Александр Холин - Адамантовый Ирмос, или Хроники онгона

• Название: Адамантовый Ирмос, или Хроники онгона
• Автор: Александр Холин
• Жанр: Прочие приключения

Само название романа – Адамантовый ирмос или хроники онгона – дословно переводится как «Бриллиантовый псалом или хроники адского пламени». Может ли церковное песнопение состоять из алмаза? И может ли оно сверкать адским пламенем, например, во время литургии? Весь вопрос в том, под каким ракурсом на это посмотреть. Ведь давно известно, что адское пламя очень часто сжигает человека изнутри. С одним христианским священником такое произошло как раз во время Богослужения. С чудесами мы сталкиваемся каждый день, только не желаем ничего видеть, мол, не может быть ничего такого, что человек объяснить не в силах. И всё же доступ к энергии Космоса люди чувствуют. Особенно из мирских людей к этому расположены писатели, музыканты, поэты, художники. Просто потому, что с параллельным Зазеркальем у них более короткая связь, благодаря духовному таланту. Вот поэтому с героем романа происходят странные вещи. Почему это так – никто до сих пор ответить пока не мог, но эта книга, может быть, приоткроет завесу Истины, недоступной пониманию человека. Герою приходится путешествовать по сгоревшим романам разных писателей. Кстати, курсивом отпечатаны чудом уцелевшие цитаты из давно сгоревших романов.

---

– Офеня? – полувопросительно полуутвердительно сказал Никита. – Ведь ты тот самый офеня?

– Ага, – согласился тот. – Я тот самый офеня или, может быть, Ангел. Ты ведь так с недавнего времени меня называешь, не правда ли?

– Ангелы разные бывают, – осторожно ответил Никита.

– Да, конечно, – улыбнулся Ангел и тут же задел всё-таки лотком угол серванта, отчего стоявшая в нём посуда недовольно зазвенела.

– Не вертись, пожалуйста, – недовольно проворчал Никита. – А то ты мне своим коробом всю посуду переколотишь. Только что монитор чуть не скинул со стола. Чем он тебе мешает?

– Хорошо, – кивнул Ангел. – Я буду очень аккуратен и постараюсь навеки избавиться от человечьей неуклюжести.

С этими словами он снова повернулся, и опять так неловко, что смахнул со стола хрустальную вазу с засохшими розами, которые ставила ещё Лялька, а Никита всё никак не собрался выкинуть отжившие цветы. Казалось: розы на столе, значит жена где-то неподалёку, может, в соседней комнате или на кухне. С миражами жить иногда легче.

Ваза грохнулась на пол. Хрустальные дребезги весело заиграли по дубовому паркету, звуком внося диссонанс в несоздавшуюся гармонию. Казалось, на этот раз Ангел не способен подарить ни минуты радости. Ну, что ж, не всегда коту перепадает лакомиться сметаной.

– Осторожно! – с запозданием вскричал Никита. – Просил же! Ты в гости явился, чтобы переколотить всю посуду?

– Прошу пардону, – изогнулся офеня в шутовском поклоне. – Я это безо всякой машинальности. Хотя, если данный осколок семейного счастья тебе безумно дорог, то получи…

Он подобрал одну из засохших роз, взмахнул ею, как волшебной палочкой. Пространство изогнулось, в комнате возник маленький вихрь. Вазовые кусочки слетелись обратно на стол, слепились в хрустальную вазу, но роз в ней уже не было. Осталась только одна в руках Ангела.

– Всё-таки сон, – вслух произнёс Никита.

– Чего? – переспросил Ангел.

– Нет, ничего. Это я так. Значит, ты из банки?

– Не совсем, – Ангел на секунду задумался, ища более подходящие слова для объяснения. – Банка только накапливает психофизическую энергию. Так сказать – конденсирует.

– Зачем же ты пожаловал? – хмыкнул Никита. – Сгоревшие опусы прямо на дому предлагать? Если бы мне что нужно было, я бы тогда на Арбате у тебя купил. Что же опять к этому возвращаться?

– Может и так, может, ты и прав, – хитро прищурился Ангел. – Только денег у тебя ни тогда, ни сейчас нет. Во всяком случае, на рисунки и книги не хватит. Разве что подарок не откажешься принять, – Ангел кивнул на рисунок художника Лаврухина, который Никита уже успел пристроить на стену.

– Что? Этот художник тоже на тебя работает? – поджал губы Никита.

– Это ангелы на вас работают, – обиженно заметил гость. – Я с тобой вожусь не для собственной радости, и без тебя дел хватает. Но хочется хоть чем-то помочь. Ведь ангелы никогда не бывают только хорошими или же только отвратительно плохими. Любой из нас с радостью окажет человеку помощь, но только такую, на какую человек способен и готов.

– Интересно, ты сам-то знаешь, на что я готов, и что смогу, а что нет? – хмыкнул Никита.

– Да ты не беги впереди паровоза, Никита-ста, – миролюбиво заговорил Ангел. – Из тебя выйдет прекрасный создатель авантюрных, даже авантажных романов, они ведь тоже нужны, но прежде надо кое-что посмотреть, пощупать, пропустить через себя.

А чтобы пропустить что-то, необходимо претерпеть некоторые внутренние изменения.

– Это как? – не понял Никита. – Ты заменишь мне сознание с помощью психотропного вмешательства?

– Не совсем, – отрицательно покачал головой Ангел. – То есть совсем не так. Ты слышал когда-нибудь о ГМО?

– Генно-модифицированный организм или трансгенизация?

– Да, именно это.

– Насколько я знаю, трансгенизация тотально применяется в сельском хозяйстве, – подытожил Никита. – Только причём здесь психика человека, скажем, состояние его души? Полагаю, ты не собираешься сажать меня в теплицу агропромышленного комплекса и подкармливать гербицидами с ограниченной добавкой пестицидов?

– Конечно нет, – улыбнулся Ангел. – Тебе всего лишь необходимо знать, что в человеческом организме плазмид,[15] способствующих биологическому развитию личности, больше, чем достаточно.

– В результате каждый человек превращается в мутанта, – констатировал Никита. – Так что же мы до сих пор живые? Я слышал, американцы в девяностых годах прошлого столетия придумали трансгенизацию растений, якобы, для борьбы в вредоносными бактериями, и с такими же насекомыми, например, колорадскими жуками. Но человечество до сих пор не скончалось в тяжких муках. Хотя… хотя мне приснилось однажды, что в две тысячи семнадцатом году вся наша планета превратится в мутанта.

– Не всё сразу, Никита-ста, и не обязательно верить в неизбежный апокалипсис, – Ангел для образности покачал головой. – Для каждого времени свои забавы. Но трансгенизация совсем не смерть. Это преобразование организма человека в такую же форму существования, только в очищенном виде. Такое же очищение я собираюсь провести с твоим сознанием, ибо писателями не рождаются – ими становятся. Это возможно сделать довольно-таки безболезненным способом, если, скажем, прогуляться по сгоревшим романам и узнать – почему они сгорели? Почему автор в итоге приговорил героев к сожжению?

Никакой писатель не начнёт думать так, как думает динозавр, не побывав в его шкуре. И только тогда ты совершишь подвиг, когда на исповеди священнику скажешь, мол, нет ни одного греха на свете, которые я не совершал, потому что я писатель и всё, что делают мои герои – делаю я сам. Ну что, по рукам?

Не дожидаясь ответа, офеня подошёл к стене. Засохшая роза в его руке превратилась в ветку мирта, лавра или же омелы – Никита не слишком разбирался в райских кущах, то есть кустах. Ангел плавно, даже немножко «на публику», взмахнул ею, и на стене стала прорисовываться дверь. Обычная дверь, деревянная, с массивной бронзовой ручкой, старинными накладными петлями, мерцающими бронзовым блеском в полутёмной комнате.

– Иди, Никита-ста, не бойся, – обернулся к нему Ангел, – в своей жизни каждый человек должен открыть хотя бы одну дверь. А переступать ли порог – тебе решать.

– Должен открыть дверь, – эхом отозвался Никита. – А разве можно открыть нарисованную дверь?

– А разве можно носом проткнуть горящий очаг, как это сделал Буратино? – поддразнил офеня. – Попробуй, Никита-ста, попробуй!

И тут же добавил дежурной прибауткой:

– У ворот рыжий кот, он тебя задерёт! Не ходи за врата, там живёт пустота.

Как ни странно, присказка подзадорила Никиту. Он натянул спортивный костюм, влез в тапочки и сделал два шага к двери. Потом вернулся, вытащил из-под тахты кроссовки, переобулся, решил, что так лучше, и снова направился к двери. Офеня всё это время молча стоял у компьютерного стола, только короб свой вытащил из-за спины, будто приготовился продавать-расхваливать свой товар небедному, но обнищавшему покупателю.

Чем ближе подходил Никита к двери, тем реальнее она становилась, тем сильнее стучала кровь в висках. Потом где-то на полпути между печёнкой и селезёнкой завозился, словно хорёк в норе, холодный комочек жути. Что, собственно, происходит? Почему он послушался этого, как бишь его? Мало ли что во снах являлся? Ведь сказано же: испытывайте духов, от Бога ли они? Вообще-то Ангелом я его окрестил, а кто он – неизвестно. Как его испытать? Вдруг Никиту осенило: в серванте стояла бутылка со святой водой, которую они с Лялькой принесли из церкви ещё на Крещение. Он оглянулся, но офени уже не было.

– Я здесь и не здесь, я везде и нигде, я жёлтые листья на чёрной воде, – пронеслось в голове у Никиты, словно нелепая прибаутка. Но Ангел всё-таки сгинул. Сгинул очень даже по-английски, оставив Никиту наедине с дверью, тоже, кстати, не опробованной мощью святой воды. Собственно, бутылка вон она, рукой подать, но… лить или не лить, кропить или не кропить? – вот в чём вопрос. Поза датского принца была в наличии, вопрос – тоже, не хватало только черепа бедного Юрика, то есть Йорика, который необходимо было подержать на ладони, как это делал принц Датский, чтобы решить извечный вопрос – быть или не быть?

– Смылся! Тоже мне, Ангел! – принялся ворчать Никита. – Но, если я войду, не потребует же он с меня душу в уплату за вход? А с другой стороны, если открыть дверь и она откроется, то можно ли будет закрыть? Ведь, скорее всего, это и есть плата за вход, потому что будущее совсем по другой дороге покатится. А каким оно будет – не узнать, не побывавши там самолично.

Бронзовая ручка, как и положено ей, была чуть холодноватой. Открыть? Может быть, именно этот незначительный поступок станет вдруг каким-то поворотным моментом, привнесёт что-то новое. Хотя бы новое понимание мира. Тогда, может быть, и вправду удастся написать что-нибудь интересное? Но бесплатный сыр?.. To be or not to be! Вообще-то, на Руси это звучит немножко по-другому: налево пойдёшь – ничего не найдёшь, направо пойдёшь – никуда не придёшь, а прямо пойдёшь – ни за грош пропадёшь.