Александр Чуманов - Палка, палка, огуречик...

• Название: Палка, палка, огуречик...
• Автор: Александр Чуманов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Там, в Карпунино, я наконец-то стал первоклассником железнодорожной школы; еще на кедрах оставалось немало замечательных шишек, а меня уж подстригли — короче некуда, — обрядили в совершенно невыносимую школьную форму, сработанную из наждачной диагонали, но был и у этой формы по меньшей мере один радующий душу предмет — фуражка с кокардой и ремешком, который можно было затягивать под подбородком, что придавало человеку на редкость уверенный и мужественный вид. Обрядив, дав в руку портфель — ранцев тогда что-то не шили, зато в ходу были помимо портфелей партикулярных так называемые «полевые сумки» из кирзы, отвели меня куда следует и поставили в строй, который я тогда же и возненавидел на всю, как оказалось, жизнь. Не из-за того, что был с рождения отпетым пацифистом, а из-за того, что почти до завершения школы мое место было, увы, в самой непосредственной близости от конца левого фланга.

И я мгновенно понял, что школа — это покруче детсада. От нее не отвертеться, как ни канючь. А чуть позже понял, что дрыхнуть днем совсем не больно, даже приятно иной раз, особенно под аккомпанемент скучнейшего монолога…

Как ни странно, а для педагогической семьи вдвойне странно, однако в первый класс я пришел с мозгами, абсолютно не оскверненными никаким абстрактным знанием. Считать, кажется, маленько мог, знал наизусть кой-какие стишки, причем не детсадовские, а те, что в моем присутствии иногда зубрила сестра — уже очень опытная школьница, а вот о буквах ни малейшего понятия не имел, соответственно чтение можно вовсе не упоминать.

Кроме того, я, никогда не увлекавшийся графикой — одно только и освоил: «Палка, палка, огуречик — вот и вышел человечек», с чем и по сей день живу, — ни карандаш, ни ручку правильно держать не умел. А заодно и вилку, что, впрочем, выходило и, кажется, по сей день выходит за рамки школьного курса…

Однако вопреки первому ощущению учиться мне понравилось. Наверное, потому, что сразу стало получаться. И учительница попалась «добрая», что для первой учительницы крайне важно, ибо она, как первая брачная ночь, задает тон всей дальнейшей жизни человека…

Братцы, а кто-нибудь помнит вот эту эпическую поэму советской школы-семилетки: «Первый класс купил колбас, второй резал, третий ел, четвертый в щелочку глядел, пятый на ниточке висел, шестой из форточки летел… А седьмой сел в поганый таз и уехал на Кавказ…»?

И наконец-то у меня появился друг, а прежде только приятели да товарищи по играм были. Конечно, разницу между приятелем и другом я в полной мере ощутить тогда не мог, но уже тогда о ней, наверное, догадывался и словом «друг» не склонен был разбрасываться, как некоторые.

Но самое главное, семи лет от роду я впервые познал женщину. Пусть, как говорится, и не в полном объеме, но для полноты, я считаю, не хватило сущей формальности.

Это была соседская девочка годом моложе меня, в детсад ее не водили, в силу чего в какой-то период мы много времени проводили вместе — то у нас занимались каким-нибудь детскими делами, то у них. Чаще у них, потому что мама девочки служила на железной дороге стрелочницей и немалую часть жизни проводила в желтой будочке при дороге, перетаскивая увесистую железяку туда-сюда, а в будочке всегда было жарко натоплено, воняло горелым углем, стояла железная койка с казенным одеялом да обшарпанная тумбочка, в которой неизменно оказывалось какое-нибудь нехитрое угощение для дочки, а также и для того, кого дочка приводила с собой для компании, когда навещала мать на рабочем месте.

Однако мы вряд ли оставались часто с моей соседкой совершенно одни. Потому что в тот раз, когда все у нас случилось, было, я отчетливо запомнил, какое-то лихорадочное нетерпение — скорей, пока представилась счастливая возможность, заняться каким-нибудь взрослым, то есть запретным делом.

И я предложил самое, как мне казалось, романтичное: «Давай курить!» На что девчонка, презрительно скривив губки, ответила встречным предложением: «Да ну, давай лучше е…ся!» И так буднично, так обыденно произнесла она эту фразу, что, кажется, до сих пор звучит в ушах, до сих пор сообщает душе некую неловкость.

А тогда нет, тогда никакой неловкости я не чувствовал, но если все-таки чувствовал, то лишь в связи с тем, что такой большой мужик, а не знаю, о чем идет речь. Нет, слово-то сакраментальное я, конечно, слыхал и прежде — не на облаке ведь жил, — знал, что оно нехорошее, но смысл его был, вне всякого сомнения, неведом совершенно.

И в ответ на столь заманчивое предложение я спросил мою даму: «А это как?» Будто дамское это дело, объяснять такие вещи. Будто не наоборот должно происходить у приличных людей, если уж они не могут обойтись безо всяких объяснений.

Но девочка, начисто лишенная предрассудков, не сочла за труд ввести меня в курс дела, растолковала кой-какие детали и особенности процесса.

И мы по ее команде сперва начали целоваться — эта сикуха знала даже о необходимости такой вот прелюдии, — отчетливо помню, что моя грамотная партнерша закрывала глаза, как большая, а я, как маленький, не закрывал — подглядывал. И мне казалось ужасно забавным то обстоятельство, что у нее дырочки в носу продолговатые, потому что сам нос — «уточкой», а у меня — круглые, потому что нос, как уже говорилось, «картошкой».

А потом мы разделись и легли в постель. Но, увы, я, как мужчина, оказался не на высоте. Что в тот момент меня ничуть не огорчило. Ее, пожалуй, тоже. Однако в тот день мы взаимно и начисто утратили друг к дружке интерес. У меня, по крайней мере, больше нет про нее никаких воспоминаний. Наверное, мы все-таки несколько поторопились. Наверное, нам стоило годик-другой повременить с этим делом…

Но если серьезно, то, вспоминая сегодня то страшно далекое время, сравнивая его с днем нынешним, я нет-нет да и прикусываю язык, когда мне в очередной раз хочется поразглагольствовать о падении нравов. Может, думаю я, состояние падения — есть естественное состояние нравов, но объективно меняется лишь количество вранья и притворства?..

Ведь если в те времена, когда старших школьниц учили: «Не давай поцелуя без любви!», и они давали, существовали дошкольницы, знавшие не только как что называется, но и как что делается, причем в условиях полного отсутствия каких бы то ни было «учебных видеоматериалов», то это позволяет сделать вывод — никакого пуританства никогда не было на Руси. Все это прекраснодушная выдумка милых, хотя подчас довольно агрессивных, русофилов.

Даже в пресловутом «галантном веке» чопорные аристократы, звавшие друг друга к барьеру из-за сущей ерунды, бестрепетно брюхатили пачками своих дворовых девок, а те отдавались им далеко не всегда из-за одной лишь боязни прогневить любезного барина.

Впрочем, и прекрасные дамы, стыдливо прятавшие сосцы в глубоких своих декольте, дамы, в борьбе за честь которых лишали друг дружку жизни страстные рыцари, тоже не так уж часто бывали образцом целомудрия и чистоты.

Хотя надо все же признать — в предшествующие времена интимные утехи человеков были существенно таинственней, чем нынче. Так может, лишь в таинственности все дело?..

Что любопытно, в следующий раз я попал в подобную ситуацию ровно через десять лет. И опять не по своей инициативе. И опять вышел конфуз. Либо излишне переволновался, либо переход от чисто платонического этапа к следующему получился для меня слишком неожиданным. И опять моей соблазнительницей была соседка, и опять — годом моложе меня.

В общем, хоть плачь, хоть смейся — сплошные совпадение. Но есть и одно отличие — со временем у нас все получилось, и мы потом любили друг друга ровно тридцать лет и три года, такой срок многим даже представить-то затруднительно, да и по сей день любим — более или менее успешно закрывая глаза на все то ужасное, что сотворила с нами жизнь…

Живя в станционном поселке в отдельной квартире, родители, похоже, больше не помышляли куда бы то ни было перемещаться. А бабушка жила у дяди Лени, нянчилась с его дочкой, раз уж меня в школу отдали.

Надя к тому времени сделалась настоящей барышней, у нее уже появились первые сердечные дела, я имел множество приятелей и одного друга — Вовку Комарова. А что до моего интимного приключения, то о нем, как ни странно, так и не узнала ни одна живая душа, и оно как-то начисто вылетело из памяти, наверное, из-за слишком уж явной своей преждевременности.

Разумеется, своя компания появилась и у родителей. И они часто по праздникам и дням рождения где-нибудь гуляли, приглашали и к себе гостей.

Правда, живописные природные места в окрестностях Карпунино имели одну малоприятную особенность — мало где можно было посидеть на травке, не замочив задницы, поэтому массовых гуляний в тех местах, кажется, не практиковалось…

А как здорово мы встречали в Карпунино пятьдесят седьмой и пятьдесят восьмой годы!

Готовиться начинали где-то за неделю. В лес за пихтой — конечно же, за пихтой — отправлялись всей семьей, но не только для себя долго и тщательно выбирали ритуальное деревце, а начинали с огромной ели — для Красной площади. Ну, такая была у нас игра. И что-то очень подходящее обязательно находилось. Как для Красной площади, так и для дома…