Жюль Ренар - Дневник

• Название: Дневник
• Автор: Жюль Ренар
• Издательство: Калининградское книжное издательство, Янтарный сказ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-85500-383-3

Удивительно точные, емкие, блестящие афоризмы Жюля Ренара — знаменитого французского писателя конца XIX — начала XX века, члена Гонкуровской академии, были популярны на его родине так же, как в Англии — мудреца Бернарда Шоу, чуть раньше в России — крылатые фразы Ф. И. Тютчева. Россыпи их, наряду с портретами его друзей и знакомых, выдающихся деятелей культуры и политики Франции — Сары Бернар, Поля Верлена, Виктора Гюго, Жана Жореса, вы найдете в замечательном «Дневнике» писателя. Мысль, чувство, наблюдение заключены в такую совершенную форму, что хочется запомнить всё — ибо лучше не скажешь…

---

* Глазунья: все эти маленькие солнышки на сковороде.

* Толстяк несет свой живот как духовой инструмент.

13 октября. Взбешен потому, что его жена больна и ему приходится самому себя обслуживать; когда у него справляются о здоровье жены, он удивленно смотрит на спрашивающего, — кажется, будто он с нею даже незнаком.

14 октября. Публичный аукцион. Следовало бы устроить аукцион при жизни его матери и отдать ей вырученные за этот скарб гроши…

15 октября. Научное и художественное общество в Кламси. Нолэн, приехавший в своем драндулете, знакомит меня с другими. Самый старый член общества, с академической розеткой, весельчак, спрашивает:

— Как поживает Рыжик?

Сейчас он скажет:

— Раз среди нас есть водевилист и юморист, можно будет посмеяться…

17 октября. Невезение весьма досадная штука, но в везении есть что-то унизительное.

19 октября. Счастье — это значит быть счастливым; это не значит стараться уверить других, что ты счастлив.

* Ренан, пожалуй, сильнее всех людей любил бога. Иной раз его чувственность благовоспитанного старого монаха меня бесит.

* Старье! Старые письма, старая одежда, старые вещи, от которых не можешь отделаться. Как хорошо понимает Природа, что каждый год она должна заново менять листья, цветы, плоды и овощи и пускать на удобрение воспоминания прошлых лет!

23 октября. Следовало бы вести учетные карточки, отражающие их нищету. Все они нищие, но в разной степени.

* Тополя осенью: два-три ряда свечей, которые не зажигаются ни днем, ни ночью.

3 ноября. Я более способен к добрым делам, нежели к добрым чувствам…

Верить в деревню — это значит ограничивать свою жизнь; это значит приписывать ей смысл, а смысла она не имеет. Пожалуй, просто глупо воображать, что мы по тем или иным причинам должны жить здесь, а не где-нибудь в другом месте. Продолжать дело наших отцов? Но какое? Они сами этого не знали. Лист прикреплен к ветке, и этой привязи ему вполне достаточно. Мозг — кочевник. Это не «малая родина». Это вынужденный приют бегства. Быть невесть где, никогда не чувствовать себя ни к чему прикованным, так, словно в некоей точке вселенной для нас отведено особое место. Так не будем же поддаваться гордыне! При первом же проблеске прозорливости мы увидим, что обманываем себя, и проникнемся глубокой жалостью к самим себе.

Не быть человеком, который смотрит на свою деревню через лупу.

Не будем забывать, что этот мир не имеет никакого смысла.

4 ноября. Филипп в отчаянии, что мы уезжаем. Он рассчитывал удержать нас до конца месяца.

* Позже, когда я узнаю множество вещей, все, что я могу и должен узнать, я проведу последние четыре-пять лет моей жизни как школьный учитель: буду учить своих односельчан тому, что им неизвестно.

5 ноября. Куда деваются все непролитые слезы?

9 ноября. Ворон в лазури кивает крылом.

* Я владелец прекрасного окна, выходящего на природу.

19 ноября. Таде Натансон мне говорит:

— Один господин хочет переложить на музыку кое-что из ваших «Естественных историй». Он из передовых музыкантов, на него возлагают большие надежды, и Дебюсси для него уже старье. Ну, как вы на это смотрите?

— Никак.

— Но вы все-таки тронуты?

— Ничуть.

— Что ему передать от вашего имени?

— Все, что вам будет угодно. Поблагодарите его.

— А вам не хочется послушать его музыку?

— Ох, нет, увольте.

22 ноября. Все люди видят приблизительно одни и те же вещи, но лишь художник умеет воссоздать их в памяти.

* Друзья, которых очень любишь и о которых никогда не вспоминаешь.

* Я не слишком тороплюсь увидеть будущее общество; сегодняшнее благоприятствует писателю. Его уродства, несправедливости, пороки и глупость дают пищу наблюдениям писателя. Чем лучше будут становиться люди, тем приторнее будет человек.

* Капюс приезжает на своем автомобиле, еще более огромном, чем у Гитри, если даже не считать разницы в их телосложении. Он во фраке и едет обедать в гости.

— У меня довольно нелепый костюм, — говорит он. — Сейчас сниму пальто и покажусь вам.

— А у кого ты обедаешь?

— У… у… Забыл… У каких-то Уссэ. Там будет бридж. Еду, чтобы поиграть.

Неизвестно почему он вдруг целует Баи и говорит ей:

— Ох, как же ты изменилась! Изменилась к лучшему. Странная вещь: пустячные недостатки юности или проходят с годами, или становятся еще заметнее.

У этого человека, пожалуй одного из самых остроумных во Франции, невыразительное лицо, пенсне, так как близорукость его угрожающе растет.

Когда он лжет, у него обнажаются клыки, — а обнажаются они часто.

С такой кукольной физиономией можно лгать сколько угодно. Быть может, он сам это знает, но по выражению его лица нельзя догадаться об этом. Просто у него слишком уж невыразительное лицо.

Я вслушиваюсь в его болтовню. Иной раз мне удается распознать ложь благодаря другой лжи, которая появится лишь через десяток фраз, но и этот десяток промежуточных фраз — тоже ложь.

Иногда он лжет так очевидно, что я опускаю глаза.

Люди маленького роста ужасны. Не то что сам чувствуешь себя меньше в их присутствии, но они стесняют. При них как-то не по себе. Было бы невеликодушно их прерывать.

* Пусть же те несколько монет, которые у меня есть, позволят мне презирать богачей и превозносить добродетели бедняков! Благодаря им я могу прокормиться и говорить все, что мне угодно. Сказал бы я то же самое, не будь у меня этих нескольких су, то есть необходимой независимости? Разве я торгую? Разве я обогащаюсь? Прибавил хоть одно су к имеющимся у меня? Нет. Я израсходовал бы их все на то дело, которое защищаю. Возможно, со стороны может показаться, что я живу как богач: тем хуже, если вы в это верите; но я проповедовал против богатых и за бедных; я служил бедным, а только это существенно.

* Самые печальные минуты: когда решаешь, что мудрость лишь обман.

27 ноября. Вы прочли все, но они прочли ту книгу, которую следовало бы прочесть вам, которая даем им сознание превосходства и зачеркивает все прочитанное вами.

29 ноября. Мои книги так уже далеки от меня, что я сам стал по отношению к ним потомком. Вот мое твердое решение: никогда не стану их перечитывать.

* Невидимые пальцы ветра закидывают на крышу клубы дыма, как шевелюру.

* Маринетта будет главной в моей книге, я ей это сообщаю. Она отвечает: «Маринетта бессмертная», — и счастливо улыбается. Полагаю, что ей безразлично потомство, но не безразлично то, что я о ней думаю.

1 декабря. Летучая мышь летает со своим зонтиком.

* Это тетрадь выкидышей.

* Какой у вас делается замкнутый вид, как только я начинаю говорить о себе!

2 декабря. О Мопассане можно бы сказать, что он умер от страха. Небытие свело его с ума, убило. Нас небытие занимает меньше. К нему привыкли, и эта эволюция в нашей жизни есть литературная революция.

К чему так желать наслаждений? Не испытывать наслаждения тоже приятно, и это меньше утомляет.

Его биографы говорят: он был прежде всего писатель. Да нет же! Он хотел зарабатывать много денег, он обязательно каждое утро садился за работу, изводил себя и часто повторялся. Нам приходится самим отбирать.

Небытие не откликается. Нужно быть великим поэтом, чтобы заставить его зазвучать.

Напрасно он таил от нас свою жизнь: значит, он не был до конца писателем, ибо его жизнью объясняется его творчество, а сумасшествие, быть может, самая прекрасная его страница.

Издатель давал ему советы, подгонял его, направлял. Флобер бы этого не допустил.

Он презирал женщин, но есть только один действительный способ доказать им свое презрение: не спать с ними. А он только этим и занимался.

Он отказался от креста Почетного легиона, как человек, сознающий свое тщеславие и не согласный на малое. Будучи чиновником, он принял награду, ибо в то время его имя никому ничего не говорило.

Тэн назвал его: печальный бык. Он действительно был печальным от сознания, что он больше бык, чем великий художник.

Он смотрел недостаточно пристально. Слишком быстро и слишком рано заскучал. Было еще много интересного, что следовало увидеть.

4 декабря. Театр Антуана. «Юлий Цезарь». Быть может, в первый разя чувствую Шекспира. И, быть может, потому еще, что я всегда любил Брута. О, смерть великого и честного человека, который не достиг своей цели! Один такой вечер окупает наше изучение классиков.

Образ у Шекспира менее литературен, чем образы Виктора Гюго, но более человечен. У Виктора Гюго случается, что видишь только образ: у Шекспира не перестаешь видеть правду, мускулы и кровь правды.

Подчас кажется, что слушаешь Расина. Перевод сделан ритмической прозой. Без рифмы: приходится мириться с потерями.