Лариса Кравченко - Земля за холмом

• Название: Земля за холмом
• Автор: Лариса Кравченко
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

Романы о русских людях, в начале века волей обстоятельств оказавшихся вне Родины; о судьбе целого поколения русских эмигрантов. В центре — образ нашей современницы Елены Савчук. В первой части дилогии перед читателем проходят ее детство и юность в Харбине, долгожданное возвращение в Советский Союз в 50-е годы. Вторая часть — поездка уже взрослой героини в Австралию к родным, к тем, кто 30 лет назад, став перед выбором, выбрал «заокеанский рай».

Счастье обретения Родины, чувство неразрывной слитности с ее судьбой, осознание своего дочернего долга перед ней — таков лейтмотив романов.

---

По зато какой был восторг, когда они спели ее на вечеринке с девчонками из четвертого «Б»! Вечеринка была с занавешенными окнами, потому что танцевали «втихаря» американские танцы. Юрка танцевал с черненькой, Нинкой, которая хорошо поет, и она мигом подхватила «Катюшу». Потом случился скандал у девчат на стрельбище, и полковник Косов с педелю ходил на военные занятия свирепый и ни за что ставил «под винтовку». Но «Катюшу» все равно уже пели в городе, вопреки всему, и Юрка гордился, что он к этому причастен.

Даже стихи Симонова Юрка поймал однажды по радио. Передавал Хабаровск:

…Я все-таки горд был за самую милую,
За русскую землю, где я родился…

Русская земля так близко, на той стороне! И голос ее слышится сквозь шум в эфире строчками симоновских стихов! Если бы только Юркин отец уехал туда в тридцать пятом, когда уезжали советские! Вся родня у отца уехала, а отец остался, потому что не взял вовремя советского паспорта. Мать не хотела брать вначале, а потом было поздно, и кто знал, как все обернется!

Если бы отец уехал, они все жили бы сейчас на русской земле, в том же Хабаровске, и отца не загубили бы японцы! И ничего этого не было бы: инструктора Бернинга, ударившего Юрку по лицу за красный лоскуток, и затхлого Харбина с подхалимством перед японцами: одни только передачи по местному радио чего стоят! «Получас» Бюро российских эмигрантов! Тошно слушать: «Доблестные ниппонские вооруженные силы… светлый порядок великой Восточной Азии…» Кстати, благодаря «получасу» он и набрел однажды на передачи «Отчизны».

Он просто забыл выключить радио — лень было вставать с кровати, — он лежал и читал что-то интересное и не заметил, как радио замолчало, а потом заговорило снова — он думал, все еще идет «получас».

— Говорит «Отчизна»! Слушайте пас, русские люди в Маньчжурии…

Юрка соскочил так, что книжка полетела на пол, и первым делом подкрутил приемник потише. И потушил свет. В темноте звучал голос неведомой станции. Потом он стал уходить вглубь, и, покрывая его, быстро произнес харбинский диктор: «Передаем музыку на пластинках». Видимо, кто-то еще, кроме Юрки, слушал «Отчизну», и этому кому-то передача не нравилась.

— Прекращаем передачу… переходим на другую волну… ищите нас рядом… — сумел еще разобрать Юрка.

Юрка крутил регулятор, стрелка металась по шкале. В центре шкалы светился розовый контур карты государства Маньчжоудиго. Но больше тогда поймать «Отчизну» не удалось.

Утром Юрка шел в школу с головой, распухшей от мыслей. Наверное, передачу слышал не он один. Наверняка ее слышал кто-нибудь еще из ребят. Юрке хотелось спросить, но было страшно нарваться.

Наконец, Юрка решился и заговорил с Шуриком Крестовоздвиженским. Шурик не гонял в «баскет» на переменках — ему мешали очки, и вообще он был слабоват по части спорта, но, в основном, Юрка считал его порядочным парнем. Юрка рискнул. Он подсел к Шурику на скамейку в спортивном зале. Спросить надо было как-нибудь хитро:

— Ты не знаешь, что такое — «Отчизна»? — спросил Юрка.

Шурик помолчал и посмотрел на Юрку сквозь очки, отчего глаза его казались большими и выпуклыми.

— Я не знаю… — сказал Шурик, — похоже, что-то местное…

— А если оттуда?

— Не та волна. Это где-то здесь, рядом, но только интересно — кто?

— Неужели из наших? По тогда это — здорово! — сказал Юрка.

— Это вообще здорово… И я сам все думаю: а если это все-таки оттуда? Могут же здесь быть люди оттуда? Наверняка есть, только мы не знаем…

(Юрка вспомнил — в ночь пожара Кондо у тетки на Старо-Харбинском шоссе обнаружились в саду под утро двое парней, совсем незнакомых, которые сделали вид, что якобы залезли туда за ранетками. Тетка, естественно, напугалась, спустила с цепи Барбоса, и парни скрылись через забор в неизвестном направлении. Может быть, все было не совсем так?)

Зазвенел звонок. Но весь урок физики Юрка думал, и, хотя его и вызывали к доске и он отвечал что-то и даже получил четверку, — он все равно думал об «Отчизне» и о разговоре с Шуриком.

Если ведут передачу какие-то свои ребята — это просто смело и здорово! Хотя и самонадеянно, все же — говорить так от лица Родины:

«…Мы знаем имена тех, кто служит в жандармерии и Военной миссии, кто предает вас и доносит (список фамилий). Остерегайтесь их. Очень скоро они получат по заслугам… Недолго осталось ждать…»

Надо иметь основание говорить так.

По Юрке больше хотелось, чтобы это был голос человека «оттуда» — голос Родины. Что есть где-то рядом такой человек с «той стороны», который видит все и обращается к ним именем Отчизны!

И если это правда — голос Родины, значит, нужны они ей, даже такие, подчиняющиеся японцам: «Лежа, по мишеням, огонь!»

Именно об этом говорила «Отчизна»:

«Вас насильно забирают в воинские отряды, вас учат стрелять в ваших соотечественников! Сопротивляйтесь. Ждите. Скоро мы с вами встретимся!»

Юрка не знал, как это надо понимать. А вдруг советские придут сюда и «раздолбают» японцев? В мире творятся интересные вещи, и все может быть. Скверно только, что сидишь в Харбине, как в консервной банке, и ничего толком не знаешь!

Вечером восьмого августа Юрке ничего не удалось поймать. Местная волна молчала, а на короткой — трещало и свистело. Эфир просто взбесился. И мать Юркина, которая тоже была дома, не на дежурстве, и полоскала на кухне белье, не выдержала и заворчала на Юрку:

— Ты скоро ляжешь? Завтра тебя не добудишься!

Юрка сделал вид, что он такой послушный, выключил свет, подвернул на окне оборонную штору (чтобы не проспать в темноте) и пырнул под холодную простыню.

Проснулся Юрка от взрыва. Вернее, он не знал, отчего он проснулся. Позднее мать говорила, что это был первый взрыв.

Второй Юрка услыхал сам. Что-то здорово грохнуло в стороне Бинцзянского вокзала, и почти сразу в комнате стало светло. Это был странный, белый, слишком резкий свет.

Юрка в трусах вылетел на веранду.

Над Гондатьевкой, в стороне аэродрома, в небе висели светящиеся шары, похожие на плафоны в школьном коридоре, только намного ярче. (Наверное, — осветительные ракеты.) Улица была светлая и тихая. От штакетника и тополей на землю падали четкие тени. В палисадниках за калитками шевелились люди, но их не было слышно, и это напоминало немой кинофильм.

И тут, в абсолютной тишине, отчетливо Юрка услышал над головой ровный и незнакомый рокот уходящего мотора.

Свет погас сразу, словно оборвался кинокадр, и темнота показалась особенно густой, но почему-то в ней стало легче, привычнее. Улица снова обрела звук и движение. Мимо промчался соседский мальчишка Женька, тоже в трусах и майке.

— Видели, видели, сейчас они будут бомбить аэродром!

— Да кто — они?! — крикнул Юрка.

— Американцы! — завопил Женька.

Он торопился разнести свою тревогу другим, еще не успевшим испугаться людям, словно ему самому от этого становилось легче.

Юрка только сейчас заметил, что мать тоже стоит у калитки. Небо было темное и низкое. И было странное раздвоенное чувство — интереса (а что будет дальше?} и страха (сейчас как шарахнет!).

Но дальше ничего не происходило. Город лежал в темноте и делал вид, что спит. Юрка растянулся в садике на брезентовой раскладушке и стал думать. А вдруг, правда, началось? Только — что?

Небо оставалось темным и совсем не просвечивало сквозь черемуховые ветки, когда загудела сирена. Гудела она недолго и скоро оборвалась на высокой поте.

Самолеты пришли и ушли, и только тогда кто-то нажал, видимо, кнопку в столичном городе Синьцзине, и по всей Маньчжурской империи запоздало вскрикнули сигналы воздушной тревоги.

4. Капитуляция

Утро наступило пасмурным и серым, как лицо человека после бессонной ночи.

Первые новости принес молочник. Он гремел жестяными бидонами около садового стола и, пока молоко струйками сбегало из воронок в бутылки, восторженно докладывал. (Восторг его относился не к самим событиям, а к тому, что именно он первым их сообщает.) Оказалось — ночью началась война с Советской Россией. Прилетел советский самолет и сбросил две бомбы. Одна упала в Бадеровское озеро, другая — в Бинцзянский вокзал.

Бабушка стояла рядом с молочником и ахала. Дедушка только хмуро произнес:

— Ну что ж… Значит, будем встречать «товарищей»… — и понес бутылки с молоком в дом.

Мама с бабушкой начали совещаться, чего можно ожидать от японцев, а чего от советских. Получалось, что приход советских войск — факт само собой разумеющийся, — если уж они дошли до Берлина, то до Харбина им — рукой подать. Мама считала, что теперь возможна расправа японцев с русским населением (все-таки мы русские, и они не могут нам доверять, когда идет война с Россией!). Бабушка, наоборот, не доверяла советским — она сразу припомнила свой сгоревший хутор и все ужасы, что успела вычитать в эмигрантских романах.