.

— Зачем тебе понадобилось убегать? — сказал ему Писунчик. — Если глупая ангелица пошутила, что, нужно убегать?

Шорабор, кажется, понял упреки моего друга. В его глазах я увидел раскаяние.

Писунчик успокаивал его, не переставая гладить:

— Всего несколько недель, Шорабор, и мы заберем тебя домой, в еврейский рай. В следующий раз будешь знать. Мы прилетели глядеть за тобой. А потом ты с нами вернешься. И в честь твоего возвращения будет радость и ликование. Вот увидишь, правду ли я говорю.

Я тоже подошел к Шорабору, погладил его и рассказал, как скучает без него райский луг. С тех пор, как он убежал, травы на райском лугу стали какими-то грустными. И кузнечики не поют. Бабочки порхают как потерянные и места себе не находят.

— Но когда ты вернешься, — сказал Писунчик, — все снова наладится. Райский луг будет цвести, как прежде, кузнечики запоют, и бабочки вспомнят, что райский луг — их дом.

Ангел-часовой махнул нам рукой. Мы поняли, что он зовет нас выйти. На сегодня все.

Мы простились с Шорабором, обещали ему вернуться и вышли из тюремного хлева.

Ангел-часовой снова запер дверь, и мы остались снаружи, не зная, что делать, куда идти, где ночевать.

— Шмуэл-Аба!

— Что, Писунчик?

— И чем же все это кончится, Шмуэл-Аба?

— И мне, черт возьми, хотелось бы это знать, Писунчик.

Стало смеркаться. Над лесом дрожали звезды. Те же звезды, что и дома, но все-таки чужие.

Когда стало уже совсем темно, мы увидели старичка с длинной белой бородой. Он подошел к нам. На плече он нес мешок. Я пригляделся к нему и готов был поклясться, что это Илья-пророк.

Писунчик, кажется, думал о том же. Он толкнул меня и прошептал:

— Смотри, Шмуэл-Аба, Илья-пророк…

— С каких это пор Илья-пророк носит крест на шее, Писунчик?

Старик подошел к нам. Ангел-часовой взмахнул мечом и закричал:

— Сми-р-р-на!

Мы вытянулись в струнку как солдаты. Но старик погладил каждого из нас по головке и мягко, по-доброму улыбнулся:

— Это вы и есть еврейские ангелята… Хорошо… Я святой Николай… Я покажу вам, где вы будете жить все это время… А пока вот вам подарок… Берите… Берите…

Он развязал мешок. Писунчику он подарил оловянного солдатика, а мне пригоршню леденцов.

Старик говорил на святом языке[94], отчего мы попросту растаяли. Он завязал мешок и забросил его на плечо.

— Пошли, ребята.

Он шел впереди. Мы за ним. С ним мы чувствовали себя уютнее. Мы вошли в лесок. Старик засветил свой фонарь.

Мы шли медленно. При свете фонаря, который нес старик, мы видели, как белки прыгают с дерева на дерево. Мы слышали, как перекликаются ночные птицы. Дорогу нам перебежала серна. Издалека доносился плеск воды.

Старик все время оглядывался, улыбался и говорил:

— Устали, ребята? Еще немного, и мы доберемся до лесничего. Там вы будете жить, пока Шорабор отбывает свое наказание.

Старик угадал. Мы действительно устали. Целый день летели за злодеем Димитрием-ангелом.

Мы пришли. Мы едва волочили ноги. Шум воды становился все ближе. На самом берегу реки стоял деревянный домик. Старик остановился. Поставил фонарь на землю и постучал:

— Открывай, Иван! Это я, святой Николай.

Дверь открылась. На пороге показался лесничий Иван. Это был ангел среднего роста, с короткими, крепкими крыльями.

— Двое еврейских ангелят остановятся у тебя, Иван, — сказал святой Николай. — Смотри приглядывай за ними. Нашу еду они не едят. Давай им некипяченое молоко в глиняных кружках и ржаной хлеб.

Старик простился с нами и ушел. Он скоро скрылся среди деревьев.

Мы вошли в дом. На стенах висели образа. Из окна виднелась река.

Ангел-лесничий оглядел нас с ног до головы. Он дивился и не знал, что нам сказать. В конце концов махнул рукой и буркнул: «Ничаво».

Дверь второй комнаты отворилась, и вошла девочка, ангелица с русой косой и голубыми глазами. Ангел-лесничий сказал ей что-то на языке, которого мы не понимали. Мы только поняли, что ее зовут Анеля.

Анеля ушла обратно в комнату. Через некоторое время она вернулась с парным молоком и ржаным хлебом.

Мы набросились на еду, хлебали молоко, кусали свежий ржаной хлеб и просто не могли нарадоваться.

Ангел-лесничий снял со стены ружье. Он подошел к Анеле, поцеловал ее в лоб и ушел на целую ночь стеречь лес.

Мы остались одни с красивой русой девочкой, дочкой ангела-лесничего. Она кружила по комнате, наводила порядок и щебетала как канарейка.

Она мне очень понравилась, эта Анеля. Все в ней было мило. А мой друг Писунчик был просто вне себя. Он отозвал меня в сторонку и зашептал на ухо: