Евгений Габуния - На исходе ночи

• Название: На исходе ночи
• Автор: Евгений Габуния
• Издательство: Литература артистикэ
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

Заглавная повесть книги посвящена борьбе сотрудников органов госбезопасности с уголовно-политическими антисоветскими бандами, действовавшими в Молдавии в первые послевоенные годы. В своей работе автор использовал материалы из архива КГБ МССР, а также беседы с чекистами — непосредственными участниками событий.

Повести «Когда цепь замыкается» и «Ангел пустыни», а также рассказ «Талон к врачу» посвящены ответственной, полной опасности деятельности работников милиции. Обе повести отмечены дипломами на Всесоюзных литературных конкурсах MBД СССР и Союза писателей СССР.

Свои впечатления от поездок со Англии и Испании Евг. Габуния отразил в путевых заметках.

---

Пынзару рассказал о своем ночном посещении правления и о том, что произошло дальше. Выходило, что он, участковый, был этим последним, кто видел председателя.

— Значит, ты, стало быть, хотел проводить Коцофана до дома, а он отказался? — уточнил капитан. — А зачем, собственно, ты решил его провожать? Он же не девушка.

— На всякий случай… Ночью всякое бывает. Неспокойно у нас в селе, товарищ капитан. Вот я и решил… — Пынзару после некоторого колебания добавил: — Я ему еще пистолет дал. Браунинг, трофейный.

Москаленко о чем-то напряженно размышлял.

— А почему он все-таки не захотел с тобой идти, как думаешь?

— Не знаю… Мне показалось, что он торопился, причем хотел остаться один, без провожатых.

ПОДПОЛКОВНИК ДЭННИС И ДРУГИЕ

В каса маре[3], которую отвели племяннику под жилье, пошел Степан Якуб. Не зажигая огня, стал будить Григория. Тот спал крепким молодым сном после плотного ужина, сдобренного, по обыкновению, самогоном. Григорий испуганно вскинулся на пышной подушке, ничего еще не соображая со сна и тараща глаза в темноту, потом быстро сунул руку под подушку.

— Это я, Гриша, — раздался над самым его ухом голос дяди, и он окончательно проснулся. — Вставай, дело есть.

— Какое еще дело? — сонно пробормотал племянник. — Ночь, поди, на дворе?

— Вот именно, — подтвердил Якуб, — самое подходящее время. Вставай. Ты что, запамятовал? Мы же с вечера договорились. Пошли, ждут ребята, которых ты просил подыскать.

Григорий торопливо натянул штаны, снова сунул руку под подушку, потом — в карман. В темноте что-то блеснуло, но Якуб не успел разглядеть, что именно, и они вышли на улицу. Идти оказалось недалеко. Якуб остановился в конце сельской улочки.

— Кажись, здесь.

Выглянувший из-за тучи месяц осветил недостроенный дом. Отсутствовало крыльцо, саманные стены не побелены, однако несмотря на нежилой вид строения из трубы вился едва заметный дымок.

— Тетка Агафья Препелица строится, — пояснил Якуб. — Брата ее Федора, младшего, забрали недавно в это, как его… ФЗО, на шахтера послали учиться. А он не захотел, не понравилось под землей копаться. Сбежал с шахты. Здесь, значит, и прячется, чтобы не поймали. Дезертир трудового фронта, как они говорят. А насчет этого, сам знаешь, у большевиков законы строгие. Жалеет его Агафья, подкармливает, печку иной раз истопит. Вроде для просушки дома, если кто спросит, зачем недостроенный дом топишь. С Федором еще один парень, не из наших мест будет, я его не знаю.

Якуб постучал в окно, оно отворилось, и оттуда высунулась голова с волосами чуть не до плеч. Патлатый узнал Якуба, задержал взгляд на его спутнике и простуженным голосом сказал, чтобы они заходили.

Григорий в растерянности оглянулся: как зайти, если дверей и крыльца нет. Патлатый хрипло засмеялся:

— Через окно… Как мы.

Якуб приглашению не последовал. Пробормотав, что он, мол, староват уже по окнам лазить, заторопился восвояси, на ходу бросив племяннику:

— Обратно сам дорогу найдешь.

Григорий вернулся не скоро, под утро, и сразу завалился спать. Встал он поздно, весь день никуда не выходил, валялся на диване, курил, о чем-то думал. Потом попросил у дядьки бумагу и ручку. Якуб принес разукрашенную кляксами школьную тетрадь дочери. Последние страницы были чистыми, их-то Григорий и вырвал. Ручки и чернил в доме не оказалось: дочка взяла с собой в школу, и Григорию пришлось довольствоваться карандашом. Он уединился в каса маре и вышел только к ужину, важный и озабоченный. За столом племянник налил себе полный стакан самогона, выпил одним махом и снова потянулся к бутылке. Якуб искоса посмотрел на его побледневшее от спиртного лицо.

— К Надьке, небось, собрался? Смотри, окрутит она тебя.

Для него уже давно не было секретом, в каких именно отношениях находится его племянник с одинокой учительницей Надеждой Пламадяла, да и сам Григорий не скрывал от родственника их связь. Обычно, идя на свидание, он «принимал» для настроения больше нормы — как сегодня вечером; бывало, прихватывал бутылку с собой.

— Не до Надьки сегодня, — озабоченно ответил Григорий. — Есть дело поважнее. А пока бывай здоров, дядя Степан!

Среди ночи в дверь дома председателя Чулуканского сельсовета Данилы Макаровича Настаса постучали. Стук был громкий, требовательный, настойчивый. Настас уже привык к тому, что его могут по разным неотложным делам разбудить среди ночи — такая у него должность — председатель сельсовета, и потому не удивился, пошел открывать. У двери все же спросил, кому понадобился в такое позднее время. Человек за дверью ответил:

— Из милиции мы, из района, товарищ председатель. По особому заданию.

Голос был молодой, незнакомый.

Он отворил, и в комнату вошли трое. Настас про себя удивился, что ночные посетители одеты кто во что, а не в форму, как полагалось бы работникам милиции. Правда, самый высокий, статный молодой человек был в сапогах и шинели без погон, но не в синей, милицейской, а в той, но носят военные. «Где-то я его уже видел, лицо вроде бы знакомое. На улице или возле сельсовета… И шрам на виске, как у того», — мелькнула у Настаса мысль.

Его спутники — совсем молодой парень в черной шинели полувоенного образца, черной же фуражке и другой — постарше, — худой, с прыщеватым лицом, одетый в потрепанное пальто и серую кушму, выжидательно смотрели на высокого, словно ожидая его указаний. «Видимо, он у них за старшего. Ну, а то, что не в форме — это еще ни о чем не говорит. — Председатель сельсовета знал, но милицейские часто ходят в гражданской одежде. — Такая у них работа».

Настас предложил присесть, однако они продолжали стоять. Из соседней комнаты выглянула заспанная жена и с тревогой уставилась на незнакомых людей. Высокий сказал председателю, что разговор у них будет строго служебный, и тот велел жене закрыть дверь. Старший, наконец, сел, закурил и, в упор разглядывая председателя, спросил:

— Чем можете доказать, что вы и есть Настас Данила Макарович? Попрошу предъявить партийный билет.

— Беспартийный я, — весьма озадаченный таким требованием ответил председатель.

— Беспартийный? — высокий, кажется, был удивлен. — Тогда почему издеваешься над людьми? Жалуются на тебя. Учти: скоро наши вернутся, и ты за все заплатишь. Хочу дать тебе хороший совет: уходи с председателей сам, добровольно, пока не поздно, а не то… — Он вытащил из кармана шинели пистолет и небрежно повертел его в руке. — Пока что делаем тебе предупреждение. И запомни, коммунистический прислужник, больше предупреждений не будет! Понял?

Вконец растерявшийся, сбитый с толку Настас молчал. Наконец спросил:

— А вообще, вы кто такие будете?

Вопрос, заданный после всего, что произошло, прозвучал странно, однако высокий не удивился и даже, кажется, ожидал его.

— Я — подполковник армии США Дэннис. А это, — он кивнул на своих спутников, — мои люди.

Подполковник внимательно оглядел комнату, задержал взгляд на патефоне.

— Патефон мы реквизируем как награбленное у трудолюбивых честных крестьян имущество.

— Почему — награбленное? — запротестовал председатель. — Я на свои кровные купил.

— Знаем, на чьи… За счет трудового народа. — Пошли! — скомандовал он своим напарникам.

Патлатый подхватил под мышку патефон, и они вышли из дому. Настас метнулся было вслед, постоял на улице, сокрушенно вздохнул и вернулся в дом.

Отойдя подальше, старший остановился:

— Подождем. Как бы не увязался за нами этот болван. — Убедившись, что их никто не преследует, он продолжал: — А теперь — в контору этого Настаса. Быстро, быстро!

Разбуженный громким стуком, сторож без долгих расспросов открыл двери работникам милиции, и они вошли в дом с красным флагом на крыше. В большой комнате стояло несколько столов и старый продавленный диван. У изголовья дивана на полу стояла почти опорожненная бутылка вина с заткнутым кукурузным початком горлышком.

— Где сидит Настас, здесь, что ли? — человек со шрамом указал на стол с телефоном.

Старик-сторож, еще не проснувшийся, а точнее — не протрезвевший, сонно кивнул.

— Ключи от стола у тебя, мош?[4] Открывай!

— Да какие там ключи! Не золото же лежит. Одни бумаги. Девать некуда. Все пишут, пишут.

— А вот мы найдем, куда девать.

Он открыл ящики председательского стола и, вывалив их содержимое, стал с остервенением рвать бумаги в мелкие клочья, подряд, не глядя. В бумажном ворохе рука вдруг наткнулась на что-то твердое. Высокий извлек бумазейный мешочек с печатью и сунул его в карман. «Непонятно, почему печать не в сейфе», — подумал он и еще раз оглядел комнату. Сейфа нигде не было. «А еще хозяевами себя считают. Даже сейфа не могут поставить, зато о приемнике не забыли». Он подошел к тумбочке в углу комнаты, на которой стоял приемник «Родина», включил, покрутил ручку настройки, поймал музыку. «Работает». Над тумбочкой висела стенная газета «За урожай!» Он сорвал ее и затоптал сапогами.