Стивен Бакстер - Лучшая зарубежная научная фантастика

• Название: Лучшая зарубежная научная фантастика
• Автор: Стивен Бакстер
• Издательство: Фантастика
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91878-096-1

Тридцать рассказов, представленных в ежегодной коллекции Гарднера Дозуа, несомненно, порадуют поклонников научной фантастики. Вот уже более трех десятилетий эти антологии собирают лучшие образцы жанра по всему англоязычному миру, и мы в свою очередь рады предложить вниманию читателей произведения как признанных мастеров, так и новые яркие таланты. Встречайте: Стивен Бакстер, Паоло Бачигалупи, Элизабет Бир, Джеймс Камбиас, Алиетт де Бодар, Грег Иган, Чарльз Коулмен Финли, Джеймс Алан Гарднер, Доминик Грин, Дэрил Грегори, Гвинет Джонс, Тед Косматка, Мэри Робинетт Коул, Нэнси Кресс, Джей Лейк, Пол Макоули, Йен Макдональд, Морин Макхью, Сара Монетт, Гарт Никс, Ханну Райаниеми, Роберт Рид, Аластер Рейнольдс, Мэри Розенблюм, Кристин Кэтрин Раш, Джефф Райман, Карл Шредер, Горд Селлар и Майкл Суэнвик.

Большинство представленных здесь произведений удостоились престижных литературных наград, включая знаменитые «Хьюго» и «Небьюла». Премией «Хьюго» были отмечены и заслуги составителя, Гарднера Дозуа, неоднократно признанного лучшим редактором года.

---

— А что с твоими родителями?

— Думаю, их поймали и они уже в тюрьме.

— Ты не помнишь, что с тобой было не так, по их мнению? Вот ты сказала «в последней стадии». Кто тебе это говорил? Что навело тебя на эту мысль?

Она вытерла слезы. Я видела, что она борется с собой, признаки были те же, что и в последнюю нашу встречу в этой каюте, когда она пыталась заговорить. В этот раз у нее не получилось. Если она когда и знала, что с ней не так, то сейчас уже забыла…

— Не помню. Мне кажется, родители ничего на этот счет не говорили. Может, слышала что-то в больнице, может, по телевизору. — Она прижала ко рту кулачок, так что побелели костяшки пальцев. — Я не знаю, но я боюсь.

Торчащий гвоздь должен быть забит по шляпку. Правительство Соединенных Штатов Земли видело в некоторых носителях отклонений от генетической нормы врагов государства. Однако отнюдь не каждый ген из перечня запрещенных создавал угрозу для жизни.

— Тебе не нужно бояться, Хильда. На эту станцию посылают далеко не всех. Они отбирают осужденных в возрасте от восемнадцати до сорока, с нормальной репродуктивностью. Если бы у тебя было генетическое заболевание, причем в последней стадии, ты была бы стерилизована, как только попала к ним в лапы, соответственно, здесь бы тебя не было.

У этой прелестной девушки была какая-то разновидность рака, в стадии рецессии, который они пытались вылечить. Или любое другое заболевание, которое не проявится лет до пятидесяти, до окончания детородного периода. Ее забраковали, как тухлое мясо на рынке.

Я надеялась, что сумела ее подбодрить. Меня одолевало желание, и я боролась со своим голосом. Боюсь, поэтому он звучал холодно и официально…

— Но если от нас требуется плодовитость, как тогда быть с Систой?

Я покачала головой.

— Она не делала операцию по перемене пола, просто не могла ее себе позволить. Там только косметическая коррекция. Система станции классифицирует ее как полноценного мужчину.

Мне хотелось сжать ее в объятиях, но я не осмеливалась даже дотронуться. Я презирала себя за бешеный стук крови в висках, за постыдный приток тепла в промежности. К счастью, Хильда была слишком поглощена своими признаниями, чтобы заметить мое состояние. Она все еще была убеждена, что является своего рода парией. Бедный ребенок, как она не понимает, что мы все здесь парии?

— У т-тебя в компьютере нет каких-нибудь данных из моего личного дела?

— Ни единой строчки.

Это была абсолютная правда. В моем распоряжении были графики профессиональных способностей и таблицы уровней подготовки десяти заключенных. Все данные у них были гораздо выше среднего; в их число входила и я. Хильда была одной из тех четырех обычных преступниц, молодых женщин, посаженных за ненасильственные преступления, которые попали в наш коллектив, казалось, совершенно случайно. Вся информация о них — имя и возраст.

— О. Прекрасно. А хочешь, покажу кое-что? — Она сделала глубокий вдох, как перед нырянием, спрыгнула с койки и открыла рундук.

Лучше я пойду…

Я не могла так сказать, это сразу меня выдавало. Надо готовить безопасный путь отступления. Что бы такое придумать понейтральнее? А Хильда уже забиралась обратно на койку (мне почему-то вспомнилась та первая «ночь» в моей каюте, когда я смотрела на такую же койку и представляла на ней кровь и внутренности). В руках у девушки была какая-то скользкая, переливающаяся красным масса.

Похоже, у меня начинались галлюцинации. Ее рундук должен быть пуст. Все наши рундуки были пусты, у нас не было вещественного багажа.

— Что…

— Я обнаружила это у себя в рундуке. Там остались еще зеленая и голубая. — Хильда держала в руках ночную рубашку из ярко-алого атласа с кружевами по лифу и подолу. — Я знаю, что ее здесь быть не должно, можешь мне не объяснять, я имею представление о переносе Буонаротти. Пожалуйста, Руфь, помоги мне. Что происходит?

С нами всеми происходили странные случаи, но ничего более несообразного, да еще происходящего с двумя людьми одновременно, я не припоминала. До сих пор все было очень индивидуально. Я пощупала сорочку, ткань была скользкой и прохладной.

— Не знаю, — ответила я. — Происходят престранные вещи. Лучше не ломай себе голову.

— Родители часто покупали мне красивые ночные рубашки. Когда я была еще маленькой, я воображала себя сказочной принцессой и мечтала поехать на бал. — Она крепко прижимала к себе рубашку, будто это была ее любимая кукла, и не отрывала от меня взгляда. — Если бы кто-нибудь спросил меня, когда я была в отключке, что я больше всего хочу взять с собой, я могла бы ответить, как та маленькая девочка, — ночные рубашки. Но почему я могу их пощупать?

— Это все тороид. Он пудрит нам мозги.

Мелькнула мысль, что ткань реальности становится все тоньше, процесс ориентации подходит к концу.

Хильда встала на колени, продолжая сжимать в руках охапку атласа и кружев.

— Я никогда еще никого не целовала, — прошептала она, — за исключением мамы с папой. Но в своем сознании я прожила жизнь… Я знаю, чего мне хочется, я знаю, тебе хочется того же. Время заканчивается. Почему ты не хочешь прикоснуться ко мне?

— Мне тридцать семь лет, Хильда. Тебе девятнадцать. Ты могла бы быть мне дочерью.

— Но я не твоя дочь.

Так что безопасного выхода из ситуации не было, совсем. Я поцеловала ее. Она мне ответила.

Ее волосы… Они меня измучили. От прикосновений ее губ, ее грудей у меня все текло, я тонула в ее объятиях. У меня были мужчины, и они удовлетворяли мою потребность в сексе. Даже оказавшись в преступной среде, где к запретной любви относились с пониманием, я вряд ли бы осмелилась вступить в связь с другой женщиной. Оказывается, ничто не может сравниться с ощущением мягкой женской груди, прижимающейся к твоей собственной, подобное к подобному…

Существовали законы против гомосексуализма, и так называемые «генетические особенности» были под запретом. Однако «нетрадиционная ориентация» легко могла сойти вам с рук, пока она была для вас всего лишь выбором образа жизни, пока вы просто дурачились. Будучи богачом или работая на богачей, достаточно было исполнить некий ритуал покорности и соблюдать внешние приличия, чтобы правительство посмотрело на большинство ваших грехов сквозь пальцы. Я сжимала Хильду в объятиях и понимала, что она разгадала мою тайну, — еще одно непростительное преступление из перечня моих проступков против общества. Я могу полюбить только женщину. Только любовь к себе подобной имеет для меня значение. Никаких «игр» в доминирование и подчинение, которые в действительности вовсе и не игры. Никаких господ, никаких рабов, НЕТ всей этой иерархии…

Сестра моя, дочь моя, надень это красное платье. Я найду под ним твои груди, позволь мне целовать их через скользкий атлас. Раздень меня, возьми меня своими губами и руками, забудь прошлое, забудь, кем мы были и почему здесь оказались. Мы девственницы друг для друга, обе девственницы. Прямо сейчас, на этом узком ложе, мы создадим себе новые небеса и новую землю…

Вернувшись к себе в каюту, я увидела на мониторе панели управления сообщение. Оно было от Карпазяна.

Дорогая капитан Руфь!

Что-то мне подсказывает, что время нашего отдыха подходит к концу. Когда мы, мертвецы, пробудимся, — если пробудимся — могу ли я со всем уважением просить Вас рассмотреть возможность оказать мне честь стать отцом Вашего первого ребенка.

Георгиу

Я смеялась, пока смех не перешел в слезы.

V

Койка Хильды стала для нас раем, садом наслаждений, огороженным высокой стеной. Мы с ней вытворяли все, что могут вытворять друг с другом две женщины, и яркие ночные рубашки играли здесь выдающуюся, до нелепости важную роль. Мне было все равно, откуда они взялись, и я не понимала, что пытается донести до меня Хильда.

Команда узнала о нас сразу же: должно быть, они следили за тем, куда я хожу. Я оказалась так же до нелепости важна для них, как для нас с Хильдой — эти куски атласа. Ко мне зашли Джи с Майком. Я решила, что они хотят обсудить тему беременности. Это была настоящая проблема, учитывая невиданную сексуальную активность членов нашей команды. Мы не имели представления, давали ли нам до сих пор контрацептивы, которые по тюремной традиции добавлялись в питьевую воду. Ни у кого из нас, женщин, не было месячных, но это еще особо ни о чем не говорило. Они хотели принести мне протест или, если угодно, сделать предупреждение. Они заявили, что «люди» считают — мне следовало бы быть поосторожнее с Хильдой.

Я ответила, что моя личная жизнь их не касается.

— На нас лежит заклятье, — хмуро пробурчал Майк. — Кто его накладывает?

— Ты имеешь в виду эти странные явления? Каким образом кто-то из нас может их вызывать? Это все тороид Буонаротти. Или системы станции намеренно выводят нас из равновесия, чтобы сделать более послушными.