Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

• Название: Татуиро (Serpentes)
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Третья книга трилогии ТАТУИРО

---

«Нет… показалось… — Оннали не могла отвернуться, потому что всё прочее скользило перед глазами мокрой глиной, — он не может так… он ведь отец всем нам»…

Вождь отвернулся сам. Милостиво принял из рук присевшей Ладда-хи чашу с вином и, отхлебнув, откинулся на спинку кресла. Хлопнул в ладоши, призывая музыку.

Оставшись без опоры его взгляда, женщина покачнулась. Мир закружился, набирая обороты. Ей казалось: время скачет огромными прыжками, и день уже должен бы кончиться, и начаться другой, но на самом деле время не ушло дальше первого глотка вина у очагов. Кое-кто, усевшись, посматривал на Онну, и женщины подталкивали мужей локтями, показывая на неё, стоящую шатко посреди тех, кто переходил от очага к очагу, — разыскивая своих или неся угощение.

Когда шум вокруг слился для Онны в сплошной гул, она зашарила глазами по толпе, разыскивая мужа, а тот стоял совсем рядом, в неловко-нарпяженной позе. Поднимая глаза, медленно удивилась — не подходит, не берёт за руку. И поймала его взгляд, успела, как утром маленький Мерути. Читая отчаяние, тоску и вину, сделала шаг, протянула руку с неслышно зазвеневшими браслетами. Схватила его — вялую, послушную — и дёрнула к себе.

— Меру… Ты провожал нашу дочь утром?

Спрашивая, прижимала его руку к груди, чтобы он слышал, как прыгает её сердце, не желая принимать внезапно понятое.

Он шевельнул рукой, но не отнял её. И посмотрел снова — со злостью, вызовом и отчаянной любовью. Ничего не сказал. Тогда Онна выпустила его руку, тяжело понимая то, что прочитала во взгляде. О сделанном им выборе между дочерью и женой. И медный гонг стукнул виски изнутри: «ты одна, Онна, как всегда одиноки женщины с любовью к рождённым ими детям… од-на…»

Она отвернулась от лица своего мужа, старательно забывая понятое.

— Ты не видел её, — сказала без вопроса, утверждая. И задала следующий, озабоченно оглядываясь по сторонам, а правое веко её мелко дрожало:

— А где наш сын, Меру? Может, он видел сестру?

Меру разлепил губы, чувствуя облегчение от того, что её глаза оставили в покое его лицо.

— Бегает. Где-нибудь… бегает…

Пирующие, те, кто посматривал на них с беспокойством, убедившись, что муж и жена, стоя рядом, — разговаривают, занялись праздничными делами. А Онна шарила глазами по толпе, быстро и невнятно думая о том, что же ей делать сейчас. По веткам, сбрасывая водопады, скакали круглые белки, и так же прыгали её мысли, не находя правильного пути. Если бы не ударивший взгляд вождя, кинулась бы к нему, сразу голося о дочери, но — медлила, предчувствуя близкое маленькое будущее, как это умеют делать женщины. В этом будущем вокруг неё вставала глухая высокая стена, сложенная из нежелания помогать, неудовольствия от порчи праздника, страха за свои семьи.

Но есть вещи, которые надо делать независимо от предчувствий. Это знают все женщины, которые проходили через женскую кровь и носили детей. Ребёнка не заставишь стать снова семенем. Как не оставишь малышом, запертым в хижине. И не отвернёшься от того, что только сама должна идти к нему на помощь всегда.

Оттолкнув мужа, Онна пошла вдоль мостков к лесенке, ведущей к большому дому вождя. Её волосы, схваченные широкой лентой, вышитой перьями и меховым кружевом, касались края мостков. Люди у костров поднимали головы, провожая её быстрыми взглядами, и тут же отворачивались, громко переговаривались и шутили. Она шла, следуя плавно круглящимся мосткам, которые завтра уже сломают, набросанная трава щекотала ступни. И понимала: шагнув от стоящего Меру, она отправилась в путь. А чем он закончится — не знала.

Из прохладной тени под мостками протянулась кривая рука, скользнула по кончикам пальцев. Онна вгляделась в полумрак и присела на корточки перед полулежащим с тючком травы Тику.

— Ты видел, колдун? Моих детей? Скажи, видел, да?

Он покачал головой отрицательно, блестя зубами в криво раскрытом рту. Но в глазах, затянутых хмельной слезой, было то, чего не было в глазах её мужа, переполненных любовью: жалость, сострадание и попытка утешить.

— Но хоть скажи… Они еще тут? Оннали? Мальчик?

— Не знаю… женщина…

— Врёшь! — она искала его потухший взгляд, хватая сухую руку, дёргая за нее, — ты, колдун, скажи мне правду, ну?

— Их нет, — негромкий голос толкнул в спину, и она оглянулась, еле удерживая равновесие.

— Акут, смотрите, мастер оставил болезнь в доме и вышёл к нам, — прошелестело поблизости.

Резко поднявшись, она схватилась за ушибленную об край мостков голову, не замечая боли.

— Иди к нам, мастер! Где твой знак, потерял? — Кайру размахивал веткой с нанизанными кусками гриба, сморщенными и источающими мясной аромат, — веди к нам свою белую жену, подкормим!

Акут стоял и смотрел на неё. Онна подумала: это третий человек в толпе, не прячущий от неё глаз. И в них, кроме жалости и попытки утешить, — знание того, что она в пути.

— Где? — без голоса спросила, и мастер, похудевший за время болезни так, что складки на щеках стали резким до черноты, протянул ей плоскую раковину с начирканным по светлой стороне рисунком: женская фигура уходит, держа за руку мальчика, а впереди в самом конце тропки, прорисованной двумя сходящимися линиями, — девичий силуэт в длинной тайке.

— Н-нет, — грудным низким голосом сказала мать, с облегчением принимая текущие слёзы, размывшие страшную картинку, — нет… она не… могла увести его, моего сына. Или — увела? Ты!

Сжала кулаки.

— Нет, Онна. Твой сын увел её. За твоей дочерью. Я — один.

— Онна, — руки мужа легли ей на плечи, — иди домой. Не верь ему, он больной, посмотри, еле стоит. Они вернутся. Не могли далеко…

— Пусти! — вырвавшись, она бросилась к лестнице и побежала по невысоким ступеням, падая к ногам вождя.

— Мененес! Ты наш отец и вождь, да будут дни твои и ночи, да будут они!.. Пусть воины и охотники выйдут на тропы!

Её крик заставил людей и музыку замолчать. Все повернулись, держа в руках еду и глиняные кубки с питьём, но никто не смотрел на кричащую, все — на вождя.

— Скажи им, Мененес! Пусть ищут детей!

Ладда-Ха, присев на корточки за деревянным креслом, выглядывала с испугом и жалостью, придерживая круглый живот. Мененес нахмурился, положил толстые руки на подлокотники.

Тишина выросла посреди площади, как огромный гриб, а лес вокруг трещал и звенел птичьими песнями, да плыли вдоль горизонта прекрасные равнодушные облака. Онна беспомощно огляделась. И не имея сил ждать ответа, крикнула ещё, показывая рукой на сидящую Ладда-ху:

— Твоя жена, вождь, скоро подарит тебе сына! Так позаботься о нас, мы тоже твои дети!

Тёмные пальцы сжались на подлокотниках, собирая складками роскошную шкуру, которую когда-то выделала в дар вождю Онна.

— Твой ум пуст, глупая женщина! Мы все знаем, твои дети не славились послушностью, так? — он кивнул толпе, разрешая поддержать прогремевшие слова, и с площади донёсся согласный шёпот, — ты не научила их порядку, а теперь стоишь тут и смеешь приказывать мне, своему вождю?

— Нет же!

— Молчи! Если бы думала о них, а не о браслетах на своих руках!.. И не о том, сколько раз возьмёт тебя ночью муж…

Онна прижала руки к щекам, с ужасом глядя на разгневанного Мененеса. Из-за спины в такт его словам шёпот возникал и стихал. Вождь разжал пальцы и встал. Башня волос, переплетённых с перьями, кольцами лозы и полосками меха, делала его выше. Качнув головой, осмотрел притихших людей и вдруг улыбнулся:

— Но Мененес и без твоих упрёков помнит: каждый из вас его дитя. Пусть даже это пустая ленивая женщина, не умеющая следить за семьей. Иди в дом, отдохни. И когда твои дети вернутся из леса, где они забыли о почтении к обычаям, не забудь привести их сюда, пусть все порадуются тому, что сердце твое снова спокойно. Меру, забери свою женщину.

Он поднял руки и размеренно хлопнул дважды, разрешая людям продолжать праздник.

Онна беспомощно оглянулась…Спины, затылки, локти. Смех, шутки и обрывки песенок. И — музыка.

— Пойдём, — руки Меру обхватили ее, прижимая. Горячее дыхание обдавало щёку и ухо:

— Идем, Онна, не гневи вождя, нельзя. Он верно сказал, прибегут, а тебе отдохнуть надо.

Попытался вынуть из её пальцев раковину, но она прижала её к груди. Вёл бережно и осторожно, крепко держа за плечи, кивал поднятым лицам и криво улыбался, извиняясь за женскую панику.

Онна шла, мёртво переступая ногами. Попыталась сказать, приваливаясь к плечу мужа:

— Ты не понимаешь… я скажу тебе…

Но он шикнул, стискивая её плечо. Проговорил тихо:

— Молчи. Скажешь потом, не тут!

И она с надеждой замолчала, пошла быстрее, обдумывая полусонным от отчаяния мозгом, что именно она скажет дома, чтобы понял наконец: остались одни, потеряли детей, сразу обоих. И надо что-то!..

Меру остановил её резко, не отпуская от себя, возле сутулой фигуры мастера, который так и стоял у края мостков.