Евгений Габуния - На исходе ночи

• Название: На исходе ночи
• Автор: Евгений Габуния
• Издательство: Литература артистикэ
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

Заглавная повесть книги посвящена борьбе сотрудников органов госбезопасности с уголовно-политическими антисоветскими бандами, действовавшими в Молдавии в первые послевоенные годы. В своей работе автор использовал материалы из архива КГБ МССР, а также беседы с чекистами — непосредственными участниками событий.

Повести «Когда цепь замыкается» и «Ангел пустыни», а также рассказ «Талон к врачу» посвящены ответственной, полной опасности деятельности работников милиции. Обе повести отмечены дипломами на Всесоюзных литературных конкурсах MBД СССР и Союза писателей СССР.

Свои впечатления от поездок со Англии и Испании Евг. Габуния отразил в путевых заметках.

---

На исходе ночи

УРОКИ СПРАВЕДЛИВОСТИ

Как давно замечено, цель поэзии — идеал, а не нравоучение. Тут под словом поэзия имеется в виду художественная литература вообще, как, впрочем, и все искусство. И тем не менее, художественное освоение окружающего мира, пусть самое причудливое по форме, пусть утонченное, усложненное, несет в себе и своеобразный урок жизни. Всегда. Хотя и разного уровня значительности и глубины. И это лукавое заявление классика: «Больше ничего не выжмешь из рассказа моего» — тоже несет шутливо-издевательский заряд, ведь и в этом — поучение.

Есть область литературы, где уроки нравственности, социальной справедливости преподаются отчетливей, прямей, может быть, в несколько огрубленной форме, — это детектив, где добро и зло сталкиваются особенно откровенно, остро, порой концы этих полюсов искрят, обжигают. О детективном жанре говорят часто несколько снисходительно; здесь, мол, больше литературных штампов и шаблонов, меньше требуется искусства от автора. Но и все другие роды, виды, жанры имеют свои штампы, ведь и в посредственной «деревенской», «военной», «лирической», «интеллектуальной» прозе кочуют из книги в книгу свои стандарты, целые блоки, маски, штампы. Нет, я бы не сказал, что детективная литература отличается некой облегченностью, бедностью художественных средств. Более того, часто детективный сюжет создает особую тягу, и автору нет нужды тратить порох на жемчужные, дымчатые красоты и изыски. Здесь чаще поэзия добывается с помощью достоверности характеров и положений, открытия больших и малых тайн профессии, ремесла, которым увлечен герой произведения, в данном случае следователь, работник милиции и прокуратуры.

Евгений Габуния, у которого, разумеется, есть свои просчеты, интересен именно этим — поэтизацией работы тех, кто действует в сфере службы справедливости. Он подчас даже дотошен в описании исполнения самого дела своих героев, и это никогда не бывает скучным — в этом достоверность, подлинность. Занимательность его вещей основана не только на сюжете, не только на загадке: кто преступник — этот или тот, — а на столкновении характеров и интересе, возникающем из прозаических подробностей, которых не придумаешь — их можно только подсмотреть в жизни. Без этих подробностей сочинение — лишь, по меткому выражению, «художества плетень».

Не желая бросить и тени на тех писателей, у которых в книгах больше фантазии, вымысла, чем реальных событий, отмечу верность Габуния увиденному и изученному жизненному материалу. Таково свойство его дарования, для которого в этом больше плюсов, так как, питаясь достоверностью, оно не опускается до копирования фактов. Такой детектив мне дороже кабинетной «захватывающей» интриги с невероятными виражами. Описывать простые действия очень трудно. Читая произведения Габуния, чувствуешь, что ему довелось вплотную общаться с прообразами своих персонажей. Он одухотворяет документ. Особенно показательна в этом отношении повесть «Ангел пустыни». Пока это лучшая его вещь.

Известен в республике Е. Габуния как очеркист, в особенности интересны его путевые записки, которые он привозит из поездок за границу.

Несколько слов об авторе этой книги. Евгений Габуния родился в Грузии, воспитывался в семье на русской культуре. После окончания Ленинградского университета много лет назад получил назначение в Кишинев, где сделался авторитетным журналистом, а затем — прозаиком. Здесь он нашел вторую родину, прикипел к Молдавии, и она, ее люди вошли в его книги.

Николай Савостин

На исходе ночи Повесть [1]

ПОСЛЕ ВЕЧЕРНЕГО НАРЯДА

Вечерняя планерка, или как ее привыкли называть в колхозе — наряд, затянулась. Люди, набившиеся в тесный кабинетик, нещадно дымя самокрутками, сосредоточенно слушали председателя. Председатель, мужчина лет сорока, в военной гимнастерке, сидел за обшарпанным письменным столом, изредка заглядывая в листок, испещренный цифрами.

— Задания ясны, товарищи бригадиры? — спросил он. — Есть вопросы? Нет вопросов? — Он помолчал. — Еще раз хочу напомнить: не сегодня завтра сеять начнем, вон теплынь какая стоит… Сев — это все равно что наступление, а вы, товарищи бригадиры, есть не кто иные, как командиры. Продумайте все до мелочей, поговорите с каждым колхозником, проверьте плуги, сеялки. Трудовые обязательства мы должны, просто обязаны выполнить, и не только выполнить, но и перевыполнить. Это, товарищи, вопрос политический. Как называется наш колхоз? — спросил он, ни к кому не обращаясь, и сам же ответил: «Заря новой жизни»! Об этом названии всегда помнить надо, ко многому обязывает.

Председатель встал, оправил гимнастерку, перетянутую широким офицерским ремнем, подошел к окну, приоткрыл его. Постоял, вдыхая чистый, пахнущий весной воздух.

— Да, если так пойдет, через день-два сеять пора. — Он широко улыбнулся. Улыбка преобразила его худое, озабоченное лицо. Оно сразу стало молодым, почти юным. — Мы всем докажем… Фактами, исключительно фактами мы можем убедить единоличника, что другою пути кроме колхозного, у него нет и быть не может. Вопросы есть? — еще раз спросил председатель.

— У меня есть! — поднялся мужчина в сером ватнике. — В народе говорят: день сева год кормит. Вот я и не могу взять в толк, когда же мы успеем посеять? В сроки никак не уложиться. Тягла не хватает, да и какое, если говорить начистоту, это тягло? Отощали лошадки, смотреть жалко. Плугов опять же — раз-два, и обчелся. Нет, не уложимся. — Он сокрушенно покачал головой. — Что там ни говори, а единоличному хозяину куда легче. Он свои два гектара день и ночь пахать-сеять будет, сам поголодает, а лошадку накормит. Одно слово — свое, а не казенное, как в колхозе. Встречаю недавно Георге Капраша, вы его все знаете, хозяин исправный… Он и спрашивает: «Что, Василий, к севу готовитесь?» — «Да, говорю, скоро начнем». А он ухмыльнулся так нехорошо: «Посмотрим, цыплят по осени считают. Не будет из чего плачинты печь, приходи осенью, так и быть, угощу. И остальных ваших голодранцев-колхозников приводи, на всех хватит». Очень мне обидно было слышать такие слова. Ответил ему, как положено: обойдемся, значит, и без твоих, Георге, плачинт, а сам подумал: может, и правду говорит Капраш?

Василий сел, и в комнате заговорили все разом. Его маленькая речь никого не оставила равнодушным, задела за живое. Председатель слегка постучал ладонью по столу, призывая к порядку.

— Значит, на плачинты Георге Капраш звал? — спросил с недоброй усмешкой. — Это мы еще посмотрим, кто кого будет угощать плачинтами и всем прочим, что к ним полагается. Ишь, какой добренький, а сам куркуль куркулем. А насчет тягла и всего остального ты, Василий, вопрос правильно ставишь. Только об эмтэесе почему-то позабыл. Директор твердо обещал прислать три трактора, СТЗ называются, в Сталинграде их делают. А как назвал товарищ Сталин трактор? — председатель обращался уже не к одному только Василию. — Трактор — это снаряд, взрывающий старый мир! — вот как говорит товарищ Сталин. А у нас не один, а целых три таких снаряда будет, залпом ударим по старому миру. Дай только время — такое завернем, что этот куркуль Капраш сам прибежит в колхоз записываться, а мы еще подумаем, принимать его или нет. И без его плачинт обойдемся. Все у нас будет, и не казенное, а свое, колхозное, значит — общее.

Тусклая лампочка, одиноко свисающая с потолка, вдруг начала быстро мигать.

— Костаке-моторист сигнал дает — по домам пора, — послышался чей-то голос. — Засиделись, мол.

Председатель отвернул рукав гимнастерки, взглянул на трофейные немецкие часы.

— В самом деле, пора кончать. Все свободны, а я еще посижу, надо на завтра кое-какие бумаги в райком подготовить.

Он приподнял стоящую на столе керосиновую лампу с треснутым закопченным стеклом, взболтнул, чтобы убедиться, есть ли в ней еще керосин, пододвинул чистый лист бумаги, взял карандаш и стал сосредоточенно писать, заглядывая в блокнот. Минут через десять лампочка, подмигнув на прощание, погасла, и председатель зажег керосиновую лампу.

Дверь, противно скрипнув на несмазанных петлях, отворилась. Председатель всмотрелся в дверной проем, стараясь разглядеть в полумраке, кто бы это мог пожаловать в такое позднее время. Ночной гость сделал несколько шагов, и он узнал участкового уполномоченного МГБ лейтенанта Иона Пынзару.

— А, лейтенант! Заходи, присаживайся. Не спится или случилось что?

Пынзару, не снимая новенькой шинели, сел, достал матерчатый кисет, не спеша свернул самокрутку. Закурив, сказал: