Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути

• Название: Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути
• Автор: Виктор Дьяков
• Жанр: Русское современное

Вторая книга дилогии «Дорога в никуда» является продолжением первой книги. События, описываемые в первой книге, заканчиваются в 1935 году. Во второй происходит «скачок во времени» и читатель переносится сразу в 1986 год, в начало Перестройки. Героями романа становятся потомки героев первой книги и персонажи, к тем событиям отношения не имеющие. Общим же остается место действия: Южная Сибирь, Бухтарминский край, ставшие в советской действительности Восточным Казахстаном и Рудным Алтаем.

Дорога в никуда – это семидесятилетний экспериментальный исторический путь, вконец измучивший весь советский народ (в первую очередь надорвался «коренник», русский народ). Мучились по воле политических авантюристов, сбивших страну с общечеловеческой «столбовой дороги» на экспериментальный «проселок», в попытке «встать впереди планеты всей», взвалить на нее тяжкое и неблагодарное бремя лидера человечества.

---

В данном, конкретном случае имел место семейный культ, к тому же далеко не самой плохой семьи. Жить под таким «гнетом» было не так уж тяжко, и в конце концов все население «точки» приспосабливалось и к Ратникову, и к Анне. Так же приспособились и холостяки. На них даже распространялась особая «милость» командирши – она никогда не отказывала продавать им товары в кредит, если они оказывались «на мели», в отличие от, в чем либо перед ней провинившихся, офицерш. Правда иногда и холостякам перепадало от тяжелой «командорской длани», и они могли полностью прочувствовать кто на «точке» хозяин… и хозяйка. Так командир если попасть ему под горячую руку в недобрый час, мог со зла законопатить молодого офицера во внеочередное дежурство по дивизиону, или не отпустить с «точки» в выходной день. Со стороны командирши тоже время от времени холостяки чувствовали отношение типа барыни к своим слугам.

Малышева, особенно на первом году его службы, очень нервировали поручения, что давала ему командирша, когда он назначался старшим школьной машины. Обычно эти поручения давались в следующей последовательности: Ратникова останавливалась за несколько метров от машины, и жестами «подзывала к себе» старшего. У Николая это вызывало немой протест и возмущения, когда он был вынужден вылезать из машины, с готовностью подходить к командирше и почтительно изрекать:

– Слушаю вас Анна Демьяновна…

А командирша очень любила эту процедура и довольно часто поручала старшему машины, либо чего-нибудь купить в поселке, либо отправить телеграмму, либо еще что-то. Потом, отвезя школьников и вернувшись из поселка, Малышев не раз жаловался Гусятникову, именуя командиршу не иначе как в конец оборзевшей бабой, разыгрывающей из себя королеву местного масштаба. На что поживший больше его на точке Гусятников резонно замечал:

– Думаешь, что разыгрывает? А я вот уже так не думаю. В ней ведь и в самом деле есть что-то эдакое… Вот представь если бы командиром был Колодин, его бы жена смогла себя здесь так вести? Да ты бы сразу послал ее куда подальше. А тут, чуть не на полусогнутых к ней бежишь, что изволите…

– Кто бежит, я!? – возмущался Малышев.

– Да ладно, не кипятись, не ты первый, не ты последний, – урезонивал друга Владимир. – Этой, как ты выразился, оборзевшей бабе на «точке» никто перечить не посмеет. Мне кажется, её и сам Ратников побаивается. Говорят, они дома часто цапаются, но сор из избы никогда не выносят. Нет она… как бы тебе это… В общем, есть такая порода баб, которым всегда возникает желание услужить. Вот, она именно из той породы…

Да, холостяки тоже подчас были недовольны Ратнковыми. Но чтобы на их месте оказался кто-то другой, они себе такого и представить не могли, и не только они. К Ратниковым на дивизионе привыкли, неосознанно как бы уверовав, что они здесь были до них, останутся и после них. Потому нацеленность Харченко на должность командира и произвела на холостяков такое сильное негативное действие. Их крайне раздражала эта перспектива видеть почти своего ровесника, ничем их не превосходящего, скорее наоборот, на месте Ратникова, как и его сухопарую полулатышку полуфинку на месте Анны.

В тот ноябрьский вечер, внимательно выслушав признания холостяков, Ратников невозмутимо улыбнулся и спросил:

– Ну, а вам-то за этот ударный труд в личное время чего-нибудь Петюня пообещал?

Холостяки явно замялись и переглянулись. Потом Гусятников набрался-таки решимости поведать и это:

– Пообещал… Меня вместо себя комбатом сделать и через год в академию отпустить. Кольку, НШ вместо Колодина поставить. Даже студенту приз придумал: если хорошо вкалывать на него будет, кандидатом в партию принять. Он ведь уверен, что каждый двухгодичник только и думает, как бы карточку кандидатскую заполучить, чтобы потом на гражданке получше устроиться. По себе, гад, судит.

Ратников по-прежнему внешне оставался невозмутим, хотя полученная информация оказалась из ряда вон выходящей. Вот и считай после этого, что разбираешься в людях. Пять лет служил бок о бок с человеком и не подозревал, что в нем заложено такое.

– И вы что же верите в реальность этих наполеоновских планов, что и меня, и Колодина уберут, а вас молодых и рьяных на наши места поставят? – насмешливо спросил подполковник.

– Нет, конечно. Он, сука нас за быдло держит! – возмущенно воскликнул Малышев. – Ему-то со всего этого шухера, может, что и обломится, а нам вряд ли. Ведь это у него, а не у нас покровитель объявился. Как дурней последних хотел нас использовать. Чуть пятак ему не начистил. Слинял вовремя, а то бы точно схлопотал, – Николай до хруста сжал кулаки.

– И вы думаете, что у него что-то выйдет? Неужто, я позволю проводить занятия в личное время, вечерами, после нарядов, караула и в выходные дни? – Ратников покачал головой.

– Товарищ подполковник. Здесь он как раз все верно рассчитал. Если вы запретите, то сами же и пострадаете. Там наверху начальству наплевать, что бойцы устают. Они скажут, что вы полезную инициативу молодого комбата зажимаете, тем более сейчас, когда за него есть кому вступиться.

Этот аргумент, высказанный Гусятниковым, имел основания. Никогда еще «верхние» начальники не ругали за работу во внеурочное и личное время. Более того, слова в характеристиках офицеров: «выполняет свои служебные обязанности, не считаясь с личным временем», считались высшей похвалой.

– Его покровитель не так уж и всесилен, и на него управа найдется, – недовольно поморщил лоб Ратников.

– Может и так, но то, что он смог его через звание на комбата пихнуть, о многом говорит. Так, что Харч вполне может осуществить задуманное с нашей помощью или без. Во как родители постарались, и жену, и дядю доброго Харчу нашли, – зло почти прошипел Гусятников.

– Ты что завидуешь? – ехидно поинтересовался Малышев, и, не ожидая ответа, высказал свое мнение. – По мне лучше всю жизнь холостяковать, чем с такой ведьмой жить.

– У тебя и без этого все шансы вообще не жениться, как и у меня. За месяц отпуска жениться можно только как Харч тогда, в первый раз…

Между «делом» холостяки попробовали диалогом меж собой обратить внимание командира на их «бедственное» положение. Речь шла о старой и никем всерьез не решаемой проблеме – дефицита свободного времени у холостых офицеров служащих на «точках». Это самым непосредственным образом сказывалось на поисках ими «подруг жизни», а если говорить откровенно, делало ненормальной жизнь молодых людей. А в редкие выезды с «точки», на скорую руку с подходящей девушкой познакомиться было крайне сложно. Тут сказывалась и специфика окружающей местности. Испокон, молодые офицеры, как правило, ищут невест среди студенток или выпускниц ВУЗов и техникумов. Девушка рабочей профессии, без образования, молодому лейтенанту вряд ли глянется. Ну, а таковых, в значительном количестве можно было найти только в ближайшем крупном городе, то есть областном центре Усть-Каменогорске. Но до него аж сто пятьдесят километров, более того зимой, когда заметало перевалы и кончалась навигация по Иртышу, добраться можно только на поезде, который ходил раз в сутки. И спустя семьдесят советских лет Бухтарминский край так же в зимнее время был хоть и не в такой степени но отрезан от остального мира. Так, что познакомиться там с девушкой и встречаться с ней лейтенанту с «точки» было нереально. Ближе? До того же Зыряновска сто километров и туда ходят автобусы, но это маленький рабочий городок, в котором нет никаких учебных заведений кроме школ и ПТУ. Серебрянск, местоположение штаба полка – еще более убогий городишко. Самое близкая и доступная – Новая Бухтарма, поселок с населением в восемь тысяч человек, но то население состоит в основном из рабочих и работниц цемзавода, рыбзавода, совхоза… По мнению тех же холостяков искать воспитанных, образованных девушек было просто негде… почти. Этим «почти» смог в какой-то степени воспользоваться Малышев, он совсем недавно познакомился с молодой учительницей новобухтарминской школы, приехавшей по распределению после окончания усть-каменогорского пединститута.

Таким образом, действительно остро эта проблема стояла только перед Гусятниковым. Он, будучи старшим среди холостяков до сих пор так и не обзавелся постоянной стабильной девушкой. Причина была, возможно, в излишне высоких требованиях Владимира, и, в не меньшей степени, в его внешней неопрятности и непривлекательности. А вот у Малышева, хоть он об этом и не очень распространялся, в Ростове имелась еще одна пассия, которую он вроде бы рассматривал как будущую невесту и только ждал, когда она окончит институт. Гусятников, рискуя физиономией, иногда издевался над другом, уверяя, что любая современная студентка к окончанию ВУЗа никак не может остаться «девочкой». Примерно также он подтрунивал над Рябининым. У «студента» тоже в Москве осталась девушка, его бывшая сокурсница, и вроде бы согласившаяся его ждать. Во всяком случае, он копил деньги, явно собираясь вернуться со службы «богатым» и сразу жениться. Насколько нравственно вели себя там за тысячи километров отсюда их невесты или почти невесты, ни Николай, ни Михаил точно знать не могли. Но сами, тем не менее, несмотря на трудности выезда с «точки», не упускали редкие возможности «прошвырнуться» либо в Новую Бухтарму, либо в Серебрянск.