Борис Фрезинский - Писатели и советские вожди

• Название: Писатели и советские вожди
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Эллис Лак
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-902152-53-8

Историк литературы и публицист Борис Фрезинский — автор книг «Судьбы Серапионов», «Все это было в XX веке (заметки на полях истории)», «Илья Эренбург с фотоаппаратом»; биограф Ильи Эренбурга, публикатор и комментатор его сочинений, а также работ Н. И. Бухарина и других авторов; его перу принадлежат более 250 статей и публикаций по истории литературы и политической истории русского XX века. Новая документальная книга Б. Я. Фрезинского «Писатели и советские вожди» основана на многолетних архивных изысканиях автора.

Книга историка литературы Б. Я. Фрезинского «Писатели и советские вожди» насыщена неизвестными и малоизвестными историческими документами. Она позволяет читателю на конкретных примерах, избегая упрощенных схем и скороспелых выводов, увидеть, как в различные десятилетия советской истории по-разному складывались в стране, оставаясь неизменно сложными, неоднозначными и трагическими, индивидуальные судьбы писателей. А попутно — и как созданная в результате Октябрьской революции система привела к жесточайшей диктатуре Сталина, уничтожившей вождей революции — Троцкого, Каменева, Зиновьева, Бухарина, Радека…

---

Когда я приеду в течение этого месяца, я поговорю более подробно по всем этим вопросам, в отношении которых у меня нет расхождений с Кольцовым и советской делегацией, которая со своей стороны представит более обстоятельную информацию об этом первом Международном Конгрессе для защиты Культуры.

Анри Барбюс[786].

В июле Барбюс, как и предполагал, приехал в Москву, но там серьезно заболел. 29 августа, когда врачам уже было ясно, что ему остались считаные дни, о болезни Барбюса сообщила «Литературная газета» (больной в сознании, но его состояние очень серьезно). 30 августа 1935 г. Барбюс скончался.

Сталин послал личную прочувствованную телеграмму Кашену, Торезу и Вайан-Кутюрье на адрес редакции «Юманите». Была создана комиссия по организации похорон (Булганин, Марти, Монмуссо, А. Толстой, Кольцов, Стасова и Стецкий). Советская печать торжественно почтила память Барбюса траурными материалами на первых полосах. Столь же торжественно гроб с телом писателя был отправлен из Москвы в Париж. Эренбург получил задание «Известий» присутствовать на похоронах. Прервав отдых в Бретани, он вернулся в Париж. «Анри Барбюс, — говорится в написанном им некрологе, — хорошо знал, что такое человеческое горе <…> Я видел его на нашем конгрессе писателей. Он тяжело дышал, руки его судорожно бились. Вдруг он спохватился и заговорил: „Необходимо опубликовать доклад греческой писательницы… Как они борются с варварством фашистов“» <…>[787]. Хоронили Барбюса в Париже 7 сентября. Манифестация была внушительная. В большой колонне писателей за гробом Барбюса шли Луи Арагон, Андре Мальро, Илья Эренбург, Эрнст Толлер, Анна Зегерс, Леон Муссинак, Эжен Даби, Жан Геенно, Людвиг Ренн и др. Эренбург сообщал в «Известиях», что над гробом Барбюса Мальро прочел последнее «прости» Ромена Роллана[788].

В наше время смерть любого крупного деятеля в Москве 1930-х гг. не может не вызвать сомнений в ее, скажем так, естественности. Применительно к Барбюсу, мы не располагаем никакими сведениями на сей счет. Кроме одного: Мавр сделал свое дело…

2. Отпор Виктору Кину

Сразу же после Парижского конгресса в Москву поступило письмо корреспондента ТАСС в Париже писателя Виктора Кина, в котором руководство советской делегации, то есть прежде всего Михаил Кольцов, опасно обвинялось в недостаточно эффективных действиях против троцкистских вылазок на конгрессе. Кольцову и Щербакову пришлось объясняться с начальством. Тон их ответного письма, содержащего важную информацию о работе конгресса, был резким. Машинописная копия этого письма с ручной правкой сохранилась в архиве А. С. Щербакова; фамилия адресата вписана от руки; на письме — гриф «Секретно», дата — июль 1935 г.

Секретарю ЦК ВКП(б) т. Андрееву А. А.

Письмо В. Кина, являясь в целом ряде мест политически ошибочным, вместе с тем полно самой недобросовестной лжи. Мы считаем неслыханным, чтобы работник, посаженный в Париже для информации Москвы, позволял себе в такой степени грубо искажать факты, сообщая совершенно обратное тому, что происходило в действительности.

Фактическая сторона дела:

О готовящемся выступлении троцкистов нам было известно не за три дня, как Кину, а значительно раньше. Еще за три недели до конгресса Кольцов из Парижа предупредил о готовящемся троцкистском выступлении за освобождение Виктора Сержа. В связи с этим мы:

а) Получили в НКВД данные о Серже в том размере, в каком их можно было оглашать.

б) Устроили (с колоссальными трудностями и при активном содействии Мальро), чтобы выступление это произошло не в большом зале, в присутствии публики, а на закрытом заседании, в малом зале на 250 человек.

в) Выработали текст выступления Тихонова, согласовав его с полпредом.

г) Добились того, что влиятельный писатель Пулайль, намеревавшийся по наущению троцкистов выступать за Сержа, отказался от этого, передав слово Мадлене Паз, малоизвестной троцкистской журналистке.

д) Выступление Эренбурга (политически прожженного человека, а не младенца, как его наивно называет Кин) было в данном случае правильным и нужным.

е) Германская писательница Анна Зегерс выступила остро, блестяще и с успехом.

ж) Выступление Киршона с ответом бельгийскому троцкисту, тут же правильно переведенное Арагоном, свидетельствует о нашей организованности, а не об обратном.

з) Выступление Андре Жида было полностью в нашу пользу, при внешней объективности его формы. Только человек, намеренно желающий извратить действительность, мог его истолковать иначе. Кин противоречит сам себе, осуждая выступление Жида, и тут же говоря, что лишь авторитет Жида спас положение.

Кин клеветнически заявляет, что «с Жидом, разумеется, никто не говорил». Между тем, выступление Жида не только было известно заранее, но мы даже внесли поправки в его первую редакцию (через Эренбурга).

Об организованности и подготовленности нашей делегации свидетельствует и то, что мы сумели своевременно вскрыть и отбить бесчисленные провокации троцкистов, их попытку использовать либералов-англичан, Вильдрака, притащивших на конгресс Леона Блюма[789] и т. д.

Политическая сторона дела:

Основным аргументом по вопросу о Викторе Серже мы поставили полное право советской власти применять к советским гражданам, и в первую очередь к занимающимся контрреволюционной деятельностью, все государственные законы. Этот аргумент оказался решающим для собрания, которое, полностью признав суверенные права Советского Союза в отношении своей внутренней политики, именно поэтому отказались от дальнейших прений по этому вопросу. Кин же; на которого по-видимому длительное пребывание за границей повлияло в дурном смысле, находит этот аргумент «очень мало убедительным». Он предпочел бы, чтобы мы пустились на конгрессе вместе с троцкистами в обсуждение деяний Виктора Кина, степени его проступков, их оценки и т. д. Именно этого добивались троцкисты, желая втянуть конгресс в подобную дискуссию «по существу». Мы не допустили этого.

К этому надо добавить следующее. Вопрос о Викторе Серже — вопрос старый. Еще полтора года назад многие из писателей (Мальро, Блок, Арагон и др.) просили различные инстанции снабдить их фактическим и исчерпывающим материалом о Викторе Серже. Неслучайно, что и Ромен Роллан, приехав в СССР, тоже наводил справки по этому вопросу.

В Париже наши друзья ждали от нас, что мы по меньшей мере развернем перед аудиторией обвинительный акт с подробным перечислением всех преступлений В. Сержа, или заявим, что В. Серж органами власти отпущен на свободу. Последнее — особенно бы устроило наших французских товарищей (включая и таких, как Барбюс), которым надоело возиться с вопросом о В. Серже. Видимо, Кин ждал такого же исхода. Ясно, что с этой стороны мы кое-кого удовлетворить не могли.

Кин пытается изобразить дело так, будто выступление двух троцкистов было каким-то заметным политическим событием. Мы не знаем, паника или какие-нибудь другие побуждения заставляют его так фантазировать. Выступления всех ораторов против троцкистов встречались бурными аплодисментами всех делегатов. По окончании речи Жида зал стоя устроил ему овацию, осталось сидеть лишь группа в пять человек троцкистов, с видом побитых собак. Ложь, будто Мадлен Паз аплодировала Жиду.

Реальный результат выступлений троцкистов: а) Паз не осмелилась после данного ей отпора огласить текст письменного запроса Советскому правительству, который она хотела предложить для принятия конгрессу, б) Парижская печать, подробно писавшая о конгрессе, совершенно не уделила места и внимания данному инциденту (кроме статьи самой Паз).

Клеветой является приписывание Мальро зажима наших ораторов (далее зачеркнуты слова: «и изъявленные им сочувствия со стороны зала». — Б.Ф.). Ссылки на троцкистские симпатии Мальро доказывают, что Кин совершенно отстал в своей информации. После кратковременной близости с троцкистами Мальро резко и демонстративно повернул в нашу сторону[790] и, в частности, на конгрессе оказал нам огромные услуги. Трудно гарантировать убеждения Мальро в будущем, но сейчас этот крупный талантливый писатель и блестящий оратор, несмотря на все зазывания буржуазии, идет в основном с нами. Подобного человека надо отбивать от буржуазии, а не отталкивать его муссированием разговоров о его былом троцкизме, чем занимается Кин.

В силу изложенного мы считаем оценки эпизода с троцкистами и действия советской делегации, данные Кином, клеветническими и недобросовестными, а потому — непартийными.

Поскольку тов. Кин очень близок к полпредству и в своем письме берет на себя защиту его прав, мы считаем нужным добавить следующее.

Тов. Кин, как постоянный работник ТАССа в Париже, ничем советской делегации не помог, ни связей, ни знакомств в ее распоряжение не предоставил, на конгрессе ограничился ролью стороннего наблюдателя, подобно буржуазным журналистам, сидевшим за столом прессы. Присланное им клеветническое письмо является единственным проявлением интереса к нашей работе.