Светлана Беллас - Габи

• Название: Габи
• Автор: Светлана Беллас
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-617-7060-40-5

Роман о встрече В. Гюго с судьбоносной женщиной в его жизни, которая осталась тайной, покрытая слоем истории, скорее всего, это мужская тайна. Однажды в Париже, он встретил венгерку (цыганку из Трансильвании), что предрекла его будущее, оставшись в нём, как ярким, так и темным пятном. Она вошла в его жизнь полноправной хозяйкой, ее звали Габи, внесла мир, покой, хаос, как бывает в пристрастной любви. Он предал ради нее Адель, свою жену, и детей. За предательство, он получал в дальнейшем – одни разрушения, потери. Габи, что родила ему сына, прошла испытание любви и заплатила за нее высокую цену. Для В. Гюго это была внутренняя борьба с самим собой, получая удары судьбы, он понимал, за что…

---

Габриэлла, уходя вдаль, подтвердила, – Го-а-би! Гюго качая головой с усмешкой, – Габи! Габриэлла! Красивое имя! Повеселев, ей вдогонку добавил, – Я, уже влюбился в такую девчонку, как ты! Габи обернулась, вернулась, посмотрела в глаза и полушепотом произнесла, – Влюбись сейчас, Месье! Я буду рада! Хочу, чтобы моя правда состоялась! Немного с грустью, немного с наивной искренностью, выкрикнула, – Хочу! Я правду тебе сказала. Въедаясь взглядом в его открытое лицо, словно что-то хотела прочесть, познать непознанное ею до конца, с внутренним напряжением в голосе произнесла, – Скажи свое имя, Месье! Хочу знать, кто скоро влюбится в меня. Гюго не нее посмотрел, как на помешанную, смеясь ей прямо в лицо, сказал, – Виктор Гюго! Я пишу стихи. Слышала? И вообще! Я женат! Цыганка удаляясь, с полуоборота ему в ответ сказала, – Нем холлотом, Вики! Сып ныв! (Не слышала, Виктор. Красивое имя! Nem hallottam,Viki. Szép név! Венгер.) С иронией добавила, – На счет женат!? Был женат.

Гюго про себя пробубнил, – Вики? Чудненько! Уже вслух крикнул в след, – До встречи! Габриэлла, спеша удалялась, шла вперед к Собору, на ходу, не оборачиваясь, крикнула, – Висонтлаташро, Вики Ур! (До свидания, Господин Вики! Viszontlátásra, Viki Úr! Венгер.)

II. БРЕТАНЬ

Монастырь при бенедиктинском аббатстве (Ландевеннек). Практически полуразрушен, в 1793 г. конфискован в казну революционным правительством, но в нем все, же остались четыре монаха, те, что были на тот переломный период в аббатстве, они дали обет остаться в тех стенах до смерти. Их не трогали. Они просто жили, не мешая новым хозяевам.

Келья. Гюго, уже загостился у своего лучшего друга, духовного наставника, аббата, Отца Бруно, который гостеприимно выделил келью и послушника – писаря, чтобы тот мог писать под диктовку труды самого Гюго. Некогда его познакомил с ним, Герцог де Роган, который провел церемонию проводов Софи (матери) Гюго. Он считался маленьким божком Бретани, ему принадлежали замки Жослен и Понтиви и прилегающие земли. Его все любили и уважали. Трагедия Герцога затронула сердца многих. Он рано овдовел. Его жена по неосторожности заживо сгорела, одеваясь на бал, кружась у камина, так понравилось ей новое платье с богатым кружевом, что не заметила, как искра его опалила, оно тут, же вспыхнуло факелом смерти. Получив многочисленные ожоги, она на следующий день, сохраняя мужество, на руках мужа скончалась. Герцог Роган подавленный и убитый горем, поступил в семинарию в Сен-Сюльпис. При его утонченности ему пришлось пройти испытания, строгие правила его отвлекали от трагедии, он был само послушание.

Виктор Гюго приехал погостить с легким сердцем, как ему показалось, но проведя день, другой, замкнулся в себе, писал сначала сам, потом надиктовывал быстро и сумбурно писарю – послушнику. Строчки из его души, словно бежали. Куда? Наверно в Париж к сердцу Габи. Его мысли со стороны старался, вернее сказать, хотел отследить Отец Бруно. Он вошел в келью тихо, незаметно, за ним с поникшей головой вошел мальчик – послушник с трапезой в руках. Аббат вопросительно посмотрел на Гюго, невольно спросил, – Кто? Ты, же сказал, что свободен. Плоть твоя, молча, смирилась. Скоро 30! Гюго с тяжестью на душе, глядя на друга, тихо произнес, – Казалось так! Но, к моему сожалению, встретил в Париже около Собора Парижской Богоматери, её, дитя. Девчонку! И только сейчас засвербело. Не долюбил или мне казалось, что любил. Глуп был. Игра воображений, не более. Не встречался на своем пути, стало быть, еще с любовью. Под ложечкой сосет, сейчас говорю, а там что-то внутри тянет, натягивая струны души и сердца. Плохо мне. Он посмотрел на аббата, с мольбой в голосе произнес, – Отпусти грехи! Хочу съездить, еще раз проверить свое чувство к ней, посмотреть, заглянуть в глаза. А вдруг, очередная игра моих воображений? Аббат, Отец Бруно, глядя на него с изумлением, с волнением, по-отцовски сказал, – Не загоняй себя в тупик! Ты – Гений! А, значит, будешь жить в Вечности. Не томи душу! Не играй, как мальчишка в поддавки с темной силой. Грехи? Конечно, же, отпущу тебе. Взглянул, уже спокойно, произнес, – Отпущу непременно, как не отпустить кающемуся. Съезди! Правде в глаза загляни! Любовь! Нельзя отталкивать от себя! То, Воля Господа! Гюго с благодарностью посмотрел на друга, уже трезвым взглядом смотря на вещи, как на духу, сказал, – Знаешь, Старик! Ты прав, как всегда! Съезжу! Загляну ей в глаза и с лёгкостью разочаруюсь. И тогда смело самому себе скажу, что ошибся, что она – птица не моего полета. Я – орел! Она, же – белая ворона! Аббат беззлобно улыбнулся, – Не стоит так смеяться над чувством! Тут, же с любовью добавил, – Я буду молиться за тебя, за твою душу, чтобы она обрела покой, ведь, ты не мальчик, уже. Гюго с усмешкой и с убежденностью игриво произнес, – Это еще надо посмотреть со стороны изнанки. Я себя не ощущаю, признаюсь «в летах», как ты намекнул «старичком». Скорее! Стареющим мальчиком! А? Как ты думаешь? У Гюго блестели глаза в ожидании ответа. Отец Бруно ответил, как другу, – Но кто, ж тебя в «старички» записывает? Подтвердил, с любовью глядя на него, вслух, смеясь, – Мальчик! Мальчик! Если, до сих пор влюбляешься, как в первый раз и так не опрометчиво. Дон Жуан! Гюго смотрел с благодарностью, но глаза были наполнены страхом и неизведанной страстью, в порыве чувств, признался, – Спасибо, брат! Тоска изъела душу, гложет, как червяк, пьет мою кровь, и я пью, съезжу, потом отпишу тебе, что и как. Аббат тихо произнес, – Да, уж съезди! Наберись смелости, приблизь к себе то, что так притягивает, словно гипнозом. Качая головой, со вздохом договорил, – Вижу! Ты все такой, же! Неугомонный! Может, будет легко писаться. Послушник жаловался, что, мол, замучил его перепиской, все тебе, братец, не так. Определись, уже наконец-то! Договорив, развернулся и пошел с мальчиком на выход, тот всю дорогу до этого стоял в стороне, как вкопанный с поникшей головой, но явно с интересом слушая их разговор. Он вышел, оставив Гюго в раздумьях.

Вечер. Ворота монастыря приоткрыты. Гюго сидит в карете, к нему подошли два монаха с корзиной еды и с его багажом в руках. Монах учтиво сказал, – Месье! Вот, Отец Бруно, Вам передал в дорогу еду и попросил отдать лично в руки! Он передал письмо. Гюго взял в руки, напрягая зрение, молча, с трепетом прочитал, – «Извини! Не смог проводить, замучила подагра. Умоляю! Не вмешивайся в судьбу! Не коверкай её! Прими всё, как будет! Тебя, Господь сделал избранным. Любовь к тебе у него, знай, Отеческая! Цени! Пишу от сердца и души. Не пей! Прощай, твой Бруно». Гюго отправился с легким сердцем навстречу своей судьбе.

III. ПАРИЖ

Раннее утро. Собор Парижской Богоматери. Гюго, как и многие другие, был на мессе, он вымаливал у Господа, лишь одно – долгожданную встречу со своей цыганкой, Габи. Слеза скатилась с его щеки, он внутренне почувствовал, что прощен Им, самим Господом, вздохнул легко, плечи, как-то сами собой расправились, видение всего стало чище и отчетливей. Месса закончилась, как-то неожиданно быстро, пролетела, вмиг забрав с собой в прошлое тяжесть с души и сердца. Народ толпой повалил на Соборную площадь, при этом он попал в волну, что его, вытолкнула в день, как бы из призрачного вчерашнего, страшного сна. Выйдя из толпы, он стал искать глазами Габи. Но её как не странно не было видно на площади. Шныряя между ногами, чинно идущих пар горожан и приезжих гостей, сквозь толпу бегали цыганята. Гюго жестом вытянутой руки останавливал одного, другого из них, заглядывая в их испуганные глаза. Он пытался у них поспешно что-то спросить, они, же в испуге вырываясь, оправдывались, перебивая друг, друга, говорили, – Да не брали мы у Вас, Месье, ничего! Продолжали, барахтаясь вырываться, глядя на его беспомощность, какую-то потерянность, осмелев, наконец-то встали перед ним с любопытным взглядом, изучая его, что он от них вообще хочет? Один обрадовавшись, что знает его, расплывшись в улыбке, показывая свои не столь чистые зубы, толкая в бок соседа, что хлопал с интересом глазами, сказал, – Мы знаем тебя! Ты писатель! Еще раз толкнул своего товарища, довольно добавил, – Гюго! Нам Габи рассказала о тебе, она нам хвалилась, что ты ей дал золотой. Гюго с облегчением вздохнул, взволнованно сказал, – Ну, вот я и хочу Вас спросить о ней. Где она сейчас? Он оглянулся, посмотрел в сторону толпы и снующих в ней девочек цыганок, но ее среди них не было. Добавил обеспокоенно, – Что-то не вижу Габи в толпе. Дети, видя интерес Гюго, решили на этом немного заработать, хором начали канючить, – Дай, Месье и нам золотой, скажем! Гюго протянул им со своей руки два золотых, при этом доброжелательно произнес, – Возьмите! Дети, опять хором, – Ей! Сам Гюго дал золотые монеты! В их глазах светилось счастье, они доверительно сказали, – Но, Габи нет в Париже! Она уехала в Трансильванию к своей бабке, та тяжело болеет. Гюго занервничал, подавшись корпусом вперед, возбужденно от перенапряжения в нем, спросил, – Она вернется? Дети, не понимая его запала, растеряно сказали, – Не знаем, Месье! Она, же птица вольная! Нигде не вьёт гнезда. С явным любопытством, перебивая друг друга, – Что, Месье влюбился в Габи? Она умеет влюблять в себя. Глаза-то, какие, видели? Её бабка колдунья! Не страшно? Ты, Месье в глаза таким девчонкам никогда не смотри. Омут! Один из них, что взрослее, убежденно сказал, – Она для тебя может стать роковой, зуб даю! Он положил на зуб золотой, прикусил, вслух тут, же добавил, – Лучше стихи и рассказы пиши! Кровь из тебя уйдет, выпьет из тебя по капельке. Уже хором с какой-то жалостью сказали, – Из– за таких роковых и свихнуться можно. Они вдвоем покрутили пальцем у виска. Гюго с обреченностью, тяжелым вздохом, им признался, – Знаю! Спасибо Вам, ребята! Он отошёл от них, неся на плечах свалившуюся свыше тяжесть, на сердце стало нервозно, насквозь пробивал озноб, что-то подавляло, пугало страхом. Он мысленно спросил, – Как, же теперь жить, не взглянув в глаза правде? Пытаясь ответить на свой, же вопрос, он оглянулся на Собор Парижской Богоматери, тот стоял, безмолвствуя. Гюго посмотрел ввысь, небо было тяжелым под тяжестью серых туч, казалось, что оно сейчас падет ему на голову.