Джон Шерилл - Брат Андрей, Божий контрабандист

• Название: Брат Андрей, Божий контрабандист
• Автор: Джон Шерилл
• Жанр: Научная Фантастика

---

Только один человек сказал об этом больше. Это была Тиле. Она написала мне о моей вине. Эти слова потрясли меня. Но дальше она говорила о прощении. И тут я ее не понял. Чувство вины сковало меня как цепь, и ничто, чем бы я ни занимался - пил, дрался, писал письма или читал их, - не могло избавить меня от него.

Однажды, когда я был в увольнении в Джакарте, я увидел на базаре маленького гиббона, привязанного к длинному шесту. Он сидел на самом верху и ел какие-то фрукты, и когда я проходил мимо, прыгнул ко мне на плечо и дал мне дольку апельсина. Я засмеялся, и этого было достаточно, чтобы ко мне тут же подбежал продавец-индонезиец.

"Сэр, вы понравились моей обезьянке".

Я опять рассмеялся. Гиббон дважды подмигнул мне, а потом показал зубы, что, по всей видимости, должно было означать улыбку.

"Сколько?"

Вот так я купил обезьяну. Я принес ее с собой в казарму. Сначала все ребята были в восторге.

"Она кусается?"

"Она кусает только жуликов", - ответил я.

Это было легкомысленное замечание, ничего не значившее. Но как только я произнес эти слова, обезьяна вырвалась у меня из рук и, хватаясь за стропила, прыгнула - непонятно почему именно туда - на голову крепко сбитого парня, который на удивление часто выигрывал в покер. Он дернулся и стал размахивать руками, пытаясь убрать с головы обезьяну. Вся казарма разразилась хохотом.

"Убери ее от меня, - кричал Ян Зварт, - убери ее!"

Я вытянул руку, и обезьянка прибежала ко мне.

Ян пригладил волосы, одернул рубашку; в глазах его вспыхнул зловещий огонек. "Я убью ее", - тихо сказал он.

Так в этот день я приобрел одного друга и потерял другого. Прошло совсем немного времени, как я заметил, что у обезьянки болит живот.

Однажды, когда я нес ее на руках, я почувствовал у нее в области пояса что-то жесткое. Я положил ее на кровать и приказал лежать смирно. Очень осторожно я искал в шерсти то место, пока наконец не обнаружил его. По-видимому, когда обезьяна была совсем малышкой, кто-то обвязал ее куском проволоки и так и не снял ее. Обезьяна выросла, а проволока вросла в тело. Должно быть, она причиняла ей сильную боль.

В тот же вечер я сделал ей операцию. Я взял бритву и сбрил шерсть вокруг пояса на три дюйма в ширину. Обнаженный рубец был красным и страшным. Ребята в казарме смотрели, а я осторожно резал плоть животного до тех пор, пока не дошел до проволоки. Обезьянка лежала удивительно тихо. И даже когда ей было больно, она смотрела на меня такими глазами, словно хотела сказать: "Я все понимаю". Наконец я вытащил проволоку. Она тут же вскочила, закрутилась волчком, принялась прыгать у меня на плече, дергать за волосы к великому восторгу всех ребят в казарме - кроме Яна.

После этого происшествия мы с гиббоном стали неразлучными друзьями. Думаю, я привязался к нему так же крепко, как он ко мне. Мне кажется, в той проволоке, которая связывала его, я усматривал параллель с моим чувством вины, которое точно так же сковывало меня, а в его освобождении видел то, к чему стремился сам. Если днем я не был занят, то брал его с собой на длительные пробежки по лесу. Он несся за мной вприпрыжку до тех пор, пока не уставал. Затем резким прыжком бросался вперед, подпрыгивал и цеплялся за мои шорты, где и висел, пока я не брал его на руки и не сажал на плечо. Вместе мы бегали по десять-пятнадцать миль, покуда я не падал на землю и не засыпал. Почти всегда в лесу были обезьяны. Мой маленький гиббон забирался на верхушки деревьев, где качался и болтал со своими собратьями. Когда это произошло впервые, я испугался, что навсегда потерял его. Но когда я поднялся, чтобы вернуться в лагерь, откуда-то сверху раздался резкий и пронзительный крик, шорох листьев, и гиббон тяжелым комом рухнул мне на плечо.

Однажды, когда, веселый и радостный, я вернулся в казарму, меня ожидало письмо из дому. Брат Бен очень подробно писал о похоронах.

С большим трудом и не сразу я понял, что речь шла о маме.

По-видимому, они послали телеграмму, но я так и не получил ее. Я чувствовал, что сейчас расплачусь. Я дал обезьяне воды и, пока она пила, ушел из лагеря. Мне не хотелось видеть даже гиббона. Я бежал и бежал, пока у меня не закололо в боку, и вдруг ощутил, как одиноко мне будет теперь без мамы.

На той же неделе Ян Зварт отомстил моему гиббону. Однажды вечером я вернулся после дежурства и меня встретили с новостью:

"Андрей, твоя обезьянка мертва".

"Мертва? - я тупо посмотрел на говорившего. - Что случилось?"

"Один из ребят схватил ее за хвост и бил о стену".

"Зварт?"

Парень ничего не ответил.

"Где она?"

"На улице. В кустах".

Я нашел ее на земле, прикрытую ветками. Хуже всего было то, что она оказалась еще жива. Я поднял ее и принес с собой в казарму. У нее была разбита челюсть. В горле зияла огромная дыра. Когда я попытался дать ей воды, она вытекла сквозь дыру в горле. Ян Зварт настороженно смотрел на меня, готовый к драке. Но я не стал драться. Слишком сильная боль, обрушившаяся на меня в последние дни, притупила все мои чувства. В течение следующих десяти дней я возился с обезьяной днем и ночью. Я зашил ей горло и поил сладкой водой. Я массировал ее маленькие мускулы. Гладил по шерсти. Согревал и постоянно разговаривал с ней. Это было существо, которое я освободил от оков, и я не собирался отпускать его без борьбы.

Медленно, очень медленно мой гиббон начал есть, а затем потихоньку стал ползать по кровати. Потом уже мог садиться и сердито ворчать, если я не торопился вовремя покормить его. К концу второго месяца он опять бегал со мной в лесу.

Но он навсегда потерял доверие к человеку. В присутствии людей он прекращал дрожать только тогда, когда всеми четырьмя лапами и хвостом обвивал мою руку, а голову прятал у меня на груди.

Когда стало известно о том, что готовится новое наступление, я спросил, кто из водителей сможет взять напрокат машину и отвезти меня с гиббоном вглубь джунглей. "Я хочу отпустить его и быстро уехать, - объяснил я. - Кто отвезет нас?"

"Я поеду".

Я оглянулся. Это был Ян Зварт. Я долго смотрел на него, но он даже не моргнул.

"Хорошо".

Пока мы ехали в лес, я объяснял обезьянке, почему больше не могу держать ее у себя. Наконец мы остановились. Когда я поставил гиббона на землю, его маленькие мудрые глаза посмотрели на меня с пониманием. Он даже не пытался прыгнуть обратно в джип. Когда мы отъехали, он так и остался сидеть на земле, глядя нам вслед, пока мы не скрылись из виду.

На рассвете следующего утра, 12 февраля 1949 г., наш отряд двинулся в путь.

Хорошо, что я отпустил маленького гиббона, потому что мне уже не суждено было вернуться в этот лагерь.

И опять я старался выглядеть таким же бравым, как раньше. Я снова надел свою желтую соломенную шляпу. Я громко кричал, ругался, день за днем шагая вперед со своей командой, но удача, казалось, отвернулась от меня.

Однажды утром мне в ногу угодила пуля и меня комиссовали.

Это произошло так быстро и - сначала - так безболезненно, что я даже не понял, что случилось. Мы сидели в засаде. С трех сторон нас окружал гораздо более сильный противник. Почему пуля попала в ногу, а не в шляпу, я не знаю, но я упал на бегу. Я знал, что не споткнулся, но встать не смог. Затем я увидел, что в моем ботинке две дыры. Из обеих дырок текла кровь.

"Меня ранило", - позвал я, ничуть не взволнованный. Это был факт, и я констатировал его как таковой.

Мой друг затащил меня в ров, подальше от пуль. Наконец пришли санитары. Они положили меня на носилки и понесли, низко сгибаясь к земле. На мне по-прежнему была желтая шляпа, которую я категорически отказывался снять, хотя она привлекала огонь. Одна пуля прошла сквозь ее тулью, едва не задев головы. Но мне было все равно.

Несколько часов спустя меня, все еще в шляпе, положили на операционный стол в полевом госпитале. На операцию ушло два с половиной часа. Я слышал, как врачи обсуждали, ампутировать ногу или нет. Медсестра попросила меня снять шляпу, но я отказался.

"Разве вы не знаете, что это? - спросил хирург у медсестры. - Это символ их части. Это те самые парни, которые решили быть мудрыми и стали безумными".

Но я не потерял рассудок. Это была последняя шутка и последний провал. Мне не удалось даже погибнуть героем. Я только получил пулю в ногу. Почему-то в своем яростном саморазрушении я никогда не думал о такой возможности. Я всегда с глубоким презрением относился ко всякому фарсу. Но жить инвалидом - что может быть унизительнее! Мое приключение провалилось. Мне было всего двадцать лет, когда я понял, что на свете вообще нет места приключениям.

Глава 3

Камушек в пустом кокосе

Я лежал в госпитале. Мою правую ногу так крепко упаковали в гипс, что я едва мог пошевелить ею.

Сначала ко мне приходили ребята из моей части. Но затем одни погибли, другие тоже получили ранения. Но, в конце концов, жизнь продолжалась. Врачи сказали мне, что я больше никогда не смогу ходить без трости. Лучше было об этом не думать. Понемногу мои друзья совсем перестали навещать меня.