Георгий Котлов - Несколько мертвецов и молоко для Роберта

• Название: Несколько мертвецов и молоко для Роберта
• Автор: Георгий Котлов
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Эротика
• Год: 2002
• ISBN: 5-8370-0179-4

Полупустынные улицы жалкого провинциального города. Праздно разъезжающий катафалк. Дезертир, ночующий в свежевырытой могиле или пытающийся повеситься, облачившись в нижнее белье своей возлюбленной…

Роман молодого прозаика Георгия Котлова — это одновременно и психологический триллер, описывающий реалии провинциальной России, и нежная, грустная история о странной и порочной любви.

---

— Я знаю.

— А имя у него есть?

— У паука?

— Да, у паука.

— Нет.

— Так не пойдет, Роберт. У тебя же есть имя, и у меня есть, у всех есть, а у паука нету. Ему срочно нужно дать имя.

Я подумал, что она, пожалуй, права и моему приятелю пауку, с которым я иногда разговариваю, как с человеком, действительно нужно подобрать подходящее имя.

— Не возражаю, — сказал я. — Но не имею понятия, как можно назвать паука. Каждому животному можно дать подходящее имя, не раздумывая: кошке — Мурка, собаке — Шарик, корове — Буренка. А вот как же нам назвать паука? Может, Стасиком?

Эля призадумалась, потом сказала:

— Нет, не пойдет. Стасик — какое-то несерьезное имя и больше подходит для комара. Какое-то настоящее комариное имя. Для паука нужно придумать что-то более подходящее, хищное… Например, Дон Паутино. Нравится тебе это имя, Роберт?

— Нет, не нравится, — сказал я. — Какое-то бандитское имя, больше оно подходит для крестного отца, для мафиозо какого-нибудь, нежели для одинокого паука. Совсем не нравится мне это имя.

— Он — хищник, — сказала Эля, — и имя ему нужно дать подобающее. Дон Паутино — хорошее имя, но, если ты против, давай придумаем другое.

Мы, сидя в наполовину пустой ванне, стали придумывать для паука разные имена, и из всех этих Пожирателей мух, Терминаторов, Душегубов, Тараканоедов и других «хищных» имен, придуманных Элей, никак не могли выбрать самое подходящее.

— А вот еще, — предложила Эля. — Паутинкин.

— Больше похоже на фамилию, а не на имя, — возразил я. — Тогда уж лучше — Паутиныч. По отчеству солиднее.

— Паутиныч, — сказала Эля. — Какое-то знакомое имя. Или из детской книжки, или из какого-нибудь мультфильма. Но мне нравится. А тебе, Паутиныч? — спросила она паука.

Паук неподвижно сидел в центре своей паутины, среди этих засохших мух и дохлого таракана и, судя по всему, был доволен новым именем. Под ванной валялись свечи, моя, испачканная кровью и землей с могилы, одежда и лохматая петля, на которой или при помощи которой я хотел удавиться вчера утром. Окажись шерстяные нитки чуть крепче, и я не сидел бы сейчас голышом в ванне с Элей, придумывая для паука имя, — болтался бы в женском нижнем белье под трубой, с вывалившимся черным языком, и никому не было бы до меня дела.

2

Насидевшись в ванне, мы отправились потом с Элей по моей просьбе на кладбище — посмотреть на могилу ее одноклассницы, девочки, умершей в девятом классе от белокровия. В башке просто не укладывалось, как может быть мертвой девочка с такой милой, жизнерадостной улыбкой и родинкой на левой, как у лермонтовских героинь и моей возлюбленной, щеке, — это я к тому, что, как мне кажется, существуют лица, созданные для жизни, и созданные для того, чтобы украшать мраморные надгробия. Например, если внимательно всмотреться в лицо Иосифа Давидовича Кобзона, мастодонта на нашей эстраде, становится ясно, что оно просто создано для того, чтобы служить украшением гроба, — до того мрачным и безжизненным оно выглядит. Лицо девочки, умершей от белокровия в девятом классе, было совсем другим, и его легче было представить под свадебной шляпкой, чем в гробу с закрытыми глазами.

Мы приехали на старое городское кладбище, то самое, на котором когда-то похоронили Лешу, изрезанного стеклом. У кладбищенских ворот стояло несколько, только что подъехавших автобусов, и, когда мы припарковались в стороне от них, из одного автобуса шестеро молодых парней вытащили гроб, и все это до того напомнило мне тот день, когда хоронили Лешу, что я подумал: сейчас из автобусов, толкая друг друга, будут выбираться школьники, мои и Лешины одноклассники, старшеклассники и малявки из первых и вторых классов, которых тоже привезли тогда на кладбище неизвестно для чего, и все эти растерянные малявки собирались в кучки, потому что еще боялись мертвецов и кладбищ, и у многих в руках были букеты цветов, которые им вручили классные руководители.

Я вылез из катафалка и увидел, что ничего подобного, хоронили не Лешу, член которого давно сгнил в могиле, а молодого человека лет тридцати, и все было так же, как вчера у подъезда претендентки номер три — гроб, обитый красным плюшем, повязка с молитвой на лбу покойника независимо от того, верил он в несуществующего Бога или нет, и печальные лица участников похорон.

— Опять похороны, — сказала Эля.

— Неудивительно, — ответил я. — На то оно и кладбище.

Многие, забыв про покойника, таращили глаза на наш катафалк и, наверное, ждали, что сейчас мы распахнем заднюю дверцу и вытащим из автомобиля шикарный гроб.

Вместо этого Эля невозмутимо заперла машину, а потом мы стороной обошли однообразие похорон, глазея на мертвеца в гробу и слушая вой молодой женщины в черном платке, жены или любовницы покойного, вероятно, возмущенной тем фактом, что сегодня ночью ей придется спать одной, а человек, недавно трахавший ее и вылизывавший нежно складочки ее влагалища, скоро сгниет в земле вместе со своим членом. Ей можно было лишь посочувствовать, хотя, возможно, она по-настоящему любила этого покойника и, может быть, через пару дней она удавится от тоски или вскроет вены, забравшись в ванну с горячей водой.

Я снова подумал, как недавно в дряхлом автобусе, что все мы — потенциальные мертвецы, и кто-то дождется естественной смерти, а кто-то уйдет из жизни добровольно.

— Ты боишься смерти? — спросил я Элю.

— Да, — сказала она. — Иногда ночью я просыпаюсь от жуткого страха и не могу заснуть. Миллионы и миллионы лет впереди, бесконечность небытия и вечный покой нагоняют на меня смертную тоску. Страшно осознавать, что все это ждет именно тебя. Вообще-то я смирилась с тем, что рано или поздно придется умереть, но все равно хочется когда-нибудь воскреснуть…

— Вылезти из могилы полусгнившей, как в фильме «Зловещие мертвецы»?

— Нет, стать такой, как сейчас. Молодой и здоровой.

— И красивой, — подсказал я.

— И красивой, — согласилась она.

— «Миллион, миллион, миллион мертвецов…» — принялся я тихо напевать, а потом мы, войдя в небольшую калитку рядом с распахнутыми воротами, очутились на кладбище, где в самом начале похоронены известные в нашем городе личности: писатели, врачи, министры, крутые парни и другие важные шишки. Простой люд похоронен дальше.

— Сюда, — сказала Эля, повернув направо, и мы пошагали с ней по заасфальтированной дорожке между могил, а потом она остановилась возле огромной мраморной плиты с изображением в полный рост молодого, презрительно ухмылявшегося парня.

— Знаешь, кто это? — спросила Эля.

— Знаю, — сказал я. — Покойник.

— Это сейчас он покойник, а совсем недавно его имя гремело по всему Саранску.

— И что он сделал такого выдающегося? Написал книгу? Или, может быть, спас паука, тонувшего в ванне?

— Нет, он был криминальным авторитетом, — Эля назвала фамилию, которую я успел прочесть на мраморе, и добавила, что этот парень был одним из Крестных Отцов нашего города, личность знаменитая и легендарная.

— Крестный Отец в двадцать пять лет? — поинтересовался я. Год смерти криминального авторитета совпадал с годом, когда я начал жить у тети. Я едва сделался дезертирской мордой, а этот парень уже завершил свою криминальную карьеру.

— Да, в двадцать пять лет. Когда ему было восемнадцать лет, он получил в одной разборке пулю прямо в лоб, которая не задела мозг и которую врачи не решались извлечь. Он так и носил ее в голове до самой смерти, дырявый лоб прикрывала пластина из какой-то там сверхпрочной пластмассы, а сам он считал себя заговоренным.

— Прямо как в кино, — ухмыльнулся я.

— Ага, — подтвердила Эля. — Но только его все равно убили, расстреляли на пороге собственного особняка, кто-то из своих же, а потом вся его бригада разделилась и начала воевать между собой — жуть, что тогда творилось в городе. Саранск словно превратился в Чикаго 30-х годов. Вооруженные головорезы гонялись друг за другом на автомобилях по ночным улицам и отстреливали конкурентов. Одна моя подружка, брат у нее тоже был связан с этими мафиозниками и тоже погиб, как-то подсчитала, что за полгода на кладбище отправилось двадцать три человека, и все — молодые, здоровые парни, которым жить и жить бы. Лидер — вот он, те, кто воевал на его стороне, похоронены здесь же, все остальные — в самом конце кладбища…

3

Наглядевшись — на могилы криминального авторитета и его соратников, мы отправились дальше, и Эля шагала уже не так уверенно, а потом и вовсе остановилась и сказала, что вроде бы мы заблудились. Вид у Эли сделался виноватый.

— Я была-то у Маши всего один раз, — оправдываясь, сказала она. — Во время похорон. Помню, что сразу после ворот нужно повернуть направо, потом прямо, потом у могилы генерала, где бюст с отколотым носом, нужно повернуть опять направо, а потом… не помню… Слишком много новых могил…