Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

• Название: История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции
• Автор: Сергей Нефедов
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91129-064-1

Монография посвящена анализу российского исторического процесса в свете современных историко-социологических теорий. Конечная цель исследования – дать ответ на вопрос: можем ли мы на сегодняшнем уровне знаний объяснить российскую историю?

Книга адресована специалистам-историкам, аспирантам и студентам вузов, а также всем любителям истории.

---

Рабовладельческие порядки ярко проявились в стремлении помещиков регулировать хозяйственную жизнь крестьян. Широкое распространение получила регламентация вотчинного режима. Некоторые помещики расписывали работу крестьян по часам – причем не только работу на барщине, но и работу в крестьянском хозяйстве.[666] Старосты и десятские следили, как крестьянин выполняет свои работы, хорошо ли вспахано его поле, вывезен ли навоз, обработан ли огород, запасено ли сено, накормлена ли скотина, чисто ли в избе – и т. д. Контролю подвергалась и нравственность, приказчики и старосты должны были следить, чтобы не было пьянства и разврата, чтобы молодые почитали старших, а старшие бы не обижали младших.[667] Контент-анализ трех тысяч писем 144 помещиков показал, что в переписке с управляющими они уделяли наибольшее внимание четкой организации хозяйства, детальной регламентации крестьянского труда, сохранению общины как института крестьянской взаимопомощи и укреплению крестьянской семьи.[668]

В сохранившихся вотчинных инструкциях А. В. Суворова, Е. Р. Дашковой, А. М. Голицына, Г. Р. Державина, П. А. Полетико, П. А. Демидова, М. М. Щербатова их авторы предстают «нетерпеливыми властными помещиками», требующими «поноровкой прихотям крестьян не попустить их в сущую праздность», «не давать им досыпать ночей и попусту расхаживать».[669] За «леность», пьянство, мотовство, прогулки по ночам и прочие нарушения немедленно следовало наказание – батоги, розги, плети, тюрьма, а самым «неисправным» – отдача в рекруты.[670] Армия была синонимом каторги; когда рекрутов провожали в армию, то по сложившемуся обычаю им вслед пели похоронные песни.[671]

Стремление регулировать жизнь крестьян привело к вмешательству помещиков в общинные распорядки. Еще в XVI–XVII веках отмечаются случаи, когда при нехватке земли вотчинники предписывали крестьянам переделять ее по душам или по трудоспособности дворов. В XVIII веке единицей трудоспособности в помещичьих хозяйствах стало «тягло»; за «тягло» первоначально считались муж с женой, позже стали наверстывать доли «тягла» на подростков и трудоспособных холостяков.[672] К середине XVIII столетия уравнительные переделы по «тяглам» стали уже «старинным обычаем». «Старинное ж у нас обыкновение могущих работать крестьян разверстывать по тяглам, – писал П. И. Рычков, – считая в тягле мужа и жену (а увечных и престарелых из тягла выключают), разделяя по них землю, где оной не весьма достаточно…».[673]

«Крестьянство среднерусской полосы, оказавшееся в наиболее суровых условиях помещичье-вотчинной эксплуатации, обретает уравнительно-передельный тип общины», – отмечает Л. В. Милов.[674] «Установлением строго регламентированного надела помещик старался подтянуть всех крестьян до уровня среднего крестьянина», – пишет Л. С. Прокофьева.[675] Другой стороной этого регулирования было поддержание больших семей, маленьких общин внутри большой общины, и недопущения «собин» – разделения имущества внутри большой семьи. «Не успеют они (собины – С. Н.) начаться, – указывал А. Т. Болотов, – как начинается вражда и несогласие в семействе… что принуждает их к многочастному разделу. И наконец, доводит до того, что заживные и хорошие дома совсем исчезают и разоряются. Ибо в крестьянском быту, чем который дом семьянистее и согласнее, тем он богаче и заживнее… И не успеют разделиться на многие части, как все приходит в бедность и разорение».[676]

Дворяне не были заинтересованы в разорении своих крестьян, ведь безлошадные бедняки не смогли бы исполнять барщину. Поэтому помещики предписывали своим управляющим оказывать необходимую помощь беднякам, предоставлять им ссуды зерном и скотом, облегчать им «тягло», «дабы они могли поправиться». «Ежели для пашни… нет лошади, то надо дать ему господскую лошадь, буде можно и корову с овцой, чтобы был он в состоянии господские и свои работы исправлять», – рекомендует П. И. Рычков.[677] «Имей первым делом исправлять бедных и не давать потворства богатым», – писал князь Гагарин своему управляющему.[678] Для укрепления слабого хозяйства управляющий мог выделить из богатого двора «справного мужика» с долей скота и перевести его в слабый двор в качестве «преемыша» или «дольника». Нередко помещик помогал бедняку освоить какое-нибудь ремесло, чтобы затем отправиться на заработки.[679] «Молодых робят отдавать в разные мастерства к чужим или к своим, – предписывал своему приказчику князь М. М. Щербатов, – чтобы они, выучась, могли как хлеб себе достать, так и исправны во всяких платежах быть».[680]

В целях поддержания платежеспособности крестьянских хозяйств помещики запрещали крестьянам делать долги, сдавать надельную землю в аренду и поощряли крестьянскую взаимопомощь – старинный обычай «помочей». В рамках «помочей» помещики предписывали общине помогать обрабатывать земли крестьян, временно оказавшихся нетрудоспособными.[681] Политика уравнивания имела определенные результаты: специалисты отмечают, что вплоть до реформы 1861 года имущественное расслоение в деревне было небольшим. Чуть больше половины крестьянских дворов имело 2 лошади – то есть принадлежало к «середнякам», около четверти имело 3 и более лошадей, примерно столько же – 1 лошадь, безлошадных было сравнительно немного. Эти средние цифры, однако, скрывают значительные порайонные различия: барщинные крестьяне Черноземья имели больше лошадей, чем оброчные крестьяне Центра.[682]

Таким образом, стихийный процесс приспособления крестьян в сочетании с целенаправленным воздействием помещиков привел к трансформации и адаптации крестьянских общин к новым условиям крепостного рабства. Трансформация структуры привела к трансформации общины, что подразумевало, в частности, и некоторую трансформацию крестьянского менталитета в сторону большего коллективизма.

Процесс трансформации крестьянской общины отчасти распространился и на государственных крестьян. В целях обеспечения поступления оброка и подушной подати Екатерина II стала проводить политику искусственного насаждения передельной общины в тех районах поселения государственных крестьян, где прежде не было переделов (в основном на Севере и в области однодворческих поселений Черноземья). В 1780-х годах в губернии для проведения переделов были посланы специальные экспедиции по главе с «директорами экономии»; иногда (как было в Архангельской губернии) власти приказывали переделять по душам не только земли, но и все крестьянское имущество.[683] При Павле I практика уравнительного передела земель государственных крестьян была утверждена – ее введение аргументировалось ссылкой на порядки помещичьих хозяйств. Однако в некоторых районах, например, на юге Черноземья сохранились однодворческие поселения, где крестьяне владели своей землей практически на правах собственников.[684]

Основным содержанием социальных сдвигов, произошедших в структуре «государство – элита – народ» в середине XVIII века было подчинение государства элитой, перераспределение ресурсов государства и народа в пользу элиты и резко усилившееся давление элиты на народ с целью его подчинения и порабощения. Народ, естественно, оказывал сопротивление отягчению крепостничества. Самой распространенной формой сопротивления крестьян было бегство. Поскольку донские казаки перестали давать убежище беглецам, то усилилось бегство за границу; в 1767 году смоленские дворяне заявили, что в Польшу бежало 50 тысяч крепостных со Смоленщины.[685] Участились и крестьянские волнения; в 1756–1760 годах происходили выступления монастырских крестьян, давшие Петру III повод к секуляризации монастырских земель. Когда Екатерина II приостановила секуляризацию, волнения приняли еще более широкий характер. По сведениям Н. Л. Рубинштейна, в 1762–1769 годах имело место 73 крестьянских выступления.[686] Императрица с тревогой писала, что 150 тысяч монастырских и помещичьих крестьян находятся в явном возмущении и предписывала войскам использовать пушки, действовать против крестьян «аки против неприятеля». После того, как монастырские крестьяне стали государственными, распространился слух, будто Петр III хотел сделать государственными и помещичьих крестьян, и именно за то был убит дворянами. В 1773 году казак Емельян Пугачев объявил себя «императором Петром Федоровичем» и поднял на восстание казаков и крестьян на Яике. Повстанцы убивали дворян, выступая под лозунгами свободы и возвращения к старым московским порядкам. Пугачев говорил, что в случае победы он прикажет всем держаться старой веры, носить русское платье и запретит брить бороды.[687]

31 июля 1774 года «император Петр III» именным указом пожаловал крепостных крестьян «вольностию и свободой» и призвал их «казнить и вешать» своих господ. Тому, кто убьет помещика, обещали 100 рублей, тому, кто убьет 10 помещиков – 1000 рублей и генеральский чин. Ненависть к господам была такова, что восставшие вырезали дворян целыми семьями. Во время восстания было убито в общей сложности около 1600 помещиков, включая их жен и детей, около 1 тысячи офицеров и чиновников и больше 200 священников – уже тогда официальные священники воспринимались повстанцами как «продавшие Христа» прислужники власти. Правительство Екатерины, в свою очередь, «наводило порядок» самыми жестокими методами, оно воскресило самые изуверские и уже забытые виды казни – такие, как колесование, четвертование, повешение за ребро на крюк и т. д.[688]