Лариса Васильева - Альбион и тайна времени

• Название: Альбион и тайна времени
• Автор: Лариса Васильева
• Издательство: Современник
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1978

«…Книга эта о стране, которая столько раз была описана авторами разных эпох и, наверно, всех литературных жанров, удивляет как новое открытие Англии.

У ровесников Ларисы Васильевой до «Альбиона и тайны времени» не было «своей» книги об Англии. Но она должна была появиться. <…>

В ней — настойчивый поиск того, какие духовные качества, культурные ценности, глобальные задачи и т. д. могут стать основой дружбы между народами. И не только поиск, а утверждение найденной основы».

---

Отсюда начались поиски журналиста Кеннета Уилки, после того, как Чолкрофт дал ему адрес.

Дом 87 сейчас стоит последним в ряду георгианских террас. На его дверях табличка с именем: Смит.

Семья Смит, живущая в давно перестроенном доме, ровно ничего о старых жильцах не знает.

И разочарованный журналист побрел снова к почтальону. У того, как это и должно быть у настоящего собирателя, нашелся еще один документ: копия сертификата о смерти Фрэнка Плаумена, сына Евгении, скончавшегося в Биггин-хилле в 1966 году в возрасте 87 лет. Документ содержал подпись в правом углу некой Кетлин Е. Мейнард. Дочь его? А что означает «Е»? Евгения? В память бабки?

Журналист видел для себя один лишь путь поисков: звонить по телефону всем Мейнардам, населяющим Южный Лондон.

Разные это были Мейнарды. Одни удивлялись, другие восхищались, третьи подолгу расспрашивали Уилки о Ван Гоге и Евгении Лойер, чтобы потом сказать: «Извините, мы ничего об этом не знаем»; некоторые (таких было мало) сердились, что их побеспокоили. Некто не знал о Кетлин Е. Мейнард.

«После пятнадцатого звонка я начал чувствовать иронию ситуации: пытаюсь найти потомков женщины, отказавшей Винсенту, — должен же я быть готов к тому, что мне тоже будут отказывать».

Уилки все же продолжает звонить. И миссис Мейнард номер девятнадцать отвечает:

— Кетлин? Она здесь не живет.

— У вас есть родственница с таким именем?

— Дальняя. Она жила в Биггин-хилле до смерти своего отца.

— Как звали отца?

— Не помню.

— Куда она уехала?

— Куда-то в Девон…

— У нее есть дети?

— Конечно, замужняя дочь, Энн. Живет в Девоне.

— У вас есть ее адрес?

Так Уилки стал обладателем адреса Энн Шоу. И позвонил ей, в Девон:

— Ваша мать Кетлин Е. Мейнард? Что означает «Е»? Евгения?

— Да, откуда вы знаете?

— Ее отец, Фрэнк Плаумен умер в Бигг-хилле?

— Да… Что все это значит? Кто вы?

Уилки успокоил встревоженную Энн, сообщив, что имеет для ее матери сообщение, касающееся жизни ее бабки Евгении Лойер. Сообщение чрезвычайно интересное.

Энн долго молчала в трубку. Скорей всего в ней боролись законное женское любопытство и законнейшая английская черта — не лезть не в свое дело. Победила последняя.

Так Уилки удалось сберечь сенсацию для самой Кетлин Мейнард.

И вот он сидит перед нею.

— Знаете ли вы, что Винсент Ван Гог снимал комнату в доме вашей прабабушки, был влюблен в вашу бабушку, но она отказала ему, что повергло художника в глубочайшую депрессию.

— О, боже мой, не всё сразу! Я ничего об этом не знаю! Смутно помню какой-то фильм с Кёрком Дугласом, там был какой-то эпизод с девушкой в Лондоне. Так это моя бабуля?

— Есть ли у вас ее фотографии?

— Разумеется.

Уилки у цели. Тонкое красивое лицо женщины с прической викторианской эпохи смотрело на него из овала старого медальона. Тут же увидел он и ее мужа, Самуэля, счастливого избранника.

Долго Уилки и миссис Мейнард перебирали старинные фотографии и среди них, на самом дне ветхой коробки, обнаружили рисунок…

Это было поразительно… Маленький кусок картона, измазанный пятнами то ли чая, то ли кофе. Улица. Ряд домов, чем-то очень знакомых Уилки. Ну, конечно, это дом 87 по Хэкфорд-роуд. Тот дом, где жила Евгения, где квартировал Висент.

— Вы знаете, что это? — спросил Уилки у хозяйки.

— Этот рисунок? Нет. Я помню, отец что-то говорил мне о нем давно, в детстве. Вспомнить не могу. Неужели вы думаете?

И возникло письмо матери художника: «Винсент посылает домой маленькие рисунки дома, где живет…»

Нетрудно предположить, что он собственноручно подарил обожаемой Евгении один из таких рисунков.

Уилки изучал рисунок с помощью лупы. И невооруженным глазом. Ясно было одно: дом тот же, но в ряду георгианских террас он стоит четвертым, в то время как теперь он угловой. Лупа помогла разглядеть надписи на табличках, которые изобразил художник на угловых стенах дома. Одна надпись, как и следовало ожидать, была «Хэкфорд-роуд», другая — «Рассел-стрит».

Сейчас Рассел-стрит нет в Лондоне. Но на старых городских картах она указана перпендикулярно Хэкфорд-роуд. А четыре террасы, предшествовавшие дому, где жил Винсент, видимо, были снесены, когда перестала существовать Рассел-стрит.

Получив разрешение миссис Мейнард взять фотографию для копии, а рисунок для экспертизы, Уилки покинул Девон.

Рисунок не носит черт столь характерного для Ван Гога экспрессивного стиля. Тем не менее, профессор Джаффе из Амстердамского университета, проведя его изучение, сказал:

— Я, не колеблясь, признаю рисунок работой Ван Гога его лондонского периода.

…И тайна времени

…а на меня, на мой удел и разум
Ужель никто не глянет с высоты…

Глеб Горбовский

Ветер поднялся внезапно, резко. Он завопил по щелям, затрепетала занавеска на окне, сильно хлопнула дверь. Слышалось, как гнутся и шелестят ветви с листьями за окном, свет качающихся фонарей блуждал по потолку, и на душе было тревожно. Только что по сну бродили милые лица матери, отца, я все куда-то уходила от них, они все чему-то учили меня, и еще некто, из давно забытых времен, собирал со мною грибы в осеннем лесу, одною спичкой зажигал костер. Закипал чай в котелке, я смотрела на его ловкую фигуру, прямые волосы над молодым лбом и думала, что все это лишь преддверье к счастью, а оно само где-то еще далеко-далеко. Да, так было когда-то в моей жизни — и лес, и грибы, и все остальное, но теперь во сне я видела себя тамошнюю уже из сегодняшнего дня и думала, что, мол, вот оно и было тогда счастье: мне вновь повезло вернуться к нему и ощутить его полностью, ибо теперь я знаю, что там, в пути, которым шла после этого леса, уже не было больше такого щемяще-предчувственно счастливого дня. И человек этот с его ослепительной улыбкой, вот он поворачивается: «Смотри, какой гриб!» — здесь, со мной, во сне, но я вижу его из другого Времени и знаю, что его уже нет на земле, что он упал с неба и разбился, зная все это, страстно хочу, выйдя из леса, пойти в его сторону, то есть сделать то, чего не сделала тогда. Но, глядя из нового времени, понимаю, как это невозможно…

Ветер метался по комнате. Мне казалось, он разбудит сейчас весь город. И правда, напротив зажглось и погасло окно. Мое семейство не проснулось. Я лежала, глядя, как тени снуют по потолку, в чувстве бессильной злобы на себя, попавшую в чужой и чуждый мир, на свои дни, в которых живу не так, как хочется, с отсутствием любого желания, кроме одного — лежать, плакать и снова ждать сна, чтобы увидеть ту, свою настоящую жизнь.

Я уже хорошо знала, что такое состояние — есть болезнь — ностальгия. Ею болеет подавляющее большинство людей, оказавшихся вдали от родины.

Вдруг мне показалось, что в комнате по соседству кто-то есть. Прислушалась. Ни единого шороха. Но там был кто-то; Я закрыла глаза и, казалось, видела — над креслом возвышается чья-то лохматая голова.

Ни единого шороха. Я встала. Оделась. Не выходить же к незнакомому человеку в халате. Причем оделась тепло, так, словно заранее знала, что буду сидеть и разговаривать с кем-то в холодной комнате, где гуляет ветер.

Лохматая голова явно виднелась над креслом, повернутым ко мне спиной. Испуга никакого: в комнате было почти светло, непонятно почему, ведь шел третий час осенней ночи. И потом — лондонское телевидение своими ночными фильмами-ужасами так хорошо натренировало мои нервы; я понимала, что главные герои в такого рода произведениях никогда не погибают от руки привидения — иначе зачем было затевать весь сюжет.

— Способная. Чувствует меня на расстоянии, — сказала лохматая голова и очень гулким голосом, таким, как будто бы он звучал не в набитых мебелью стенах, а в пустой пещере.

Кресло повернулось.

Я уже хотела пойти спать: лучше Булгакова о Воланде не расскажешь, и потом — у меня к Нему не было никаких вопросов. Я еще в себе не разобралась окончательно и хотела дожить до собственных выводов без посторонней, пусть даже такой могущественной помощи. И потом, я все-таки была воспитана в традициях, материалистического мировоззрения.

— Зачем тогда ты беспокоила меня своими дурацкими размышлениями о Времени и желанием понять его? — сказала лохматая голова. — Меня не интересу ют твои литературные страхи эпигонства. Талант ничего не боится — это азбука. Лучше садись. И смотри.

Он протянул ко мне ладонь, на которой был шарик величиной с теннисный мяч — крохотный макет земного шара. Когда и приблизила к нему глаза, шар заметно увеличился в размерах и стали видны материки, моря, обозначения гор, рек, равнин.

— Мы сейчас здесь! — указал Он пальцем на маленький остров. — Ты не можешь видеть, что сию секунду происходит здесь?