Александр Чуманов - Палка, палка, огуречик...

• Название: Палка, палка, огуречик...
• Автор: Александр Чуманов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Хотя замечу: никаких припадков у тети Фени я ни разу не наблюдал, тогда как на головную боль она жаловалась постоянно и до сих пор жалуется, а ведь сейчас ей, пожалуй, около девяноста.

Еще почти всегда ошивалась дома Зиничка — вполне взрослая девушка лет семнадцати, учащаяся вечерней школы, время от времени не подолгу где-то работавшая, но более озабоченная веселым устройством личной жизни, на почве чего она дружила со своей сверстницей из соседнего дома Нинкой. Они вместе бегали в гарнизон к воинам Советской Армии, что вообще-то на поселке у нас считалось делом малопочтительным, вместе и забеременели. А дальше пошли существенные различия — Нинкин Васька остался в Арамили и женился честь по чести, а Зинкин ухажер не остался, обманул девушку, козел…

Но Борис, двадцатидвухлетний крепкий парень, работал. И был уже тогда изрядным плотником, печником. Он-то, собственно, и содержал семью, потому что материна пенсия была минимально возможной.

Боря научил меня играть в шахматы, а также изрядно просветил по части интимных отношений человеков. Историй на эту тему, причем с полной деталировкой, он знал несметно. Хотя вряд ли его собственный опыт был существенным. Возможно, собственного опыта вообще не имелась, поскольку женили Борьку лет через пять на какой-то страхолюдине и та потом помыкала им всю жизнь.

В школе я продолжал добиваться заметных успехов. Правда, периодически приносил записанные в дневник замечания, но на учете в милиции мне так никогда и не довелось состоять… Это теперь, я слышал, почти всех ставят — очковтиратели, — а тогда постановка на учет равнялась в глазах общественного мнения заключению в детскую колонию.

Записи в дневнике, но нынешним временам, были совсем нестоящими. «Вертелся на уроке», «Разговаривал во время урока», и никогда не было ничего, типа: «Грубил учителю», «Отсутствовал без уважительной причины». Однако и за это я карался по всей строгости.

Относительной же безопасностью периода адаптации на новом месте я наслаждался совсем не долго — папины коллеги моментально смекнули, что жаловаться на меня отцу хотя и во всех отношениях удобно, однако, как правило, совершенно бесполезно. Отец либо попросту мгновенно забывал дискредитирующую меня информацию, либо относился к ней без должного понимания и очень редко доводил информацию до мамы, то есть до принятия соответствующих мер.

Поняв это, учителя стали вызывать в школу мать. А у меня, как на зло, то одно, то другое. Четверку по поведению схлопотал потому, что в виду школы нагло играл в «чику». Мало того, что продулся вчистую, так еще и попался завучу. Не зря говорится — «беда не ходит одна». Потом меня увлекла ловля птичек, в результате чего я значительно перебрал лимит по тройкам, прихватив еще и двоек, коих мне, по установленному мамой нормативу, вообще не причиталось.

Недешево мне обошлось голубеводство, а уж коллекционирование спичечных этикеток и подавно, потому что на территории нашего поселка можно было найти лишь две-три разновидности предметов коллекционирования, но если подходить к делу всерьез, то обойтись без поездок в кольцовский аэропорт абсолютно невозможно.

А увлечение филуменией у нас в школе было чем-то вроде эпидемической вспышки. Одни переболели быстро, другие сделались хрониками.

В перемены, невзирая ни на какие административные меры, во всех школьных закоулках шумело настоящее торжище. Разумеется, не обходилось без жульничества и банальных экспроприаций. И хотя некоторые учителя где-то слышали, что коллекционирование — дело благородное, а жульничество коллекционера невинно, как детская «неожиданность», однако явный бардак в учебном заведении в корне уничтожил всякие зачатки либерализма.

В Кольцово мы гоняли на великах, но, бывало, хаживали и пешком. И там пропадали по целому дню, встречая самолеты со всех концов необъятной Родины, а самолетов тогда летало много, и концов у Родины было больше. Хотя живого иностранца встретить тогда было невозможно, тем не менее одного, Фиделя Кастро, однажды очень быстро мимо нас провезли в открытом лимузине, нас предварительно увязав в кучу специальной красной веревкой.

Собственно, мы встречали даже не самолеты, хотя попасть на летное поле в те времена не составляло никакого труда, однако даже мне, недавнему таежнику, диковинные алюминиевые птицы сравнительно быстро примелькались.

Мы, прежде истосковавшихся в разлуке родственников и подчиненных, вылавливали из толпы благополучно долетевших особей исключительно мужского пола и быстро-быстро излагали суть дела.

А женщины нас не интересовали. Потому что очень редко пользовались спичками. Но даже если и шла навстречу такая, которая, наплевав на общественное мнение, нагло прилюдно курила, у меня не поворачивался язык столь же непринужденно остановить ее и выпалить в лицо отработанный текст, поменяв в нем одно только слово…

Да, каждый из нас имел собственную формулировку, но я, как мне кажется, обращался к перспективному человеку наиболее вежливо, вразумительно, грамотно и достойно: «Дяденька, покажите спичечный коробок!» Разумеется, «волшебное слово» мне было уже известно.

А все равно, некоторая излишняя робость не позволяла мне выйти в лидеры школьной филумении. То, что я был самым упертым, сомнения не вызывает, но не вызывает сомнения и то, что удачливей всех я, в принципе, не мог быть — никогда, нигде, ни в чем…

Впрочем, однажды небывалая удача случилась все же. Это когда в аэропорту один дядя, назвавшийся Борисом Александровичем и наклейку на спичечной коробке имевший весьма посредственную — хотя, возможно, он и вообще не курил, — вдруг пристал ко мне со всякими вопросами.

Нынешний тинэйджер, вне всякого сомнения, послал бы дядю по известному адресу, и вся недолга, но среди нас был только один человек, способный на такую выходку, уникальный человек, о котором речь пойдет несколько позже.

Но я, советский пионер, пусть и не самый образцовый, к хамству способности не имел и по сей день не имею. И я все про себя этому странному Борису Александровичу выложил в обмен на обещание прислать мне по почте страшную уйму прекрасных, чистых и совершенно не надорванных этикеток.

Не уверен, что я очень уж поверил незнакомцу, однако, во-первых, с хранением тайн у меня вечные трудности, а во-вторых, случаются же в жизни чудеса.

И чудо произошло, когда я уже перестал ждать. На мой адрес пришел объемистый пакет, на котором так буквально и написано было: «Товарищу отличнику учебы Чуманову Александру Николаевичу». А в пакете находилось несметное количество вожделенных картинок, враз удваивающее мое кровью и потом нажитое собрание.

Тогда я еще не знал, что спичечные этикетки, а также и почтовые марки запросто продаются целыми пачками в специальном свердловском магазине. Честно сказать, когда узнал, явно огорчился. Хотя и не надолго. И отнюдь не прекратил рискованные вояжи в аэропорт.

Конечно, бандероль от чужого хорошего человека произвела впечатление даже на маму. Пожалуй, она даже слегка смягчилась.

Я немедленно был усажен за стол, и мне был продиктован благодарственный ответ многоуважаемому Борису Александровичу с уверением в том, что я и впредь обязуюсь отлично учиться, слушаться родителей и не совершать поступков, не совместимых со званием пионера и советского человека. Кроме того, в письме содержалось приглашение посетить нашу скромную, но честную семью, если пути Бориса Александровича вдруг случайно пролягут невдалеке от наших палестин.

И через какое-то время — мы как раз картошку собирались окучивать, а это дело мне очень напоминает пиление дров двуручной пилой — Борис Александрович с супругой и двумя дочками-воображалами навестил нас в нашей коммуналке — приехал специально на собственном авто марки «Москвич-401».

И картошка осталась до другого раза, мама накрыла соответствующий стол, выставила бутылку вина.

Само собой, я был одарен новой большой партией этикеток.

К сожалению, дружба семьями развития не получила. Пожалуй, мы показались нашим гостям недостаточно интеллигентными. Или сами себе мы показались таковыми, почему и не решились на ответный визит. Или причина в чем-то совершенно ином. В конце концов, если дружба чаще всего причины имеет, то ее отсутствие вполне может быть беспричинным…

А потом маме снова надоело целыми днями за меня переживать. И она в очередной раз наложила свое суровое «вето» на сомнительные велопробеги. Однако — «охота пуще неволи». И я продолжал гонять в Кольцово. Конечно, иной раз мне удавалось нарушить запрет и не вызвать подозрений долгим отсутствием. Но чаще приходилось расплачиваться по высшей ставке. А кроме того, мама не раз грозилась уничтожить коллекцию, что повергало меня в ужас, как смертный приговор. Однако до его исполнения дело каким-то чудом так и не дошло.